– Как она умерла? – спросил я.
– То, что вы видите, детектив Мэкки, это все, что у меня есть, – сказал Купер, обведя кости взмахом руки. – Исследование скелетированных останков редко позволяет с уверенностью установить причину смерти. На нее, без сомнения, напали, но нельзя категорически исключить, например, возможность смертельного сердечного приступа во время нападения.
– Детектив Кеннеди говорил что-то о переломах черепа, – сказал я.
Купер сверкнул на меня презрительным взглядом бронебойной силы.
– Если я не заблуждаюсь, – сказал он, – детектив Кеннеди не дипломированный патологоанатом.
Я через силу улыбнулся.
– Он и зануда не дипломированный, но свое дело знает.
Уголок рта Купера дрогнул.
– Действительно, детектив Кеннеди, хоть и по чистой случайности, прав: череп проломлен, – сказал он, вытянул палец и перекатил череп Рози набок. – Вот.
В тонкой белой перчатке его рука казалась влажной и мертвой, с отслаивающейся кожей. Затылок Рози выглядел как ветровое стекло, пробитое в нескольких местах клюшкой для гольфа: его густо покрывала причудливая паутина трещинок, пересекающихся и разбегающихся в разных направлениях. Почти все волосы отстали от черепа и лежали рядом свалявшимся колтуном, но несколько тонких вьющихся прядей еще держались на разбитой кости.
– Если присмотреться, заметно, что края трещин оскольчатые, а не гладкие. – Купер бережно провел по трещинам кончиком пальца. – Отсюда следует, что в момент нанесения повреждений кость была гибкой и влажной, а не сухой и ломкой. Иными словами, трещины не являются посмертным артефактом, а появились приблизительно в момент смерти. Они вызваны несколькими сильными ударами – я бы предположил, минимум тремя – о плоскую поверхность шириной четыре или более дюймов, без острых выступов или углов.
Я сдержался, чтобы не сглотнуть, – Купер бы заметил.
– Ну, я тоже не патологоанатом, – сказал я, – но, сдается мне, от такого можно умереть.
– Ага, – довольно улыбнулся Купер. – Можно, но в данном случае нельзя с уверенностью утверждать, что произошло именно это. Взгляните. – Он пошарил у горла Рози, выудил два хрупких черенка кости и аккуратно сложил их в подкову. – Это подъязычная кость. Она залегает в верхней части горла, прямо под челюстью, поддерживая язык и защищая дыхательные пути. Как видите, один из больших рогов полностью сломан. Перелом подъязычной кости свидетельствует – настолько однозначно, что может служить диагностическим признаком – либо об автоаварии, либо об удавлении руками.
– Значит, Рози не сбила невидимая машина, каким-то образом заехавшая в подвал. Ее задушили.
– Это во многих отношениях самый интересный аспект дела, – сообщил Купер, махнув подъязычной костью Рози в мою сторону. – Как мы отметили ранее, жертве, судя по всему, было девятнадцать. У подростков редко встречается перелом подъязычной кости вследствие ее гибкости – и все же данный перелом, как и остальные, бесспорно, прижизненный. Единственное возможное объяснение – душитель обладал значительной физической силой.
– Мужчина, – сказал я.
– Мужчина – наиболее вероятно, но и сильную женщину в состоянии аффекта определенно нельзя исключать. Со всей совокупностью повреждений в наибольшей степени согласуется единственная теория: нападавший схватил жертву за горло и многократно ударил головой о стену. Две противонаправленные силы – удар о стену и инерция движения нападавшего – привели к перелому подъязычной кости и сдавливанию дыхательных путей.
– И она задохнулась.
– Асфиксия, – сказал Купер, со значением взглянув на меня. – Таково мое мнение. Детектив Кеннеди, в сущности, прав, что травмы головы привели бы к смерти в любом случае – из-за внутричерепного кровоизлияния и повреждения мозга, – но процесс мог занять до нескольких часов. До этого жертва почти наверняка умерла от гипоксии, вызванной или самим удавлением, или обструкцией дыхательных путей из-за перелома подъязычной кости.
Я изо всех сил жал на мысленный выключатель. Перед глазами мелькнула ложбинка на горле смеющейся Рози.
Чтобы вконец закрутить мне мозг, Купер добавил:
– На скелете отсутствуют какие-либо еще прижизненные повреждения, однако степень разложения не позволяет определить, имелись ли повреждения мягких тканей. Например, подверглась ли жертва сексуальному насилию.
– Кажется, детектив Кеннеди говорил, что она была одета. Если это что-то значит.
Купер поджал губы.
– Ткани сохранилось очень мало. Эксперты бюро действительно обнаружили ряд артефактов, относящихся к одежде, на скелете или рядом с ним – застежку-молнию, металлические пуговицы, крючки, аналогичные застежкам на бюстгальтерах, и так далее, – откуда вытекает, что она была погребена с полным или почти полным комплектом одежды. Тем не менее из этого не следует, что жертва была одета в момент захоронения. Из-за естественного разложения и активности грызунов фурнитура сдвинулась настолько, что невозможно сказать, была ли при погребении одежда на жертве или просто рядом с ней.
– Молния была расстегнута или застегнута? – спросил я.
– Застегнута. Как и крючки бюстгальтера. Это еще ничего не доказывает – жертва могла заново одеться после нападения, – но, полагаю, в некоторой степени это показатель.
– Ногти, – сказал я. – Ногти были сломаны?
Рози бы сопротивлялась – отчаянно сопротивлялась.
Купер вздохнул – я начал надоедать ему этими стандартными вопросами, которые уже задавал Снайпер; надо было заинтересовать его или убираться.
– Ногти разлагаются. – Он пренебрежительно кивнул на несколько коричневатых обрезков рядом с кистевыми костями Рози. – В данном случае они, как и волосы, частично сохранились благодаря щелочной среде, но подверглись существенному распаду. И, не будучи волшебником, я не могу угадать, в каком состоянии они находились изначально.
– Если найдете минутку, еще пара вопросов – и я вас больше не отвлекаю. Не знаете, эксперты нашли при ней что-то помимо остатков одежды? Например, ключи?
– По всей вероятности, в бюро об этом знают больше меня, – строго сказал Купер и положил руку на ячейку, собираясь задвинуть ее на место.
Если у Рози были ключи – может, отец вернул, может, стащила, – значит, в ту ночь у нее была возможность выйти через парадную дверь, но она ею не воспользовалась. Причина могла быть только одна: Рози меня все-таки бросила.
– Разумеется, доктор, это не ваша забота, но половина сотрудников бюро немногим умнее дрессированных мартышек; вряд ли они сообразят даже, о каком деле я толкую, и нужных сведений от них точно не дождешься. Сами понимаете, в этом деле мне не хотелось бы полагаться на удачу.
Купер иронически приподнял бровь – он раскусил мой прием, но не возражал.
– В предварительном отчете указаны два серебряных кольца и три серебряные серьги-гвоздика, опознанные семьей Дейли как соответствующие украшениям, принадлежавшим их дочери. Кроме того, один ключик, соответствующий низкокачественным замкам массового производства, который, насколько я понимаю, подходит к замкам чемодана, найденного на месте преступления ранее. Больше ни о каких ключах, аксессуарах или иных предметах в отчете не упоминается.
Итак, я снова оказался там же, откуда начал, впервые взглянув на этот чемодан, – в темной невесомости, без единой зацепки, без точки опоры. Впервые до меня дошло, что, может быть, я так ничего и не узнаю; что такое действительно возможно.
– Все? – спросил Купер.
Где-то в тишине морга гудел терморегулятор. Сожаления, как и пьянки, не по моей части, но эти выходные были из ряда вон. Я смотрел на голые коричневые кости, разложенные под куперовскими лампами дневного света, и от всего сердца жалел, что полез и не оставил спящую девочку в покое. Не ради себя; ради нее. Теперь она принадлежала всем: Купер, Снайпер, вся Фейтфул-Плейс могли разбирать ее по косточкам, лапать и использовать в каких угодно целях. Фейтфул-Плейс уже наверняка начала неторопливо, с удовольствием переваривать ее в очередную местную страшилку – помесь сказки о привидении и поучительной басни, городского мифа и правды жизни. Она сожрет Рози целиком так же, как земля сожрала ее тело. Лучше бы ей оставаться в подвале. Тогда, по крайней мере, ее памяти касались бы только те, кто ее любил.
– Да, – сказал я. – Это все.
Купер задвинул ящик, поддон с протяжным стальным скрежетом скользнул по направляющим, и кости исчезли, заняв свое место в тесных сотах среди остальных его неопознанных мертвецов. Последним, что я увидел перед выходом из морга, было ясное и прозрачное лицо Рози, все еще горящее на световой панели, – яркие глаза и непобедимая улыбка, тонким слоем покрывающие гниющие кости.
Купер проводил меня. Я рассыпался в униженных благодарностях, пообещал ему бутылку его любимого вина на Рождество, он сделал мне ручкой в дверях и вернулся к неведомым жутким занятиям, которым посвящал одинокие часы в морге. Потом я свернул за угол и шарахнул в стену кулаком. Костяшки превратились в котлету, но на несколько секунд, пока я, согнувшись пополам, баюкал руку, ослепительная боль выжгла мой разум добела.
9
Я вернулся к машине, пропитанной ароматом потного пьяницы, спавшего одетым, и направился в Далки. Позвонив в дверь Оливии, я услышал приглушенные голоса, скрип резко отодвигаемого стула, тяжелые шаги вверх по лестнице – в дурном настроении Холли весит фунтов двести, – и наконец дверь захлопнулась с грохотом ядерного взрыва.
Оливия с непроницаемым лицом открыла дверь.
– Искренне надеюсь, что у тебя есть хорошее объяснение. Она расстроена, рассержена и разочарована и, по-моему, имеет на все это полное право. Да и я не слишком рада испорченным выходным – если, конечно, тебя это волнует.
Бывают дни, когда даже мне хватает мозгов не вваливаться в дом и не совершать налет на холодильник Оливии. Я продолжал стоять столбом, пока капли срывались с мокрого после дождя карниза мне на волосы.
– Прости, – сказал я. – Лив, честное слово, я не нарочно. Непредвиденные обстоятельства.