– Другой у меня нет, – отрезала Майя и отстранилась. Отошла в противоположный угол бокса, вдавила кнопку на приборной панели.
– Зовешь кого-то к нам в компанию?
– А стоит?
– Не знаю. Ты же скучала. – Он сдавленно закашлялся. – Вот и рассказала бы…
– О жизни после твоего побега? О том, как чудом выжила при взрыве? Хотя постой, это чудо – всего лишь свойство, раскрывшееся целиком во время опасности. После отец рассказал мне, что случилось.
– Ну разумеется.
– Я любила тебя, Девятый. Мы не были родными, но я любила тебя.
– Мы общались жестами. Через чертово стекло.
Майя пожала плечами.
– Для ребенка это неважно. Отец был моим богом: иногда строгим, иногда снисходительным…
– Метод кнута и пряника.
– Это воспитание.
– Это дрессура! – Он резко привстал на локте, отчего трубка капельницы опасно натянулась. Запищали приборы. – Посмотри на себя, Майя! Ты больше похожа на AI, которые безропотно выполняли наши приказы, чем на человека, на ту девочку, которую я увидел в комнате Четвертой. Те одиннадцать – мое поколение – они все мертвы. То, что Сирены обладают смертоносными свойствами, не делает вас лучше. Вы для него не дочери. Оружие. Любым оружием можно жертвовать.
Он откинулся обратно на подушку.
– Все сказал? – холодно осведомилась Майя. – Ты не пытался пойти в проповедники? За десять лет мог бы собрать приличную паству. То, что ты вырвался отсюда, – она сделала акцент на последних словах, – не делает тебя лучше. Уясни это, Джим. Ты больше не тот, на кого я смотрела как на кумира пятнадцать лет назад. Почти взрослый, сильный, знающий. Мой полубог. Герой из комиксов. Нет. Ты – всего лишь трус.
– Трусость – не пытаться что-то изменить. Слепо подчиняться, вместо того чтобы идти своим путем.
– О, мы будем спорить о тонкостях трактовок? Или, может, заглянем в словарь? Все равно коротать время, пока ты не придешь в себя.
– Пока отец не почтит нас своим присутствием.
– Да, – не стала отрицать Майя. Она разглядывала его со смесью жалости и презрения: так смотрят на дождевого червя, раздавленного по неосторожности.
– Если бы не это… – Он кивнул на катетер в вене. – Я бы уже справился с пулевым ранением.
– Не переживай. Это для твоего же блага.
Требовалась непрерывная подача препаратов, угнетающих нервную систему, чтобы удержать его в этом состоянии: с одноразовой инъекцией Девятый справится шутя.
Ничего. Придется попотеть.
Он закрыл глаза, погружая себя в короткую медитацию. Навык, на отработку которого Игнас потратил годы. Контролировать собственный разум – нелегкая задача, особенно в ситуациях, когда на кону стоит жизнь или свобода. На то, что они по-семейному поболтают и разойдутся, Игнас не рассчитывал. У Джеффри Голдсмита были свои планы относительно каждого из «детей».
В темноте мысли текли ровнее. Свет не резал глаза, лампочки приборов не отвлекали от главного. Он отключал внешний мир постепенно, слой за слоем. Сначала зрение. Затем слух: первыми Игнас убрал щелчки датчиков, затем мерный писк приборов жизнеобеспечения. Остался голос Майи. Поскрипывание ее перчаток. Запах волос – отнюдь не женственный, терпкий. Она говорила что-то об отце, но он уже не слушал: пропускал слова и позволял им течь, тише, еще тише, за пределы слышимости.
Он отдалялся от нее с каждым вдохом. И выдохом. Внешне расслабленный и в то же время сосредоточенный. Он перестал чувствовать металлический укол иглы и шершавую ткань простыни, а затем – и собственное тело.
В такие минуты, отпуская разум, Игнас становился кем-то большим.
Чем-то большим.
Врываясь в единый поток, он искал ответы на свои вопросы. Пути решения. Сейчас он жалел, что без тела не может напрямую перенестись в Дом. Как там Энди? Филиппина? Он обещал, а значит, должен сдержать слово.
Они с ней похожи, несмотря на разные миры и десятилетия, в которых были рождены. Липа ощущала вину перед матерью – то же чувство, которое он испытывал к Черри. Их желания были одинаковы. Если бы Игнас мог выбирать, он назвал бы сестрой вовсе не Майю, а ту, кого хотелось уберечь. Сжать мизинец в дружеском жесте и сказать, что они спасут ее реальность. Вместе.
Решение пришло само. Как всегда случалось в такие моменты, озарение стало мягким откликом на воспоминание – о том, как Липа смотрела на его бионическую руку. С интересом, но без отторжения. Как говорил кто-то из мудрых – кажется, то был Аристотель в знаменитой «Метафизике», – мы больше, чем сумма наших частей. И можем использовать эти части во благо.
Обратный путь происходил чуть быстрее: Игнас наслаивал реальность, возвращая слух и тактильные ощущения, выныривая из медитации на поверхность. Только глаза не спешил открывать. Волевым усилием разгонял энергию по телу. Скоро она ему понадобится – вся, без остатка, – если Девятый хочет совершить задуманное.
Правильно выбранное время – половина успеха в любом деле.
И все-таки мешали сомнения. Игнас не знал, чем обернется для него встреча с Голдсмитом. Предпринять попытку сейчас или дождаться разговора, все возможные варианты которого он прокручивал в голове на протяжении десятка лет?
– Что-то ты притих, Джимми. Неужели заснул?
– Если хочешь бодрого собеседника – умерь дозу.
Майя рассмеялась. Чистым, звонким смехом. Почти человеческим.
– Хитрый. А впрочем… Что я теряю? – Присев рядом с ним на корточки, она извлекла иглу, оставив на сгибе локтя полоску пластыря. Живая рука Игнаса отозвалась тянущей болью, когда он согнул ее.
– Спасибо.
– Ты же не станешь глупить.
Не вопрос. Утверждение. Майя переоценивала названного брата, но в одном была права: того, кем восхищалась пятилетняя девочка, больше не было.
– Поможешь встать?
– Если тебе нужно…
– Нет, не за этим. – Игнас не дал договорить, поняв, к чему она ведет. – Просто хочу встретить отца на ногах.
Только трусы остаются в кроватях – те, кто привык смотреть снизу вверх. У Девятого было много недостатков, но трусость в их число не входила.
Майя колебалась долю секунды. Потом протянула руку.
Разряд.
Для подобного фокуса пришлось оторвать палец. Буквально и молниеносно, прежде чем Сирена разгадала его план. По-детски линейный. Опрометчивый. Чтобы обнажить биоэлектрический стержень и перенаправить энергию, потребовалось отключить датчики мышечной активности. Рука повисла бесполезной плетью.
Майя, забившись в конвульсиях, вцепилась в него мертвой хваткой, прежде чем потерять сознание. Игнас подхватил ее, не позволив упасть на пол. Электроожог второй или третьей степени: он не собирался убивать сестру. Сердце под ладонью билось медленно, неровно, но организмы Сирен созданы для перегрузок – не стоило ожидать большой форы. Игнасу надо было спешить.
Встав на ноги, он пошатнулся. Пальцами живой руки пробежался по дисплею, выяснив, что находился под капельницей шесть часов и девятнадцать минут. Его одежда и вещи находились явно не в стерильном реанимационном боксе. Затянув потуже тесьму на больничной робе, он сделал несколько шагов. Уверенности прибавилось, тело работало, как кузнечный мех, на лбу выступили капли пота. Хороший знак.
С дверью проблем не возникло. Высокомерие Сирен сотворило чудо: Девятого никто не охранял. Стерильную пленку он приложил к ладони Майи. Отпечатки пальцев могли пригодиться не единожды. Из кобуры на поясе ее защитного костюма вынул пистолет-игольник, проверив число оставшихся зарядов. Хватит, чтобы обезвредить пару человек. В новом комплексе все было иначе. Игнас не знал расположения комнат и медицинских отсеков, а значит, мог надеяться только на собственную интуицию. И удачу.
Любимцем фортуны он не был. Все приходило к Девятому через старания и упорную борьбу, но сейчас что-то подсказывало свернуть направо и шагать прямо по коридору, а затем – налево.
Он безропотно подчинился по одной причине: внутренний голос напоминал полузабытое эхо. Будто Черри вела его вперед.
«Ты должен пойти со мной. Сейчас».
Игнас шагал вдоль белых стен, но ему казалось, что вокруг – Фейрумная Пустошь. Прошлое наслаивалось, пряча под собой кусок настоящего. Прошлое, от которого отчаянно хотелось избавиться.
Замещение информации при травматическом опыте – так говорил Энди, светя ему в зрачки фонариком после того, как Игнас вернулся один, без Черри. Он не владел собой, как будто был под действием наркотика или психического шока, с которым сознание не до конца справилось. Несколько часов оказались вырезаны из памяти, словно лоскут материи, на месте которого осталась дыра с рваными краями.
Был ли он виноват в том, что случилось? Возможно.
Знала ли Черри об исходе, когда звала его с собой? Вряд ли. Последнее, что он помнил, – это страх в ее голосе. Она держала его за руку. Дальше – вспышка изумрудных огней и черная сущность, похожая на цветок. Неизвестная науке органика.
Черри назвала ее Уягой. Скорбью.
За поворотом раздались шаги. Игнас моргнул, прогоняя с глаз остаточную пелену. Он уже давно не ощущал беспомощности. Страшное слово, если ты к ней не привык.
Первая игла вошла в шею женщине: врач или практикантка, невысокая, худенькая, отключилась почти мгновенно, осев по стене на пол. Со вторым выстрелом случился промах. Крупный мужчина, одетый в химкостюм, успел разбить стекло аварийного щитка. Дротик вонзился в плечо, но тот сумел нажать на кнопку и даже развернулся, чтобы атаковать нарушителя.
От удара Игнас уклонился с трудом. Кулак, затянутый в перчатку, вскользь проехался по уху. Он не видел лица противника за маской. На нижнюю подсечку не ушло много сил. Соперник был неповоротлив, и спустя секунду Игнас прижал его к полу, найдя коленом чувствительную точку под ребрами. Сорвал маску и успел взглянуть в расширенные зрачки, прежде чем рукоятью пистолета ударил в висок.
Откатился назад, восстанавливая дыхание. Уже понимая, что все зря. На этаже зажглись красные лампы, сирена вибрировала на высокой ноте. Скоро здесь будет охрана.