– Допустим, Кев. Давай, соберись.
– Не знаю я. Никогда не задумывался.
– Вот-вот, – Шай без особой агрессии нацелился в Кевина кружкой, – именно это и похерило нашу страну.
– Я, что ли? Я-то что сделал?
– И ты, и другие такие же. Все ваше гребаное поколение. Что для вас важно, кроме “ролексов” и “Хьюго Босса”? О чем еще вы вообще думаете? Фрэнсис прав, впервые в жизни. Должно быть что-то, за что ты готов умереть, приятель.
– Да ну нахер, – сказал Кевин. – Сам-то ты за что умрешь? За “Гиннесс”? За бодрый перепих?
Шай пожал плечами:
– За семью.
– Дичь-то не пори! – вскинулась Джеки. – Ты маму с папой на дух не переносишь.
Мы расхохотались; Кармеле пришлось запрокинуть голову и вытереть слезы кулаками.
– Ну да, – подтвердил Шай. – Но суть-то не в этом.
– А ты типа за Ирландию умрешь? – спросил меня Кевин, еще не оправившись от обиды.
– Как же, хера лысого, – сказал я, и все снова загоготали. – Я какое-то время в Мейо служил. Вы хоть раз бывали в Мейо? Селяне, овцы и пейзажи. За это я умирать не собираюсь.[20]
– А за что тогда?
– Как говорит дружище Шай, – сказал я Кевину, махнув в сторону Шая кружкой, – не в этом суть. Суть в том, чтобы я сам знал.
– Я бы за детей умерла, – сказала Кармела. – Не приведи Господи.
– А я бы, наверное, умерла за Гэва, – сказала Джеки. – Ну, если вправду прижмет. Мрачноватая тема, а, Фрэнсис? Может, о чем другом поговорим?
– В свое время я бы умер за Рози Дейли, – ответил я. – Вот что я пытаюсь вам втолковать.
Наступило молчание. Потом Шай поднял кружку:
– За все, ради чего мы готовы умереть. Будем!
Мы чокнулись, сделали по хорошему глотку и уселись поудобнее. Возможно, из-за того, что я на девять десятых упился, но меня чертовски радовало, что они пришли – даже Шай. Больше того, я был им благодарен. Да, дури им не занимать, и кто знает, что они ко мне чувствовали, но сегодня все четверо бросили свои дела, мигом поставили жизнь на паузу и пришли сюда, чтобы помочь мне пережить этот вечер. Мы подходили друг другу, как кусочки мозаики, и меня словно окутало теплым золотым сиянием; как будто я блуждал в потемках и случайно забрел по адресу. С трудом, но мне хватило трезвости, чтобы не произнести это вслух.
Кармела наклонилась ко мне и почти застенчиво сказала:
– Когда Донна была маленькой, у нее с почками беда приключилась; думали, потребуется пересадка. Я сразу сказала – без вопросов, хоть обе моих забирайте. И думать не пришлось. Потом-то она, конечно, поправилась, да и почка могла понадобиться только одна, но я этого никогда не забуду. Понимаешь, о чем я?
– Ага, – я улыбнулся Кармеле, – понимаю.
– Ой, Донна прелесть, – подхватила Джеки. – Симпатяжка, смеется все время. Фрэнсис, ты просто обязан с ней познакомиться.
– А Даррен – вылитый ты, представляешь? – сказала Кармела. – Еще малышом на тебя был похож.
– Спаси его, Господи, – хором сказали мы с Джеки.
– Вы чего, я в хорошем смысле. Он в колледж собирается. И он этого не от нас с Тревором набрался – мы бы рады были, если бы он водопроводчиком стал, как папа. Нет, Даррен сам додумался, нам ни слова не сказал, просто набрал учебных бумажек, выбрал факультет по душе и работал как проклятый, чтобы в класс с нужными выпускными предметами попасть. Упертый, все сам да сам. Прямо как ты. Я всегда жалела, что так не могу.[21]
Мне показалось, что по ее лицу пробежало облачко грусти.
– Помню, ты вполне справлялась, когда чего-то хотела, – сказал я. – Взять хоть Тревора.
Грусть рассеялась, и я услыхал короткий смешок, снова сделавший Кармелу похожей на девчонку.
– И точно! Я его на танцах первый раз увидела. Только глянула и говорю Луизе Лейси: “Этот – мой”. На нем клеши были – последний писк…
Джеки засмеялась.
– Ничего смешного, – одернула ее Кармела. – Твой-то Гэвин из потертых старых джинсов не вылезал, а мне нравится, когда парни за собой следят. У Тревора такая улетная попка была в этих клешах, загляденье! И пахло от него прекрасно. Чего заливаетесь?
– Бесстыжая ты деваха, – сказал я.
Кармела чопорно пригубила “Бэбишам”.
– Вовсе нет. Тогда порядки другие были. Если втюрилась в парня, лучше умереть, чем ему признаться. Надо было, чтобы он сам тебя добивался.
– Господи! – фыркнула Джеки. – Прямо гордость и долбаное предубеждение. Я Гэвина сама на свидание позвала.
– Говорю вам, это срабатывало, и получше, чем нынешнее похабство, когда девицы без трусов по клубам шарахаются. Я-то своего муженька заполучила, а? Обручились, когда мне двадцать один стукнуло. Ты тут еще был, Фрэнсис?
– Ага, я через три недели уехал.
Мне вспомнилась вечеринка в честь помолвки: оба семейства набились в нашу гостиную, мамочки сверлили друг друга взглядами, как два перекормленных питбуля, Шай в образе старшего брата засыпал Тревора непристойностями (Тревор был весь – сплошной кадык и выпученные с перепугу глаза), Кармела – раскрасневшаяся, торжествующая и втиснутая в розовый плиссированный ужас – походила на вывернутого наизнанку лосося. Я, тогда еще более заносчивый урод, сидел на подоконнике рядом со свиноподобным младшим братом Тревора, не обращал на него никакого внимания и от души поздравлял себя с тем, что скоро свалю и гвоздем моей помолвки точно не будут сэндвичи с яйцом. Берегись своих желаний! Глядя на свою семейку за столом, я ощущал, что прохлопал что-то тем вечером; что вечеринка в честь помолвки – по крайней мере, в отдаленной перспективе – кое-чего стоила.
– Я вся в розовом была, – с довольным видом сказала Кармела. – Все говорили, что я выгляжу сногсшибательно.
– А то! – Я подмигнул ей. – Не будь ты моей сестрой, я бы сам в тебя втрескался.
– Фу, заткнись! – завопили Кармела и Джеки, но я их уже не слушал. На другом конце стола Шай и Кевин говорили о своем, и засквозившая в голосе Кевина ершистая нотка привлекла мое внимание.
– Работа такая. Что тут плохого?
– Работа, где жилы рвешь, вылизывая задницы яппи, – “да, сэр, нет, сэр, любой каприз, сэр!” – и все ради наживы жирной корпорации, которая вышвырнет тебя на съедение волкам в первую же трудную минуту. Ты им приносишь тысячи в неделю, а сам что с этого имеешь?
– Мне платят. Следующим летом поеду в Австралию, буду плавать с трубкой вокруг Большого Барьерного рифа, есть бургеры с кенгурятиной и напиваться вдрызг на барбекю на Бонди-Бич с шикарными австралийками – и все благодаря этой работе. Чего мне ее не любить?
Шай хохотнул – как ногтем по стеклу.
– Лучше деньги копи.
Кевин пожал плечами:
– Да сейчас денег поднять не проблема.
– Ага, разбежался. Вот они и хотят, чтобы ты так считал.
– Кто? Ты о чем вообще? Думаешь, почему Лавери…
– Сраная деревенщина, – сказали мы хором, только Кармела – она же теперь мамочка – сказала “драная деревенщина”.
– Думаешь, зачем он потрошит эти дома?
– Какая разница? – начал терять терпение Кевин.
– Да большая, черт подери. Лавери – тот еще прохвост, чует, куда ветер дует. В прошлом году купил три дома втридорога, разослал миленькие брошюрки про роскошные винтажные квартиры, а теперь ни с того ни с сего бросает всю затею и разбирает их по кирпичику?
– И что? Может, он разводится или с налогами головняк, мало ли. Я-то здесь при чем?
Шай набычился и, уперев локти в стол, еще с минуту мерился с Кевином взглядом, потом снова рассмеялся и покачал головой.
– Не врубаешься, да? – сказал он, потянувшись за кружкой. – Нихрена не сечешь – глотаешь все, что пихают тебе в глотку, и веришь, что вечно будешь как сыр в масле кататься. Погляжу я на твою физиономию…
– Совсем упился, – сказала Джеки.
Кевин и Шай никогда толком не ладили, но подтекста я явно не улавливал. Словно слушал радио с сильными помехами: общий тон различал, а разобраться, что творится, не мог и не понимал, что эти помехи вызывает – двадцать два года или восемь кружек. Я держал рот на замке, а ухо востро.
Шай с негромким стуком поставил кружку.
– Я тебе скажу, почему Лавери не спускает денежки на модные квартиры. Когда он их достроит, покупать их будет некому. Наша страна вот-вот вылетит в трубу. Она на краю обрыва и вот-вот ухнет вниз со страшной скоростью.
– Ну не будет квартир, подумаешь. – Кевин пожал плечами. – Ма о понаехавших яппи побрюзжать не сможет.
– Яппи – твой хлеб с маслом, приятель. Вымрут они – и тебе конец. Кто будет покупать навороченные телики, если все окажутся на пособии? Как жить мальчику по вызову, если все папики обнищают?
Джеки шлепнула Шая по руке:
– Ну-ка, прекрати! Пакость какая!
Кармела заслонила ладонью лицо и без всякой надобности одними губами пояснила мне, словно извиняясь: “Пьянь”, хотя сама выдула три “Бэбишама” и прикрыла рот не с той стороны. Шай проигнорировал обеих.
– Эта страна держится на дерьме и рекламе. Один пинок – и она рухнет, и пинок этот близок.
– Не понимаю, что тебя так радует, – угрюмо сказал Кевин. Он тоже выпил лишнего, но вместо того, чтобы стать агрессивнее, замкнулся в себе и горбился над столом, уныло уставившись в кружку. – Если будет обвал, ты рухнешь вместе со всеми нами.
Шай с улыбкой покачал головой:
– Нет уж, приятель, не надейтесь. У меня есть план.
– Планы у тебя всегда есть. И куда они тебя привели?
Джеки шумно вздохнула.
– Стоит славная погодка… – напела она мне.[22]
– В этот раз все иначе, – сказал Шай.
– Ага, конечно.
– Поглядишь. Вот поглядишь.
– Звучит чудесно, – твердо сказала Кармела, как хозяйка, направляющая званый ужин в нужное русло. Она придвинула стул ближе к столу, выпрямила спину и держала стакан, изящно оттопырив мизинец. – Почему бы тебе не рассказать о своем плане поподробнее?
Через мгновение Шай перевел взгляд