Джек моргнул первым.
– Ты встречала его?
– В Доме. Когда искала путь… или способ тебя вернуть.
За дверью раздался колокольчик.
– Пора. Мы еще продолжим этот разговор.
Липа поднялась и натянула белые перчатки. Вложила руку в ладонь Джека. Видимо, это их общее проклятье: пытаться рассказать друг другу то, что уже – или еще не – случилось, донести что-то важное и неизбежно терять, наблюдая, как детали цветного калейдоскопа всякий раз рассыпаются, как ни старайся их удержать. Они обречены блуждать между мирами, искать каждый свою правду и быть разделенными временем, снова и снова меняясь ролями.
Но здесь, сейчас они были рядом.
Вместе.
Золото и пурпур, бархатные занавески и блеск массивных люстр: фигурки в бронзе, майолика, подвески из хрусталя. Величие и сдержанность. Мимо проплывали богато украшенные салоны и картины в дорогих рамах – наверняка подлинники. Познаний Липы в сфере искусства не хватало: он могла восхититься работами прерафаэлитов и гравюрами Густава Доре, но дальше дело не заходило. К счастью, план Джека не подразумевал бесед с гостями о высоких материях.
«Кивай и улыбайся. И помалкивай, играя роль».
В первой же просторной зале они встретили джентльменов, занятых обсуждением политических вопросов: жаркие дебаты шли на тему роспуска парламента и раскола в либеральной партии. Войдя, Джек обошелся парой сдержанных фраз; «кузина из Боснии мисс Кнежевич» присела в неловком книксене. Впрочем, к ним быстро потеряли интерес, и Липа выдохнула.
– Кто ты для них, Джек? – шепнула она, чинно держа его под руку. – Тебя ведь не существует в этом мире.
– Лейтенант Королевского инженерного корпуса, баронет Джексон Моулд к вашим услугам, миледи. Не обремененный семьей, но подающий большие надежды на службе. Блестящий техник и стратег. Кандидат на вступление в герметический орден «Золотой зари». – На последних словах он еще больше понизил голос. – Я здесь за этим, Деревце, так что будь осторожна и не мешай мне.
– С тем же успехом можно сказать «будь осторожен» человеку на минном поле.
– Считай меня сапером.
– Ты «инженер», – поддела она его беззлобно и скорее по инерции, продолжая разглядывать обстановку вокруг. Разодетые гости представляли ничуть не меньший интерес, чем интерьеры резиденции. Интересно, сколько здесь всего этажей и комнат? И сколько требуется слуг, чтобы содержать в порядке такое великолепие.
– Я универсал. Как видишь, человеку будущего легко стать в прошлом кем он пожелает.
– Ты хвастун. – В каком-то смысле было забавно вести эту тихую перепалку, лавируя между группами людей. – И, если на то пошло, родился раньше большинства присутствующих. В тысяча восемьсот сороковом? Я угадала?
– Два – ноль, Липа-Филиппина.
Джек наклонился ниже. Его губы коснулись пряди волос над ее ухом.
– Тогда назовем меня человеком вне времени. Homo temporalis или как там… Никогда не считал себя фанатом латыни.
– Главное – не переусердствуйте, мистер Моулд. Я ваша кузина. – Она отодвинулась, принимая из его руки тонкий фужер. – Это обязательно?
– Можешь пригубить для вида. Не бойся, не отрава. – Джек сделал глоток. – Французский мальбек, его часто используют как аперитив. In vino veritas[26].
– In aqua sanitas[27].
– Удобно, должно быть, говорить на всех языках.
Она пожала плечами.
– Только на одном, милорд. Хотя, если не ошибаюсь, Босния сейчас аннексирована Австро-Венгрией, и приходится соответствовать эпохе. Wie schade[28]!
Мимо проходящие дамы одаривали их заинтересованными взглядами, но Липа избегала смотреть в ответ. Будь ее воля, она бы и вуаль опустила – при наличии подходящей шляпки. Скорые сборы в четыре руки ее не красили: за спиной то и дело раздавались шепотки, от которых хотелось стиснуть зубы.
– Думай о том, что все временно. – Джек похлопал ее по руке, затянутой в белую перчатку. – Все преходяще и скоро кончится. Как неприятный визит к врачу.
Она рассеянно кивнула, никак не прокомментировав сравнение.
Все временно. Все преходяще…
Где он сейчас? Ее Джек?
Сможет ли она вернуть его или так и будет собирать по мирам былые отражения?
К ним кто-то подходил. Липа протягивала руку. Машинально кивала, не следя за предметом разговора и всецело отдавшись на волю спутника. Часы на каминной полке тикали, силуэты мелькали, звучала музыка.
И все-таки он искал правду. Эта мысль не давала покоя. Джек стремился разгадать природу чудесных карт и их создателя. Это был ключ к проклятию – а значит, к спасению.
Выходит, он сдался спустя много лет… или веков. Ее Джек Хиггинс сдался, решив посмотреть, что из этого выйдет. Но почему именно теперь? Когда они – вместе – могли бы противостоять Койоту и не только. Если учесть, что фейрит разумен, и принять на веру, что Дом – проекция некоего божества, существующего вне времени, они могли бы связать ниточки воедино.
Липе казалось, что она близка. Вот-вот дотянется, поймет, но все время что-то мешало. Как сейчас.
Очередной звон колокольчика вернул ее в реальность. Сигнал возвестил начало званого обеда – или ужина?
– Джек…
– Я здесь, Деревце.
– Я не знаю этикета.
В нем же наверняка можно голову сломать – как в предметах туалета, давление которых Липа начинала ощущать. Корсаж хотелось ослабить, а лучше – сорвать, но досточтимая публика не одобрила бы такое представление.
– Просто повторяй за мной и не усердствуй.
Да куда уж! И без того тесно. Она с трудом собрала юбки, когда Джек элегантным жестом отодвинул стул: проклятый турнюр!
Хозяин лондонской резиденции сидел во главе стола – так далеко, что не удавалось разглядеть лицо. Кажется, у мистера Глэдстоуна были усы, а с портрета на гостей взирал его высокопоставленный отец: строгие черты лица, седые волосы, орлиный нос. Премьер-министр выглядел именно так, как, по разумению Липы, и должно выглядеть правой руке королевы Виктории. Как человек, способный удержать в руках Британскую империю со всеми отдаленными колониями.
Джек сидел справа. Липа бросала на него аккуратные взгляды, чтобы не привлекать лишнего внимания. Держала спину прямо и старалась не разглядывать сидящих напротив джентльменов. Они были молоды – едва ли старше Джека. Отпрыски влиятельных семей, находившиеся на военной или государственной службе. Несмотря на то что Липа отчетливо слышала и понимала каждое слово, их разговоры казались столь же бессмысленными, как жужжание роя шмелей.
Гораздо больший интерес представляли смена блюд и в целом сервировка стола: раньше ей приходилось видеть подобное только в кино. Кипенно-белая скатерть, накрахмаленные салфетки, хрустальные графины в центре стола и множество приборов, которые важно не перепутать. А впрочем, что ей терять?
На званом приеме боснийская леди была белой вороной. Если что пойдет не так – это на совести Джека. Он не посвятил ее в детали плана, так отчего она переживает? Подумаешь, уронила горошину на подол. Невелика беда.
– Ваша кузина столь скромна, мистер Моулд. – Женский голос источал кокетство, как спелый персик – сладкий аромат. Он был звонок и ласков, только обласкать хотели отнюдь не Липу. – Ей стоит задержаться в Лондоне, чтобы посетить салоны, побывать в Ковент-Гардене[29]… Вы знакомы с постановками Россини[30]? Если нет, я вынуждена настоять. Незабываемо!
– Боюсь, мы не представлены, миледи.
Нужно было знать Джека, чтобы заметить фальшь улыбки и ленивый взгляд, скользнувший по красавице с медовыми кудрями и невероятно длинным носом.
– Баронесса Пэджет, Клэр-Мари. – В произношении явно слышался французский акцент.
Или всему виной аденоиды, решила про себя Липа. Определенно они.
– Вы наверняка слышали о заслугах полковника Пэджета перед Короной. – Девица стрельнула глазками туда, где, очевидно, сидел ее отец – грузный лысеющий пэр с рыжеватыми бакенбардами.
Джек учтиво склонил голову. Ширина стола не позволяла припасть губами к ручке новой знакомой, но иронизировать ему не мешало ничто:
– Мое почтение, Ваша Милость! Невозможно спорить с вашим вкусом: гений мэтра Россини не знает себе равных. Его «Золушка» знаменита оригинальным прочтением. Чего стоит хитроумный план принца, переодевшегося камердинером, чтобы оценить невест! – Ох уж эта усмешка на губах. Говоря о герое оперы, он, конечно, восхвалял собственный маскарад. – И какой непревзойденный урок получил барон Маньифико, когда розыгрыш открылся! Бедняжки дочери, куда подевались их «искренние» чувства…
Джека несло. Он поймал кураж и обращал на себя все больше внимания.
Разговоры за столом смолкали. Сидящие по обе стороны гости оглядывались, с интересом вникая в подробности постановки. Оставалось дивиться, откуда Джек знал о сюжетных перипетиях и злоключениях итальянской Золушки по имени Анджелина. Неужели и впрямь бывал в лондонских театрах, а не только на концерте AC/DC в Детройте? Как говорится, талантливый человек талантлив во всем, а умелый шулер может заболтать кого угодно – и вовсе не обязательно за карточной игрой.
Липа незаметно для посторонних глаз толкнула его коленом под скатертью.
– Hör auf, mein lieber Cousin[31].
– Кажется, ваша кузина не разделяет любви к опере. – Баронесса Пэджет поджала тонкие губы. То ли проглотила Джекову завуалированную остроту, то ли не приняла на свой счет.
А зря. В словах Хиггинса почти всегда крылось двойное дно. Кроме тех моментов, когда он был убийственно серьезен – как во время их прощания в ресторане «Terminus Nord».
«Все в твоих руках, Липа-Филиппина».