— Обмолвился. Но это уже неважно. Жаль, что ты не успел спасти меня сам, так было бы эффектнее.
— В следующий раз — обязательно.
Вивьен вздохнул и закрыл глаза.
— Я так устал. Ненависть выматывает. Но пожалуйста, не дай мне уснуть сегодня ночью.
Это Арман исполнил с радостью, а утром, выскользнув из гостиницы, когда Вивьен наконец заснул, вновь отправился на болота, где осталось незавершенным одно дело, ради чего пришлось вытащить проводника прямо из постели с женой. Тот отказывался плыть туда до восхода солнца даже за хорошие деньги, потому Арман воспользовался демонстрацией клыков, после чего уговоры не потребовались. Проводник трясся от страха, шепча молитвы и защитные заговоры от «лу-гару» на протяжении всего пути до развалившегося дома.
— Если я выйду и тебя не будет — пострадает твоя молодая жена. У нее, судя по запаху, моя любимая группа крови, — сказал ему Арман перед тем, как зайти в дом.
Откинув крышку гроба, который Крис притащил сюда неизвестным образом — или гроб был здесь еще до того, как все затопило, — Арман склонился над спящей.
— Красивая, — произнес, касаясь пальцами холодной шеи. — Но не настолько, чтобы ради тебя убивали.
Он не знал, что Эния явится лично, но предполагал нечто подобное, потому и попросил Гретхен приказать избавиться от Лейлы навсегда, прежде чем с него возьмет клятву кто-то иной. Приказ хозяина был нерушим и его не могли перечеркнуть все последующие обещания.
— Ты сейчас всех «лу-гару» перебудишь, если так и продолжишь орать, — сказал он проводнику, появляясь у лодки и держа голову Лейлы за волосы. — Видишь, ее уже нет.
Он размахнулся и забросил свою ношу в черную воду. Судя по всплескам, аллигаторы проснулись раньше, чем она плюхнулась у бурелома.
***
Ночью шел дождь, и мрамор с выбитыми фотографиями Глора и отца с матерью покрывали мелкие прозрачные капли. Вивьен стоял молча — слова не шли, да и так все было ясно. Все наконец закончилось, но именно поэтому в душе было пусто. Потеря ощущалось теперь острее, ярче, и как бы он ни старался думать, что они умерли не зря, пока не получалось. Но у него хотя бы было теперь, чем заглушить эту горечь.
— Я могу украсть тебя на вечер у отдела? — спросил Вивьен, оставив на мраморе свежие цветы и отходя обратно к скамье, где сидел Арман.
— Думаю, что можешь, — сказал тот, щурясь на солнце, выглянувшее в обрывки сизых туч. — Только в этот раз я плачу.
— В прошлый раз платил ты. Ты так разоришься. Или полицейским повысили жалованье?
— Я подрабатываю у одного китайца постельной грелкой, и он за это подвозит меня на работу. Экономлю на проездах.
— Мог бы уже переехать. Все равно Гретхен скоро переберется к своему новообращенному.
— Как переберется, так и поговорим.
Вивьен тоже сощурился на солнце.
— Давай сегодня в Чайна-таун. Я уже скучаю по этому месту.
Встретившись вечером у ресторана, они задержались там допоздна: Арман сказал шефу, что у него завтра выходной, а Вивьен, вступив в право наследования фирмы, пока не углублялся в бизнес и тоже не спешил домой. Бизнес деда и отца он подумывал оставить и заняться тем, откуда черпали силы все сиды — искусством.
Они сидели на открытой веранде, слушая грозу вдалеке и внезапно понимая, что давно утро и ресторан работает ради них двоих — клиентов такого уровня выставил бы только дурак.
— Поехали к тебе уже, — сказал вдруг Арман.
— С каких пор ты такой нетерпеливый? — отозвался Вивьен, покачивая ногой и цепляя его ногу.
— Ты специально надел этот дурацкий шейный платок?
— Тебе не нравится, что он красный?
— Мне не нравится, что он еще на тебе. Как и все остальное.
Вивьен потянул за узел, снял платок, обнажая шею, и сбросил его с веранды:
— Остальное — дома.
Платок, подхваченный ветром, перелетел через каменное ограждение и был пойман ранним прохожим, который, хмыкнув, завязал его на ветке дерева. Яркие росчерки еще стелились по ветру, когда он, свернув, шагнул в арку с красными бумажными фонариками.