Чувство вины и тревоги сменялось покоем.
Они уходили прочь: темные силуэты скользили вдоль берега, пока не растворились в лунном свете. Баб-Уля оглянулась и всплеснула руками. Игошка помахал на прощание. Лагард произнес:
– До встречи, chérie. – Она могла угадать его интонацию на любом расстоянии. Клирика с ними не было, но Липа знала, что он ушел вместе с Домом. Это место – сад, берег, озеро – тоже перестанет быть, прежде чем она сосчитает до трех.
Лунную ночь сменила темнота.
Скорбь встретила проснувшегося Змея. Попыталась оплести побегами, как когда-то давно: страшным было столкновение двух сутей, не предназначенных для человеческих глаз. Вот только вместо черных цветов распустились вишневые бутоны. Исчезли изумрудные огни – все, кроме одного. Он следовал за людьми, шагавшими по звездной дороге в мир, где жива надежда.
Потому что иначе все не имело смысла.
Липа едва сдерживала слезы, провожая Акто: он ластился к тыльной стороне ладони, не желая уходить. Совсем взрослый – изумрудный маячок с янтарной сердцевиной. Исчезнут ли анимоны вместе с Гнилью? Вряд ли. Прослойка будет всегда – тонкая мембрана между клетками миров. Но как же сложно прощаться, играя роль наблюдателя и стороннего рассказчика в последнем акте пьесы. Ей хотелось обнять Игнаса напоследок, но в его левой, единственной, руке лежала ладонь Черри. У него получилось.
Кто знает, может, в одном из сотен миров, столь разных и все-таки похожих, у Джима есть младшая сестра. Она любит его. И протягивает мизинец в знак доверия, что бы ни случилось.
Скорбь не исчезла, просто приняла поражение, ведь Уяга и Унктехи не могут существовать друг без друга, как день без ночи: там, где время не стоит на месте, оно неизбежно приносит горечь. Потери. Новую жизнь. В конце концов, ничто не кончается. Жизнь – не история.
Упавшая звезда родится снова – и Отшельник ее дождется. Они станцуют, как хотели когда-то, и время пойдет своим чередом, потому что Небесный Змей узнал, каково это – быть любимым. Он осуществил чужую грезу. А счастливый ли финал у истории – каждый решит для себя.
Раздался звук аплодисментов.
Последняя карта из колоды – уже не пустая – рассыпалась пеплом.
Она сидела за игорным столом в тесной комнате.
Сознание возвращалось понемногу: требовалось время, чтобы вспомнить, как ее зовут.
Липа. Филиппина. Деревце.
Пространство казалось зыбким, словно она еще находилась вне времени. Вне рамок. Вне постижимой реальности, где сражались – и приходили к согласию – два божества.
Она моргнула и подняла взгляд. На нее смотрели черные, как угли, глаза. Ловким жестом Койот разделил колоду.
– Решила меня обхитрить, мисс Филиппина? Тебя ведь предупреждали.
«Не пытайтесь перехитрить судьбу…»
– «Все двери открыты перед распахнутым сердцем», – повторила она чужие слова. – И еще: «слова обладают силой». Вы сами дали мне подсказку. Я ею воспользовалась. И говорила от души. Правду. Так в чем обман?
– В том, что хватила лишнего. Тебе мало своей истории? Решила использовать дар, чтобы пообщаться с богами? Не только устроить судьбы друзей, но и перекроить заново реальность?
– Только вам можно? – огрызнулась она. – Унктехи не сам решил уснуть, вы заточили его в «стержне» подо льдом. Решили посмотреть, что будет. Понравилось?
– Было занятно, не скрою. – Трикстер пожал плечами, двигая половинки колоды к центру стола. – Загадывай карту.
Дама червей – последнее, что у нее осталось, – легла в правую стопку, слева от Койота. Выигрыш понтера. Вот только банка у них не было.
– Где Джек?
– Это все, о чем ты просишь?
– Для начала – да.
– Немногие смертные так со мной говорили. – Он хрипло, по-волчьи рассмеялся. – Просто чтобы ты понимала, Филиппина… Мне претят однобокие концовки. Счастья для всех не существует. Но признаю: мне по нраву твоя смекалка. Умение бросить все корешки в один котел.
Он собрал карты эффектным веером.
– Хочешь узнать, что было на последней?
Она помедлила. Качнула головой.
Там была их общая с Джеком история – этого достаточно. Не все знания идут на пользу. Со временем она научится отделять зерна от гнилых плевел, но пока Филиппина стояла в начале пути. И в его конце. Как гвоздик на шнурке, согнутый в кольцо. Эта двойственность отчего-то была приятной: наполняла изнутри силой и лихим запалом. Ведь ничто не кончается.
– Как пожелаешь. – Койот повел плечом. Колода растворилась в воздухе. Вместо нее он держал в пальцах пузырек из мутного стекла. Внутри переливалась жидкость цвета дегтя. – Берешь? Или тоже откажешься?
– Для чего?
– Вспомни о главном желании, которое ты упустила. Все другим – ничего себе. – Он по-звериному фыркнул, явно осуждая.
Мама. Там, у озера, она не надеялась вернуться – перестала быть Липой из Бранова, – но теперь…
– Это ей поможет? – Она смотрела на флакон, как на опасное насекомое.
– Ты сама знаешь: фейрит – яд, и он же лекарство. – Трикстер не остался в долгу, подбросив блестящую монету. – Все по вере твоей, сказочница. Приготовься отправиться домой. Не только Бубновый Валет может гулять между мирами.
Койот щелкнул пальцами.
Мама спала на больничной койке: руки по-детски сложены под щекой, светлые волосы разметались по подушке. Край одеяла сполз, и Липа села на корточки, чтобы поднять его с пола. Как же сильно она скучала…
– Я не могу.
– Да брось, ты ведь думала об этом много раз, но оттягивала решение. Бежать больше некуда, мисс Филиппина. От себя не убегают.
В груди болезненно сжалось, когда она дотронулась до маминого плеча, легко, чтобы не потревожить сон. Если она откроет сейчас глаза, вспомнит ли свою Липку? Назовет ли ее по имени?
– Так я и думал. Вы, смертные, любите трагедии на пустом месте. Ваша вера то льется водопадом, перекраивая миры, то даже каплю не выжать.
Койот повернулся, чтобы уйти.
– Стойте! – Липа зажмурилась. Сейчас или никогда. Она должна сделать выбор. – Давайте флакон.
«Всякий эффект непредсказуем», – говорил Игнас, объясняя ей суть фейрита. Она могла нанести непоправимый вред. Или до конца жизни жалеть о том, что не попыталась все исправить.
Липа ощутила тяжесть холодного стекла на ладони, а следом – прикосновение чего-то влажного и немного жгучего.
– Акто!
Он все-таки не оставил ее. Парил над кроватью, выбравшись из Липиного кармана, и взволнованно мигал оттенками зеленого.
– Я тоже рада, малыш. Помнишь нашу первую встречу? Как ты спас меня в ту ночь?.. Сможешь повторить?
Акто взмахнул щупальцами. Совсем скоро его не станет: анимоны как спутники Скорби исчезнут из этого мира, но Липа верила, что ему под силу сотворить еще одно, последнее, чудо.
За спиной раздался щелчок: Койот не прощался.
Эпилог
♬ Tyrone Wells – Give It Time
В Бранове отцвели липы.
Она сидела на скамье в тихом сквере; солнце светило в спину. Ветер путался в волосах и уносился прочь – плясать на водной глади, ловить брызги фонтанов. Перелистнув страницу учебника, Липа закрыла глаза. Уже не считая до ста, как в детстве, просто зная: все будет хорошо.
Маму выпишут через два дня – когда будет готова история болезни. Никаких признаков психоза, нарушения координации и уж тем более атрофии коры головного мозга. Врачи разводили руками и, кажется, собирали консилиум, но после функциональной томографии сдались.
При встрече мама ее узнала.
– Привет, соня, – улыбнулась она краешком губ. Осунулась после лекарств, но взгляд был ясным.
Липа сжала ее ладонь и едва не разревелась. Как на острове, только по иной причине. В ночь знакомства с Игнасом она считала себя никчемной, неспособной бороться со временем. С тех пор многое изменилось. Ей потребовалось несколько слов и твердое намерение все исправить.
– У тебя ресница на щеке. Загадывай желание.
Пришлось исполнить маленький ритуал и сдуть ресницу с маминого пальца. Липа призналась, что желание – самое главное – она загадала чуть раньше.
Это все, что она на радостях запомнила из того дня, не считая разговора с Витом по телефону: спешила поделиться новостями. У него через месяц намечался сольный концерт в «Легенде»: билеты раскупили за несколько часов.
Липа покидала остров со смешанными чувствами. Фейрит исчез – никакого намека на воронку, – но стоило ли доверять Койоту? Вот что тревожило. В итоге между верой и неверием Филиппина выбрала первое, а дальше – жизнь покажет.
На закрытые веки легли чьи-то ладони. Липа инстинктивно вскочила. Ударила не глядя, но запястье перехватили и бесцеремонно отобрали книгу.
– Помилуйте, миледи! Если это роман девятнадцатого века, я сочту, что вам не хватило приключений.
Джек перемахнул через спинку скамьи и уселся с краю.
– Пособие по микробиологии? – Глянув на обложку, он изобразил крайнюю степень разочарования. – Ты в медицинский решила поступать? Или впрямь не хватило?
Она глядела на него, не смея моргнуть. Джек. Настоящий. Не проекция, не сон. Кожаная куртка со значками, а на шее – шнурок с кольцом-гвоздиком.
– Чего молчишь? – Серо-зеленые глаза сощурились. – Если не скучала, так и скажи. Пойду себе…
– Дурак.
Он расплылся в довольной улыбке.
– Так-то лучше. Красиво тут у вас: солнышко, зелень, птички поют. Скучно на первый взгляд, но для совместной старости – самое то.
Она не сдержалась, прыснув от смеха. Планировать старость не в Джековой натуре, но как же приятно было видеть его таким – небрежно-обаятельным, балансирующим на грани серьезности и шутки.
Она скучала.
– Где ты был? Расскажешь?
– Даже если это займет все время до старости?
– Даже если так.
– Учти: никакой учебы. Ни встреч с друзьями, ни киношек с попкорном. Будешь слушать старого Джека, пока не позеленеешь от скуки.