Море в августе особенное. Над ним росчерками облаков висела близкая осень и дышала горячим ветром. У Липы мурашки бежали по коже от осознания значимости момента. Море. Впервые в жизни. Что-то очень большое, вечное и близкое – на целых десять дней.
Здесь, на берегу, под пение прибоя и смех сотен других туристов она станет на год старше. Взрослее. Весь мир раскинулся перед ней, как этот берег. Любая ракушка, коряга, камень с изумрудными прожилками – память о нем. Частички прошлого, которые останутся с ней.
– Купаться идешь, соня? – Мама села, заложив страницу в книге фантиком от конфеты. Шоколадный «Мишка», ее любимый.
– Я не спала!
– Да ну? А мне кажется, дремала сидя. – Мама вдруг начала ее щекотать, и они обе повалились на песок. Края тонкого покрывала возмущенно сморщились.
– Перестань! А еще взрослая женщина! – Липа со смехом поползла прочь.
– Я только притворяюсь. – Нарочито громко вздохнув, она первой забежала в воду, окруженная фонтаном брызг, как древнегреческая богиня Амфитрита[25]. Мокрые волосы хлестали по спине. Компания парней, игравших в пляжный волейбол, как по команде обернулась ей вслед. Липа поморщилась. Только для вида, потому что знала: мама у нее – самая красивая.
Тонкое кружево пены касалось пальцев ног. Теплое, как лимонад, который разливали по стаканам в гостиничной столовой. Пузырьки от него поднимались вверх, будто воздушные шарики, и лопались в носу.
Липа до сих пор не умела плавать.
– Не бойся, тут неглубоко, – сказала мама в первый день, – сначала вместе, а потом сама.
Липа старалась. Мамины руки, скользкие под водой, как щупальца, держали ее снизу. Она чувствовала их голым животом и пыталась грести по-собачьи – барахталась на мелководье и с завистью оглядывалась на старших ребят, которые подбрасывали друг друга в воздух, сцепив ладони в замок, и ныряли после кувырка под одобрительный хохот друзей.
У нее ничего не получалось: проплывала два метра и хваталась за мамину руку.
– Дай встану.
Мама отпускала. Липа пятками ощупывала песок, прежде чем подняться на ноги, тонкие водоросли оплетали лодыжки. Понадобились дни, чтобы привыкнуть: поначалу казалось, что это усы морского чудища. Липа вздрагивала от любых прикосновений – боялась жгучих медуз, но радовалась безобидным малькам, которые подплывали и осторожно хватали за пальцы.
«Я только притворяюсь».
Что, если притвориться, будто ей нестрашно? Что она уже умеет плавать, подобно русалке с чешуйчатым хвостом, и что с морским рогатым змеем можно подружиться.
Два шага, три, четыре… Липа зашла в воду по грудь и неожиданно для себя самой нырнула. Сделав сильный гребок руками, открыла глаза и увидела мамины пятки в облаке взметнувшегося песка.
Дорожка света преломлялась. Отсюда казалось, что солнце движется на запад в другом мире, полном красок и отчетливых звуков. Под водой мерный шум превращался в зов глубины, и Липа оттолкнулась ото дна.
На какое-то время она поверила, что справится. Притворилась, что может.
Без чьей-либо опоры и помощи.
Сама.
– Кхм. Ты еще долго?
Слова проникли сквозь толщу воды, и Липа не сразу поняла их смысл. Она всплыла резко, глотнув воздуха, который обжег легкие, и закашлялась. Акто плясал у самого носа, словно спрашивая, все ли в порядке. От поглощенных эмоций он сиял сплетением цветов, как небо над Исландией: зеленым, голубым, темно-лиловым.
Игошка переминался с ноги на ногу. Кажется, ему наскучило разглядывать схему и играть с колпачком маркера.
– Прости. Идем.
Напоследок она оглядела комнату: вдруг что-то могло пригодиться. Инструменты Липе ни к чему, она в них ничего не понимала, но пузырек слизи опустила в карман. Поколебавшись, сдвинула тяжелую крышку аквариума, не думая, что скажет Игнас, когда вернется. Это действие было в какой-то мере символичным: она выпускала на волю анимонов, чтобы Игнас мог выйти из лаборатории «Хай Джен». Сам или с помощью друзей.
Снова сжав мальчишечью ладонь, она позвала Акто, и втроем они покинули комнату. Цифра «9» осталась лежать на пыльном полу.
Внутри было гулко. Непривычно. Легко. Будто Липа носила под кожей груду камней и они разом высыпались. Стало непонятно, что делать с невесомым телом, готовым подпрыгнуть и улететь. Может, сказывалась компания Игошки, который бежал по ступенькам с веселой непосредственностью: маленький проводник, знакомящий гостью с Домом.
Можно ли познать его целиком – вот в чем вопрос.
Игнас говорил, что для Клирика нет потайных мест, но об отце О’Доннелле думать не хотелось – он был частью груза. Большим ирландским булыжником, который она достала и скинула с помощью Акто.
Дверь Глотай-комнаты оказалась ничем не примечательной. Из-за нее не доносилось жутких звуков, которые напугали Липу в прошлый раз: ни ворчания, ни утробного рыка. Идиллия.
– Нам сюда?
Игошка неопределенно качнул головой.
– Оттуда только выходят. Выплевываются, – уточнил он. – Мы через сквозную пойдем.
Не мешкая, он потянул на себя другую дверь.
Акто первым ворвался в сокровищницу – иначе не назвать. Джек упоминал о транзитных помещениях, где копились вещи из разных эпох, но тут… Словно коллекции разных музеев собрали в одном месте. Ценности были свалены, брошены, забыты как ничего не значащая рухлядь. Мраморная пыль покрывала пол, на покосившемся подоконнике стояли бюсты, рядом лежали скатанные в рулоны полотна и бесконечное число томов в старинных переплетах, раскрытых страницами внутрь, а на широком столе из темного дерева высилась пирамида из монет.
Рукотворный хаос.
Одно время Липа была увлечена фотографиями частных коллекций: собирала распечатки и вырезки из журналов – хобби, которое она переняла от матери. Подобные собрания диковинок называли кабинетами редкостей: традиция уходила корнями в эпоху барокко. Врачи, аптекари, ученые-натуралисты и просто богатые аристократы, питавшие страсть к необычным вещам, создавали музеи в собственных домах. И чего в них только не было!
Под стеклом хранились старинные манускрипты и тропические бабочки размером с ладонь, пронзенные булавками. На полках лежали морские раковины, куклы со всех концов света, ритуальные маски, бутыли с порошками и эликсирами, статуэтки племенных богинь, резные шкатулки из дерева и кости – и сами кости. Черепа всех форм и размеров: птичьи, бараньи, человеческие. Все вместе составляло сложную картину, словно калейдоскоп, в котором каждая деталь находила свое место, – пугающее и вместе с тем завораживающее полотно.
Липа могла часами разглядывать снимки. Ее интересовали экспонаты, но еще больше – их владельцы. Люди представляли собой настоящую загадку, а коллекции служили ключом, пропуском в сокровенное место. Вещи, так или иначе, отражали человека: его мечты, стремления и даже страхи, от которых одни пытались убежать, а другие лелеяли, находя осколки кошмаров в старинных зеркалах. Пыль и позолота. Частицы других миров на подушечках пальцев. Липа еще пару дней назад не поверила бы, что прикоснется к сокровищам вживую. Чего не отнять у таких комнат, так это способности завораживать зрителя.
Она шагнула ближе к столу. Монеты были те самые: одна из них освободила Койота. Или он просто разыграл перед ней спектакль: вряд ли что-то могло всерьез удержать бога-трикстера. Очередным посланием служила третья карта: дама червей, недвусмысленно напоминающая в профиль саму Филиппину.
Что ж… Она хмыкнула, опустив напоминание в карман к валету и девятке.
«С кого начнешь?»
Он словно смеялся, заставляя ее выбирать. Все на свете служило ему забавой: иногда безобидной, но чаще – жестокой.
Она решила взять с собой несколько монет. Вдруг пригодятся. Если Койот как-то связан с этим индейским – майянским? – кладом, осторожность не помешает.
Липа обошла старинные напольные часы с огромным циферблатом. Тяжелый маятник качался, слегка поскрипывая, но стрелки стояли на месте. На стене висели скрещенные рапиры, чуть дальше – богато расшитый восточный ковер. При желании в комнате можно было провести много часов, разглядывая диковинки и находя все новые мелочи в комодах, ящиках и под грубой холщовой тканью, укрывавшей экспонаты в дальнем углу.
Там стоял астрариум: планетарные диски, колеса, шестерни. Вершина небесной механики. Среди деталей внимание привлекла одна вещица – явно из другой эпохи.
– Что это? – Липа подняла гладкий продолговатый предмет размером с шариковую ручку. Цельный металлический корпус, лампочка в навершии. – Какой-то фонарик?
– Звуковая отвертка. На кнопку лучше не нажимай – можно оглохнуть.
Сама не зная зачем, Липа сунула находку в карман.
– Остальное хлам, – заключил Игошка. – Наши иногда находят что-то полезное, а неполезное остается тут.
Он задумчиво почесал кончик носа.
– Ну или оседает у Баб-Ули. Ты сама видела.
Вспомнив заставленный – и завешенный – вещами коридор, Липа кивнула. Ульяна Демидовна знала толк в антиквариате.
Взгляд Липы упал на африканскую маску, довольно жуткую, но Игошка не выказал к ней никакого интереса.
– Знаешь, кто это?
Он пожал плечами.
– Не моего племени.
– А откуда ты?
Ей было и впрямь любопытно. Нечасто вот так встретишь жителя другого континента – загадочной Африки, которая с детства казалась чем-то недостижимым и почти сказочным, с людоедами, крокодилами и обезьянами в джунглях. Упрощенная схема – одна из тех, которыми люди заполняли слоты в голове и упорядочивали понятия, опуская их до своего уровня. В передних «ящичках» – то, что может пригодиться в повседневной жизни. Туда приходилось заглядывать часто. Зато на дальних полках и в шкафах, куда не доходили лучи света, прятались такие вот знания. Про Африку и законы Ньютона.
Прежде Липа не подумала бы так. Она даже мыслить начала, как Игнас. Умными аналогиями.
– С Черного Берега. Я не знаю, как твой народ зовет мою землю. Я вырос на берегу озера и видел оттуда Гору, которая сверкает.