нужен мне, Джек.
Долгое мгновение протянулось между ними незримой нитью. Глаза в глаза. Сомнение. Мольба. Что-то вспыхнувшее из глубин памяти и передавшееся через взгляд.
«Пожалуйста, поверь мне».
За окном раздался колокольный звон. Часы на каминной полке пришли в движение: заиграла мелодия, закружилась между деревянными створками хрупкая плясунья. Таких часто помещали в музыкальные шкатулки; Липа обожала их в детстве.
Джек первым нарушил молчание. Хохотнул, будто говоря «да ну к черту».
– Доверие за доверие, Деревце. Я не могу сейчас уйти. Не с пустыми руками. Тебе придется мне подыграть.
– Ну уж нет! Никаких авантюр, пока не вытащим Игнаса.
– Кого? – Он вскинул брови.
– Ты не встречал его в Доме?
– Там ошиваются толпы транзитников. Я что, должен помнить каждого?
– Это важно!
Пальцы Джека сомкнулись на Липином запястье.
– Не сомневаюсь. Но пока – играем по моим правилам.
Приоткрыв дверь, он убедился, что коридор пуст, и рывком вытащил Липу за собой. Они пробежали до поворота и миновали лестницу. Вдалеке послышались голоса и высокий женский смех.
Липа не успела опомниться, как ее втолкнули в комнату поменьше и не столь роскошно обставленную. Судя по кровати – гостевую спальню.
– Мигом за ширму.
– Не хочешь поделиться правилами? – огрызнулась она.
– По ходу дела – непременно. Раздевайся.
Липа опешила. Угол ширмы скрывал от нее часть комнаты, но она слышала, как Джек любезно говорил с прислугой.
– Дженни, душа моя, непредвиденные обстоятельства. Дождливая погода, нерасторопный кучер… Моей спутнице необходимо платье взамен испорченного. – Скрипнула дверь, и часть разговора утонула в постороннем шуме. – Буду премного благодарен!
Кажется, Джек что-то передал девице – веснушчатой, не старше Липы, в традиционной одежде горничной с белым передником.
– Слугам принято дарить подарки, – вздохнул он, когда они остались вдвоем. – Часть викторианского этикета. А еще здесь принято опаздывать на светские приемы и курить только после заката. Чертовы англичане!
Липа только сейчас заметила, что Джек старательно имитировал британский выговор. Для нее почти не существовало разницы: все языки слышались как родной, с едва отличимыми нюансами.
Он поднял глаза.
– Ты издеваешься? Почему до сих пор одета? Вот уж воистину бревно! Сейчас Дженни вернется. Все надо делать в темпе вальса.
Толстовка полетела ему в лицо. Джек снес безропотно. Брошенные джинсы сначала уложил на кровать и лишь затем, чертыхнувшись, отправил за окно, впустив волну холодного воздуха.
Липа задрожала, сцепив зубы. Покосилась на служившие ей верой и правдой кроссовки.
– А с ними что делать? – Липа выставила ногу из-за ширмы.
– Юбкой прикроешь. Следи только, чтобы шнурок не развязался.
Она обняла себя за плечи, пытаясь согреться.
– Что дальше, Джек?
– Званый ужин. В пригласительной карточке сказано про танцы и спиритический сеанс. Еще одна причуда местной публики. Ах да, мы в лондонской резиденции Герберта Глэдстоуна, младшего сына премьер-министра. Гости соответствуют статусу хозяина. Сливки общества: от политиков до интеллектуальной элиты и Уильяма Йейтса с его очередной музой.
– И что ты здесь забыл?
Из-за ширмы раздался смешок.
– Засчитано.
– Мы не соревнуемся. – Хотя со стороны могло показаться именно так. – Та комната… Если не деньги и не ценности, тогда что?
– Рукописи, – ответил он неохотно. – Расшифровка алхимических манускриптов.
– Для Клирика?
Он издал странный звук.
– Еще чего! Ты знакома с падре?
– Благодаря тебе.
– Я, смотрю, времени не терял. Что ж в тебе такого, а, Деревце?
Риторический вопрос прозвучал безобидно, но и считать его комплиментом не стоило – скорее размышлением вслух, поэтому Липа промолчала.
Следом за деликатным стуком в дверь вошла служанка: Джек рассыпался в признательностях. Поразительно, как быстро менялся его голос: от резкого и требовательного до мягкого и располагающего к себе – как у профессионального актера. Или шулера.
– Вы наша спасительница, Дженни. Непременно замолвлю за вас словечко перед миссис Глэдстоун: хозяевам стоит напомнить, какой чудесный цветок растет под их крышей.
Липа ждала и мерзла, закусив губу. Жаль, под рукой не оказалось книги или подсвечника: нечем было запустить из-за ширмы. Осталось только кашлянуть, напоминая о себе.
Дженни справилась, не требуется ли миледи помощь, и, получив отказ, засеменила прочь. На Липу же свалился ворох одежды.
– Ты издеваешься? – Она весьма точно скопировала интонацию Джека. – Я не собираюсь наряжаться капустой и задыхаться в этих корсетах… корсажах… да чтоб тебя! – Она выронила пояс и запуталась в складках. На лбу мигом выступил пот. Кажется, перед Прослойкой она не пасовала так, как сейчас. От взгляда на дамские роскошества комок подступал к горлу.
– Там все просто. С панталонами и сорочкой разберешься. Далее – корсет и нижняя юбка. С крючками, так и быть, помогу, только шевели пальчиками, у нас не больше пятнадцати минут. Как и говорил, у аристократов принято опаздывать – на торжества никто не приходит вовремя, но во всем нужна мера. Согласно старине Парацельсу, одна лишь доза делает яд лекарством и лекарство ядом.
Он замолчал, прислушиваясь к тишине.
– Деревце? Ты там не усохла?
– Убита наповал. Ненавижу тебя, Джек.
– В самое сердце! Не знаю, как раньше, но сегодня ты в ударе.
Липа не удостоила его ответом.
Сорочка и впрямь налезла без проблем, а вот панталоны ставили в тупик: две штанины оказались раздельными и соединялись на талии завязками, оставляя шаговый шов открытым. Вот вам и нравы. Хотя с другой стороны… должны же как-то леди справлять нужду. Хоть с чулками и поясом разобралась – уже хорошо.
– Кажется, помощь понадобится раньше, чем я предполагал.
– Стой где стоишь.
Он рассмеялся.
– Не стану посягать на честь дамы. Но завязывай сзади.
– И откуда такие познания в женском белье? – Она была готова взвыть от неудобства. Спина под сорочкой чесалась, как назло.
– О! – Джек явно наслаждался ситуацией, несмотря на спешку. – Так ты хочешь знать? Если нет – подумай дважды, прежде чем спрашивать.
Она смахнула со лба влажную прядь, решив сосредоточиться на юбке с воланами и жестком корсете. Крючки действительно застегивались сзади. Ушибленная рука ныла, и от боли в глазах темнело: не хватало совсем чуть-чуть. Ну же!
Кажется, она застонала.
– Повернись и выйди на свет, – деловито и собранно, без прежней насмешки сказал Джек.
Она подчинилась. Бросила взгляд в зеркало: растрепанная и злая, с горящими щеками и в нелепых панталонах до колен. Такой, значит, он ее запомнил.
– Вдохни глубоко, – посоветовал он, – чтобы не было больно.
Она набрала в грудь побольше воздуха, чувствуя прикосновение пальцев через тонкую ткань. Джек ловко находил металлические петли, продвигаясь вдоль позвоночника, и управился за несколько секунд. Что ж, туго, но не смертельно.
– Юбку сама. Турнюр сверху.
– Орудия пыток, – ворчала она, барахтаясь в кружевах, пока Джек стоял наготове с «подушкой». – Так сойдет?
– Вполне.
Он притянул ее за талию ближе к себе. Липа стоически снесла крепление турнюра, а затем шнуровку корсажа. Верхнее платье, принесенное Дженни, оказалось глубокого фиолетового цвета – с вышивкой золотой нитью на лифе и кружевами на подоле. В другое бы время она залюбовалась, сейчас же хотела лишь одного: чтобы все поскорее закончилось.
– Не кривись. Чем пышнее, тем лучше – скроет твои кроссовки, – заметил Джек.
Да уж. Комедия – нарочно не придумать. Леди в «Найках».
В какой-то момент она позволила себе расслабиться – довериться рукам Джека, пока он делал за нее всю работу, но сейчас, когда последняя пуговица была застегнута, тревога вернулась. Из зеркала на нее смотрела та же растрепанная девица, которую не спасало платье: ее облик так и кричал: «Глядите, я путешествую во времени!»
– Любезная Дженни принесла еще кое-что.
Джек вложил в ее руку гребень. На трюмо были разложены шпильки.
– У нас пять минут, поторопись.
– Джек…
Он поймал ее взгляд и поднял бровь.
– Я не слишком… ну…
– Аристократично бледная? Да брось. Румянец тебе к лицу, Деревце. Представлю как свою знакомую или дальнюю родственницу из Восточной Европы, и никто из напыщенных мамзелей не взглянет косо. Для пущего эффекта заверю, что ты не разумеешь английского, так что улыбайся и кивай. Ничего сложного.
– Гениальный план.
– Чую сарказм, но не спеши. В том, что касается связей с общественностью, мне нет равных.
– Джек…
– Ну что еще? – Он подал ей очередную шпильку, пока Липа воевала с волосами, пытаясь поприличнее уложить скрученные пряди вокруг головы.
– Что в тех манускриптах?
– Возможно, что ничего. Я ищу ответы о создателе колоды. Ты ведь наверняка видела карты, раз знаешь о проигрыше и об остальном.
– Сколько времени для тебя прошло?
Отражение Джека в зеркале повело плечом.
– Вначале я пытался вести счет, но это гиблое дело. В Доме нет времени, а за его пределами – свое в каждом мире. Годы ничего не значат, когда ты не стареешь. Не меняешься. Ходишь туда-сюда, пытаясь отыскать, сам не зная что.
– Правду?
Острая шпилька кольнула кожу, когда Джек развернул ее вместе с пуфом. Склонился так близко, что между их лицами осталось несколько сантиметров. Липа ощутила его дыхание на шее.
– Не повторяй чужих слов, Липа-Филиппина. Не попадешься в капкан чужих суждений.
– Я тебя не виню, Джек, и мне жаль, что приходится повторять это снова, потому что…
– Твое прошлое – мое будущее.
– Именно. – Она не отводила взгляда, не собираясь проигрывать в импровизированные гляделки. – Твоя правда – не правда Койота. Я это понимаю. Ему нравится играть с нами, ставить перед выбором. Для него нет черного и белого, он с удовольствием жестокого ребенка наблюдает за тем, как фейрит проходит через миры и Гниль уничтожает все живое.