Шай рассмеялся и подтянул к себе стул.
Последней пары часов мне хватило, чтобы на сравнительно трезвую голову прикинуть, чем я готов поделиться с обитателями Фейтфул-Плейс или с собственной родней, что по большому счету одно и то же.
– Все в порядке, Мелли, – сказал я. – Точно пока ничего не известно, но, похоже, это Рози.
Джеки резко втянула в себя воздух, и наступила тишина.
Шай негромко, с оттяжкой присвистнул.
– Земля ей пухом, – вполголоса произнесла Кармела. Они с Джеки перекрестились.
– Твой полицейский так Дейли и сказал, – проговорила Джеки. – Ну, мужик, с которым ты разговаривал. Только, конечно, никто не знал, верить ему или нет… Копы, сам понимаешь. Мало ли что наплетут – ну, типа, не ты, остальные. Может, он просто хотел, чтобы мы думали, что это она.
– А как они узнали? – спросил слегка побледневший Кевин.
– Еще не узнали, – сказал я. – Надо анализы провести.
– ДНК и все такое?
– Откуда мне знать, Кев. Это не моя область.
– Твоя область… – сказал Шай, крутя в пальцах стакан. – А я-то все гадаю: чем именно ты занимаешься?
– Всем понемногу, – сказал я. По понятным причинам мы в Спецоперациях обычно болтаем гражданским о работе в сфере прав на интеллектуальную собственность или еще о какой унылой фигне, чтобы пресечь беседу на корню. Джеки считает, что я занимаюсь внедрением стратегических решений по использованию персонала.
– А они могут сказать… ну, короче, что с ней случилось? – спросил Кевин.
Я открыл рот, снова закрыл и сделал большой глоток из кружки.
– Кеннеди об этом с Дейли не говорил?
– Ни словечка, – поджав губы, сказала Кармела. – Уж они умоляли рассказать, что с Рози случилось, а он ни слова. Ушел и оставил их гадать.
От возмущения Джеки вытянулась, как струна, даже ее прическа словно стала выше.
– Их родная дочь, а он говорит, мол, не их дело, убили ее или нет. Пускай он тебе приятель, Фрэнсис, но это просто свинство.
Я и не ожидал, что Снайпер произведет настолько сильное первое впечатление.
– Кеннеди мне не приятель, – возразил я. – Так, павлин, с которым я иногда по работе пересекаюсь.
– Но тебе-то он наверняка, как корешу, сказал, что случилось с Рози, – настаивал Шай.
Я оглядел паб. Градус разговоров чуть взвинтился – они стали не то чтобы громче, но быстрее и сосредоточеннее: новость наконец добралась и сюда. На нас никто не смотрел, отчасти из уважения к Шаю, отчасти потому, что в этом пабе почти каждому своих проблем хватало. Здесь ценили личное пространство. Я облокотился на стол, наклонился вперед и сказал, понизив голос:
– Ладно. Это может стоить мне работы, но Дейли имеют право знать все, что знаем мы. Только обещайте не спалить меня перед Кеннеди.
Шай включил скептический взгляд мощностью в киловатт, но остальные послушно закивали, раздувшись от гордости: мол, столько лет, прошло, а наш Фрэнсис прежде всего – парень из Либертис и только потом – коп, вот, мол, какая мы дружная семья. “Фрэнсис на нашей стороне” – такой приправой девочки сдобрят мои крупицы вкусной информации, угощая ими весь район.
– Очень похоже, что ее убили, – сказал я.
Кармела ахнула и снова перекрестилась.
– Господи, спаси нас и сохрани! – ужаснулась Джеки.
Кевин сделался еще бледнее.
– Как? – спросил он.
– Пока не ясно.
– Но они ведь выяснят?
– Вероятно. После стольких лет будет непросто, но криминалисты свою работу знают.
– Как в “CSI: Место преступления”? – округлила глаза Кармела.
– Ага, точь-в-точь как там, – сказал я, приведя в восторг сестер. Впрочем, услышь меня никчемный эксперт, его бы удар хватил – в бюро этот сериал ненавидят до умопомрачения.
– Только они не волшебники, – сухо сказал Шай своей кружке.
– А вот это ты зря. От этих ребят ничто не укроется – засохшие брызги крови, частицы ДНК, сотни разных видов телесных повреждений, да что угодно. А пока они выясняют, что с ней случилось, Кеннеди со своей группой выяснит, кто это сделал. Копы переговорят с каждым, кто тогда тут жил, поспрашивают, с кем Рози дружила, с кем ссорилась; кому она нравилась, а кому нет и почему; что она делала – посекундно – в последние несколько дней жизни; заметил ли кто что-нибудь необычное в ночь ее исчезновения; заметил ли кто чье-то странное поведение тогда или чуть позже… Они будут чертовски дотошны, и времени у них полно – столько, сколько потребуется. Что угодно, любая мелочь может оказаться важной.
– Матерь Божья, – выдохнула Кармела. – Прямо как по телику, правда? С ума сойти.
И в пабах, и на кухнях, и в гостиных по всей округе уже пошли толки: люди напрягали память, ворошили старые воспоминания, сравнивали их и противопоставляли, складывали в миллион теорий. В моем районе сплетни – это спорт, поднятый до олимпийских высот. Я никогда не осуждал сплетни и почитаю их всей душой. Как я говорил Снайперу, информация – это оружие, и среди пустышек обязательно попадется немало боевых снарядов. Я хотел, чтобы полезные сплетники принялись извлекать на свет божий боеприпасы, хотел позаботиться, чтобы сплетни так или иначе вернулись ко мне, – в то время как Снайперу, обидевшему Дейли, пришлось бы попотеть, чтобы выудить сведения хоть из кого-то в радиусе полумили. А еще я хотел убедиться, что тот, у кого есть причины для беспокойства, забеспокоился на полную катушку.
– Если услышу еще что-нибудь, что должны знать Дейли, я позабочусь, чтобы они не остались в неведении, – пообещал я.
Джеки коснулась моего запястья:
– Фрэнсис, мне так жаль. Я все надеялась, что там какая-то ошибка, путаница, что угодно…
– Бедная девочка, – тихо проговорила Кармела. – Сколько ей было? Восемнадцать?
– Девятнадцать с хвостиком, – сказал я.
– Господи… Чуть старше моего Даррена. И столько лет оставалась одна в этом ужасном доме! Родители с ума сходили, гадая, где она, а все это время…
– Вот уж не думала, что это скажу, но спасибо этому подрядчику П. Дж. Лавери, – заметила Джеки.
– Будем надеяться, – сказал Кевин и осушил свою кружку. – Выпьем еще?
– Можно, – сказала Джеки. – Что значит – будем надеяться?
Кевин пожал плечами:
– Я просто говорю, будем надеяться, что все хорошо кончится.
– Господь с тобой, Кевин, как может хорошо кончиться? Бедняжка умерла! Прости, Фрэнсис.
– Он хочет сказать, будем надеяться, что копы не раскопают ничего такого, – встрял Шай. – А то мы все не ровен час пожалеем, что парни Лавери не выкинули чемодан в мусор и разбудили лихо.
– А что они могут раскопать? – требовательно спросила Джеки. – Кев?
Кевин отодвинулся на стуле и неожиданно веско сказал:
– Я этими разговорами сыт по горло, и Фрэнк наверняка тоже. Пойду выпить закажу, и если, когда вернусь, вы еще будете обсуждать эту дрянь, оставлю вам напитки и двину домой.
– Глядите-ка, – Шай усмехнулся уголком рта, – мышонок зарычал. Молодец, Кев, ты прав на все сто. Обсудим шоу “Последний герой”. А сейчас сгоняй нам за пивом.
Мы выпили еще, потом еще. В окна стучал проливной дождь, но бармен врубил отопление на полную, и погода напоминала о себе только холодным сквозняком, когда открывали дверь. Кармела набралась смелости подойти к стойке и заказать полдюжины горячих сэндвичей, а я сообразил, что ел только утром – мамину яичницу, и меня вдруг одолел зверский голод, когда готов пронзить добычу копьем и съесть тепленькой. Мы с Шаем принялись наперебой травить шутки, от смеха Джеки давилась джин-тоником, а Кармела взвизгивала и шлепала нас по запястьям, когда до нее доходила соль анекдота; Кевин спародировал маму за рождественским ужином с такой безжалостной точностью, что мы все зашлись в надсадном, безудержном хохоте.
– Хватит! – выдавила Джеки, отчаянно ловя ртом воздух и маша на Кевина рукой. – Иначе, клянусь богом, у меня мочевой пузырь не выдержит и я описаюсь.
– Она может, – подтвердил я, пытаясь отдышаться. – А тебе придется хватать тряпку и подтирать.
– Не пойму, чего ты ржешь-то, – просипел Шай. – Этим Рождеством будешь страдать там же, где и мы все.
– Хрень. Буду спокойно дома попивать односолодовый виски и смеяться, вспоминая вас, жалких неудачников.
– Ты погоди, приятель. Рождество на носу, ма снова вонзила в тебя коготки, и ты думаешь, она теперь отцепится и упустит шанс попортить кровь всем нам разом? Ну-ну.
– Спорим?
Шай протянул руку:
– Пятьдесят фунтов. Будешь сидеть напротив меня за рождественским столом.
– Заметано.
Мы пожали руки. Его ладонь была сухая, сильная и мозолистая, между нашими руками точно электрический разряд проскочил. Ни один из нас не подал виду.
– Знаешь, Фрэнсис, мы договорились тебя не спрашивать, но я не могу удержаться… – начала Кармела. – Джеки, прекрати, кончай меня щипать!
Джеки обуздала свой мочевой пузырь и сверлила Кармелу сердитым взглядом, не предвещающим ничего хорошего.
– Если он не хочет это обсуждать, пусть так мне и скажет, – с достоинством продолжила Кармела. – Фрэнсис, почему ты раньше не возвращался?
– Боялся, что ма возьмет деревянную ложку и отдубасит меня до полусмерти. Ты меня осуждаешь?
Шай хрюкнул.
– Серьезно, Фрэнсис, почему? – повторила Кармела.
Она, Кевин и даже Джеки (которая сто раз задавала мне этот вопрос и никогда не получала ответа) воззрились на меня – поддатые, озадаченные и даже чуть обиженные. Шай соскабливал какое-то пятнышко с кружки.
– У меня к вам такой вопрос: за что вы готовы умереть? – спросил я.
– Блин, да ты юморист, – сказал Кевин.
– Отстань ты от него, – проворчала Джеки. – Это сегодня день такой.
– Па как-то сказал мне, что готов умереть за Ирландию. А вы?
Кевин закатил глаза:
– Па застрял в семидесятых. Так больше никто не рассуждает.
– А ты попробуй на секунду. Шутки ради. Умрешь за родину?
Кевин растерянно уставился на меня:
– С чего бы?
– Допустим, англичане опять нас захватят.
– Да они подавятся.