– Ммм… – промычал Снайпер. – Давай вернемся к шести часам – вот это, я понимаю, любовь, особенно в декабре, – к шести часам, что ты прождал в конце улицы. Помнишь, кто проходил мимо, входил или выходил из домов – что-нибудь в этом духе?
– Кое-что запало в память, – сказал я. – Где-то около полуночи, точнее не скажу, я услышал шум, тогда я подумал, это развлекается какая-нибудь парочка. Но теперь, задним числом, я понимаю, что шум мог означать как перепихон, так и борьбу. А потом, примерно между четвертью и половиной второго, кто-то пробирался по задним дворам на четной стороне улицы. Не знаю, насколько тебе это полезно, ведь столько времени прошло, но чем богаты.
– Пригодиться может все, – нейтрально сказал Снайпер, продолжая строчить. – Сам знаешь, как бывает. И что, больше ни души? За всю ночь, в таком-то районе? У вас тут, прямо скажем, не тайга.
Он начал действовать мне на нервы, к чему, вероятно, и стремился, так что я расслабил плечи и неторопливо отхлебнул из кружки.
– Была воскресная ночь. Когда я добрался до места, все было закрыто и почти все легли спать, иначе я бы пришел позже. На Фейтфул-Плейс было тихо; кое-где еще не спали, разговаривали, но никто не ходил по улице, не входил и не выходил из домов. Я слышал прохожих за углом, на Нью-стрит, и пару раз кто-то проходил так близко, что я отодвигался от фонаря, чтобы меня не засекли, но сам никого не увидел.
Снайпер задумчиво повертел ручку, наблюдая, как играет на ней свет.
– Чтобы никто тебя не засек, – повторил он. – Потому что никто не знал, что вы встречаетесь. Я правильно понял?
– Так точно.
– Прямо плащ и кинжал. Были какие-то основания для предосторожностей?
– Отец Рози меня невзлюбил. Он до потолка взвился, когда впервые узнал, что мы встречаемся, поэтому с тех пор мы скрывали наши отношения. Расскажи мы ему, что я хочу умыкнуть его дочурку в Лондон, разразилась бы священная война. Я решил, что проще будет получить прощение, чем разрешение.
– Кое-что не меняется никогда, – довольно кисло сказал Снайпер. – Почему он тебя невзлюбил?
– За отсутствием вкуса, – ухмыльнулся я. – Как можно не любить такого красавчика?
Он не ответил на улыбку.
– А если серьезно?
– Лучше у него спроси. Со мной он ходом мыслей не делился.
– Спрошу. Кто-то еще знал, что вы двое затеваете?
– Я никому не говорил. Насколько я знаю, Рози тоже.
Мэнди принадлежала только мне. Снайпер мог сам с ней поговорить – удачи ему; хотел бы я на это посмотреть.
Снайпер не торопясь просмотрел свои записи, потягивая из кружки.
– Так, – наконец сказал он, щелчком закрыв свою навороченную ручку. – Пока, пожалуй, хватит.
– Посмотрим, что решит твой начальник, – сказал я. Ни с каким начальником Снайпер говорить не собирался, но, слезь я с него слишком легко, он бы забеспокоился, что за план “Б” я приготовил. – Может, все это расположит его к сотрудничеству.
Снайпер встретился со мной взглядом и не моргал лишние полсекунды. До него дошло то, что я сообразил, стоило мне услышать про чемодан: очевидный подозреваемый – местный парень с мотивом, возможностью и без намека на алиби, парень, ждавший Рози Дейли, парень, которого она, вероятно, собиралась бросить той ночью, парень, утверждающий: “Богом клянусь, командир, она так и не пришла!”
Выкладывать эту мысль ни один из нас не собирался.
– Сделаю что смогу, – сказал Снайпер и убрал записную книжку в карман пиджака. На меня он не смотрел. – Спасибо, Фрэнк. Возможно, в будущем мне понадобится еще раз пройтись с тобой по этой истории.
– Без проблем, – сказал я. – Ты знаешь, где меня искать.
Он одним длинным глотком прикончил свое пиво.
– И помни, что я тебе говорил. Думай позитивно. Переворачивай.
– Снайпер, бесформенная масса, которую только что увезли твои приятели, когда-то была моей девушкой. А я думал, она живет себе за морем на полную катушку. Прости, если я затрудняюсь увидеть в этом позитив.
Снайпер вздохнул.
– Ладно, – сказал он. – Справедливо. Хочешь, я обрисую тебе ситуацию?
– Ничто не сделает меня более счастливым.
– У тебя хорошая репутация на работе, Фрэнк, просто отличная, за исключением одной мелочи: ходят слухи, что ты предпочитаешь работать в одиночку. И – как бы поточнее выразиться? – уважаешь правила чуть меньше, чем следует. Этот чемодан – показательный пример. А шишки в погонах любят командных игроков гораздо больше, чем асов-одиночек. Не стоит косить под Мэверика, ты не Мел Гибсон. Если правильно себя покажешь в таком расследовании, где тебе, само собой, очень нелегко, если докажешь всем, что ради блага команды можешь посидеть на скамейке запасных, – вот тогда твои акции взлетят. Думай на перспективу. Улавливаешь?[17]
Я улыбнулся ему до ушей – чтобы не врезать.
– Это здоровый горшок каши из штампов, Снайпер. Дай мне время переварить.
Он воззрился на меня, но, не сумев ничего прочесть по моему лицу, пожал плечами:
– Как знаешь. Имеющий уши да услышит… – Снайпер встал и поправил лацканы пиджака. – Буду на связи, – с легчайшим оттенком предостережения добавил он, подхватил свой выпендрежный портфель и зашагал прочь.
Сам я никуда двигать не торопился. Я уже понял, что остаток выходных пошел прахом. Первой причиной был Снайпер: следующие пару дней он и его убойные приятели будут рыскать по Фейтфул-Плейс, как свора терьеров на спидах, разнюхивая по углам, тычась носом в интимные места и доводя всех до ручки. Следовало наглядно показать всей улице, что я не имею к ним никакого отношения.
Второй причиной тоже был Снайпер, но под другим углом. Казалось, он чуток насторожился на мой счет, и в ближайшие двадцать четыре часа я не собирался путаться у него под ногами, чтобы он, в свою очередь, не лез ко мне. Когда смотришь на человека, которого знал в молодости, всегда видишь его тем же, что и когда вы познакомились, и Снайпер по-прежнему видел вспыльчивого паренька, который делал все быстро или не делал вовсе. У него и в мыслях не было, что, пока он учился обуздывать эго, я учился терпению. Хочешь охотиться, как шустрый песик, который рвется по следу, как только его спустят с поводка, – работай в Убийствах. Хочешь служить в Спецоперациях – как всегда предпочитал я – учись охотиться у больших кошек: лежать в засаде, прижиматься к земле и подкрадываться дюйм за дюймом.
Третья причина, несомненно, дымилась в Далки от ярости на меня. Очень скоро мне предстояло иметь дело и с ней, и – да поможет нам всем Господь – с Оливией, но я-то не железный. Я не люблю надираться, но после такого дня считал себя вправе проверить, сколько могу принять на лоб, пока не рухну.
Я поймал взгляд бармена:
– Еще одну.
Паб уже опустел – возможно, из-за Снайпера. Бармен медленно протирал стаканы и разглядывал меня через стойку. Через некоторое время он кивнул на дверь:
– Ваш приятель?
– Да не сказал бы.
– Раньше вас здесь не видел.
– Надо полагать.
– Вы часом не из Мэкки, что с Фейтфул-Плейс? – Испытующий взгляд.
– Долгая история, – сказал я.
– А, – сказал бармен, будто понял все, что следовало обо мне знать. – Куда ж без этого. – И он эффектным жестом подставил кружку под краник.
Последний раз я прикасался к Рози Дейли в пятницу, за девять дней до дня икс. Свежим морозным вечером в городе было не протолкнуться. Всюду сияли рождественские огни, по улицам спешили покупатели, лоточники продавали оберточную бумагу по пять листов за фунт. Вообще-то я был не самым большим поклонником Рождества – впечатляющий ежегодный пик маминого безумия неизменно приходился на рождественский ужин, как и пик папашиного пьянства; в итоге что-то обязательно ломали и минимум один член семьи разражался слезами, – но в том году все казалось нереальным и хрупким, то ли волшебным, то ли зловещим: девочки из частной школы с блестящими волосами, поющие “Радость миру”, собирая пожертвования, выглядели слишком уж чистенькими и благостными; дети, глазеющие на сценки из сказок в витрине кондитерской “Свитзерс” – слишком ошалевшими от праздничных красок и суеты. Пробираясь сквозь толпу, я держал руку в кармане армейской куртки – меньше всего мне улыбалось, чтобы меня обчистили именно в этот день.
Мы с Рози всегда встречались в пабе “О’Нилс” на Пирс-стрит – там тусовались студенты из Тринити, а значит, количество слюнтяев зашкаливало, зато мы не отсвечивали и не было шансов напороться на знакомых. Родители Рози думали, что она гуляет с подругами; моей семье было плевать, где я. Просторный зал быстро наполнялся, дыбясь волнами тепла, дыма и смеха, но я тут же различил вспышку медных волос: облокотившись на стойку, Рози что-то говорила бармену, а тот ухмылялся в ответ. Пока она платила за наше пиво, я нашел нам столик в укромном закутке.
– Дрочила поганый. – Рози поставила кружки на стол и кивнула на кучку гогочущих студентов у бара. – Пытался мне в вырез заглянуть, когда я наклонилась.
– Который? – Я уже начал вставать, но Рози пригвоздила меня взглядом и подтолкнула ко мне кружку.
– Не дергайся и пей. Я с ним сама разберусь. – Она протиснулась на скамью и села со мной бедро к бедру. – Вон тот парень, гляди.
Молодчик без шеи в футболке регбийной команды отворачивался от стойки, с трудом удерживая по нескольку кружек в каждой руке. Рози помахала ему, привлекая внимание, потом похлопала ресницами, нагнулась и покрутила кончиком языка в пене своей кружки. Глаза у регбиста полезли на лоб, челюсть отвисла, лодыжки заплелись в ножках табурета, и половина пива из кружек окатила кому-то спину.
– Ну, – Рози показала парню средний палец и забыла о его существовании, – принес?
Я сунул руку в карман куртки, лежащей на виду, на подлокотнике скамьи, и достал конверт.
– Вот, это наше, – сказал я, развернул веером два билета и положил их на побитую деревянную столешницу. “Дан-Лири – Холихед, отправление 06:30, 16 декабря, понедельник. Просьба прибыть не менее чем за 30 мин. до отправления”.