Запах трав и благовоний щекотал ноздри; веки постепенно тяжелели, и Липа ощутила, как комната качнулась на миг.
Она открыла левую карту.
Ничего похожего на привычные арканы Таро. С изображения на Липу глядела звезда. Одинокая. Падающая в озеро, чьи темные воды почти сливались с небом.
Та самая. Из легенды.
Липа поежилась. Порыв ветра распахнул окно: тяжелые портьеры вздулись парусом, и кожи коснулись капли дождя. Кто-то из мужчин бросился запирать раму, пока стекла не разлетелись брызгами осколков, но Липа уже не смотрела. Она не могла отвести взгляд от картинки.
– Летящая комета, – произнес Мэзерс.
Откуда он мог знать?
– Говорят, люди загадывают желания, глядя на падающую звезду, – певуче произнесла Флоренс. – Должно быть, вы чего-то очень сильно желали, мисс Кнежевич, и эта жажда привела вас в настоящий момент.
С тех пор как Липа шагнула в Прослойку следом за Игнасом, она все время прятала желание глубоко, под навесной замок, то и дело повторяя себе, что есть более важные дела, более насущные проблемы. И нет, это было не желание спасти мир, как решил Койот, или спастись самой, как того требовал здравый смысл. И даже не возвращение Джека, хотя это стало ее нынешней целью. Все самое ценное – изначальное – заключалось в стремлении избавиться от маминой болезни. Если не исцелить ее, то хотя бы выиграть больше времени. Липа наивно полагала, что фейрит – та созидательная его часть, которая пробуждала свойства, – могла ей в этом помочь.
Вот что было истинной причиной. Не любопытство. Не геройство – для этого Липа была трусихой. Не благородство или человеколюбие. Просто надежда, эгоистичная в своей сути и невероятно сильная, вопреки всему.
– Ваше молчание так таинственно, – не унималась Флоренс, – что с каждой минутой мне все больше хочется услышать ваш голос.
– Не усердствуйте, дорогая, – одернул Мэзерс, – наша гостья сама принимает решения. Могу лишь сказать, что прошлое не приговор. Оно определяет, кто мы есть, но не препятствует тому, кем мы станем.
Она была Филиппиной с острова, затерянного в Брановом озере. Дочерью, племянницей, славной девочкой во всех отношениях.
Она стала фейрумной – такой же, как они, члены ордена «Золотой зари», сидевшие с ней за одним столом в чужом мире, который отличался от ее собственного и сотен других миров. Она научилась ходить между реальностями, но что это дало? Счастье? Только на время, пока они путешествовали с Джеком. Пока не кончились карты.
– Дело за настоящим, мисс Кнежевич. – Мэзерс по-прежнему не касался карт, позволяя ей действовать, но цепко следил за реакцией.
Глубокий вдох. Липа игнорировала чужие взгляды, как и шум грозы, разошедшейся не на шутку.
На второй карте был изображен «половинчатый» человек: правая сторона принадлежала прекрасному юноше, левая – мертвецу, от которого остались лишь кости да ошметки плоти, свисавшие с ребер.
Над столом пролетел чей-то вздох. Кажется, впечатлительная мисс Пэджет закрыла рот рукой, не посмев встать и покинуть комнату.
– Мертвый принц, – произнес Мэзерс, постукивая указательным пальцем по столу.
Его ладони были сцеплены в замок, тени ложились на лицо причудливой маской, скрывая глаза, оставляя только глубокие провалы. Почти как у Джека. У настоящего, не-живого Джека.
– Усмехается он хитро
Духу жизни, ее круговерти;
Ему знакомо смерти нутро —
Человек сам создатель смерти[41], – впервые заговорил мистер Йейтс, а затем наступила поистине зловещая тишина.
Липа пыталась поймать взгляд Джека, но тот смотрел в центр – на карту. В кривой усмешке читалась явная, неприкрытая ненависть. Таким он был страшен. Гораздо страшнее, чем после откровения в Ричмонде, когда умолял взглянуть на него снова, отнимая ее ладони от лица.
И все же Липа не боялась.
Раз тут собрались викторианские любители мистики, переворачивая третью и последнюю карту в раскладе, она прошептала:
– Nevermore[42].
Мэзерс довольно хлопнул в ладоши.
– У вас потрясающее произношение, мисс. Ну что, завершим сеанс таромантии? Ох, и мощный, впечатляющий расклад!
На последней карте красовался змей, оплетенный побегами: острые и наверняка ядовитые зубы в разинутой пасти, кожистые крылья и рога, напоминавшие драконьи, – серо-стальной цвет терялся на фоне зелени; лиловые цветы распускались по краям.
– Небесный змей.
– Великий змей, – эхом повторила Флоренс. Она, казалось, была взбудоражена больше прочих и подалась вперед, сжав Липину ладонь.
– У вас впереди непростое испытание, дорогая. Не пытайтесь перехитрить судьбу, и она ответит вам честностью. Все двери открыты перед распахнутым сердцем. Не сомневайтесь в себе.
Липа заглянула в глаза прорицательницы. Неужели та говорит искренне и не желает зла? Слова миссис Фарр были слишком туманны, как и всякое предсказание, чтобы принимать их за чистую монету. Гадание Мэзерса оставляло тревогу и ощущение, которое усиливалось со временем: все связано. Ее маленький остров и старая легенда, Джек, Дом, Хозяин из глубин…
– Как мне его найти?
– Найти кого, милая? – Маски были окончательно сброшены, когда Липа заговорила, и теперь Флоренс напоминала заботливую подругу или старшую сестру, готовую вселить надежду в «юный бутон».
– Небесного змея.
Главы ордена переглянулись.
– Прислушайтесь к Зову, когда придет время.
– Ух! Даже не знаю, хотела бы я оказаться на вашем месте или нет… – Флоренс потянулась к доске Уиджа. – Спросим у духов? Им известно многое.
– Довольно.
Голос Джека показался Липе глухим, надтреснутым. За стенами особняка прокатилась громовая волна – будто небо раскололось надвое.
– Ваш спектакль был весьма впечатляющ, но нам пора.
– Как же так, мистер Моулд. – Флоренс театрально всплеснула руками. – Разве вы не хотите узнать правду?
– От вас? Помилуйте, миссис Фарр.
– Лейтенант Моулд предпочитает добывать ответы самостоятельно, – перебил актрису Мэзерс, и она недовольно поджала губы. – Боюсь, наша помощь больше не требуется. Разве что…
Огоньки свечей колыхнулись. Тени не просто плясали на стенах – они будто сошли с ума, густые, осязаемые, стекавшие с потолка чернильными пятнами.
Изумрудное пламя зажглось в глазах Мэзерса.
Кто-то из дам завизжал, уронив тяжелый подсвечник. Скатерть занялась, и стол опрокинулся, когда гости сорвались с мест.
Хаос – вот что наступило после. Мисс Пэджет взвизгнула, сбивая искры с рукавов платья. Кто-то из мужчин скинул сюртук и принялся тушить огонь. Другие бросились к выходу, но не могли отыскать дверную ручку в темноте.
Только Мэзерс стоял недвижимо посреди комнаты, раскинув руки в позе распятого Христа. Под кожей струились ручейки изумрудных искр – текли вместе с кровью по венам и меняли тело таролога. Конечности удлинялись, огрубевшие черты лица напоминали ту африканскую маску, которую Липа видела в Доме. Словно вырезанный из дерева и покрытый шершавой корой, пустивший корни, Сэмюэль Мэзерс стал воплощением первобытной дикой силы, что противостояла Змею на третьей карте.
Это ужасало и в то же время завораживало.
– Думаете, вам сойдет с рук воровство, мистер Моулд? – раздался глубинный звук, потусторонний, мало похожий на человеческий голос. Стопы Мэзерса оторвались от ковра, и теперь он парил в нескольких дюймах над полом. – Я слишком долго любезничал с вами, но так и не получил взаимности. Как жаль.
В волне вспыхнувшего изумрудного света Липа увидела десяток силуэтов. Хаос разрастался подобно колючим побегам, и в этой кутерьме она с трудом нашла Джека, сжав его холодные, мертвые пальцы. Она не понимала, как именно действует свойство Мэзерса: показывает истинную суть или влияет иначе, – но Джек выглядел собой. Вечным Ходящим-между-мирами, которого она увидела в Ричмонде.
– Бежим, – шепнула она, – сейчас.
И он послушал.
– Взаимность – дело тонкое, Мэзерс. – Никаких больше «мистеров» или «сэров». Дерзкий ответ в духе Джека Хиггинса. – Ты не в моем вкусе.
Не выпуская Липиной руки, он бросился к окну. Прогремел выстрел: она и думать забыла о револьвере, который Джек носил с собой. Брызнули осколки.
– Ты что делаешь?!
Она ощутила странное сопротивление, будто кто-то вцепился в платье сзади. Липа отмахнулась наугад, но хватка не ослабла: мисс Пэджет! Ей-то что за дело? Повисла, царапаясь, как озлобленная фурия.
Время сжалось до единого мгновения, как уже случалось: нужно было действовать и принимать решения на ходу. Липа запустила руку под корсаж, вытаскивая звуковую отвертку.
– Это вам, миледи. Простите великодушно, нам пора бежать.
В руках Пэджет вещица ожила: видимо, та нажала заветную кнопку. Первой загорелась лампочка, а затем волна звука, сравнимого лишь с воем сирены, накрыла салон. Люди падали, зажимая уши. Что-то кричала миссис Фарр, но ее голос, как и все остальные, терялся в оглушительном звоне.
Липа не оглядывалась на Мэзерса: дыхание перехватило, когда ветер ударил в лицо.
– Прыгай! – закричал Джек, и она поняла его интуитивно. Весь мир слился в шумовое пятно; ослепительная молния прочертила небо.
Он подтолкнул ее, и Липа заскользила по скату крыши. Одноэтажная пристройка, покрытая гладкой черепицей, оказалась кстати, но юбка за что-то зацепилась – опасно затрещала ткань. Джек удержал Липу у самого края.
– Держись!
Увидев впереди водосточную трубу, Липа зажмурилась. Дождь и без того заливал глаза, превращая мир в сюрреалистичный акварельный рисунок. Рывок, за которым раздался глухой удар. Ощутимый толчок. Руки Джека поймали ее над землей.
Они снова бежали – на сей раз по лестнице, вниз, вниз, все дальше, и только звон в ушах не стихал.
– Джек! Какого черта ты не использовал карту? Мы ведь могли перенестись отсюда!