– Наверное… – машинально сказала Кармела (привыкла за годы потакать Тревору), но, судя по голосу, мои доводы ее не убедили. На секунду мне показалось, что я каким-то образом ее подвел. Потом она подхватилась и напрочь забыла обо мне:
– Господь милосердный, что это у Луизы – банка? Луиза! Ну-ка, иди ко мне!
Луиза выпучила глаза и с быстротой молнии исчезла в толпе. Кармела рванулась за ней.
Я отодвинулся поглубже в угол и остался стоять. Комната снова менялась. Святоша Томми Мерфи затянул “Былые времена” голосом, который некогда отдавал торфяным дымом и медом. Возраст добавил его пению хрипотцы, но Святошу по-прежнему заслушивались, обрывая разговоры на полуслове. Женщины подняли стаканы и закачались плечом к плечу, дети прижались к родительским ногам и слушали, засунув палец в рот; даже приятели Кевина приглушили свой обмен байками до полушепота. Святоша Томми закрыл глаза и запрокинул голову к потолку. “Взращен я был на песнях, на сказах о героях, на былях и легендах о Дублине былого…”
Нора слушала, прислонившись к оконной раме, и у меня чуть не остановилось сердце – так похожа она была на Рози, на ее темную, неподвижную, недостижимую тень с печальными глазами.
Я поскорее отвел взгляд и заметил у алтаря – Иисус и Кевин – миссис Каллен, маму Мэнди, она увлеченно беседовала с Вероникой Кротти, у которой, похоже, так и не прошел круглогодичный кашель. Когда я был подростком, мы с миссис Каллен ладили; она любила посмеяться, а я всегда умел ее рассмешить. Но на этот раз, когда я поймал ее взгляд и улыбнулся, она подпрыгнула как укушенная, схватила Веронику за локоть и с удвоенным напором зашептала ей на ухо, украдкой поглядывая в мою сторону. Каллены никогда не умели притворяться. Тут у меня и закрался вопрос, почему Джеки не подвела меня к ним поздороваться, когда я только приехал.
Я отправился на поиски Деса Нолана, брата Джули, с которым я когда-то дружил и которого мы с Джеки умудрились пропустить во время нашего мини-турне. При виде меня лицо Деса уморительно вытянулось, только мне было не до смеха. Он пробормотал что-то невпопад, показал на свою банку пива, которая не показалась мне пустой, и прошмыгнул в кухню.
Джеки я обнаружил загнанной в угол – на уши ей сел наш дядя Берти. Я изобразил на лице угрозу нервного срыва, вырвал Джеки из дядиных потных тисков, утащил ее в спальню и захлопнул за нами дверь. Комната теперь была персикового цвета, и все поверхности были заставлены фарфоровыми безделушками – довольно недальновидно с маминой стороны. Пахло сиропом от кашля и еще какой-то микстурой покрепче.
Джеки повалилась на кровать.
– Боже, – выдохнула она, обмахиваясь и отдуваясь. – Большущее спасибо. Господи, злословить, конечно, нехорошо, но неужели он не мылся с самого рождения?
– Джеки, что происходит?
– В каком смысле?
– Половина присутствующих со мной не разговаривают, даже в глаза не смотрят, зато им есть что сказать, когда они думают, что я не вижу. Что за дела?
Джеки состроила гримаску, одновременно невинную и хитрющую, как ребенок по уши в отмазках и шоколаде.
– Тебя ведь давно не было. Они тебя двадцать лет не видели, вот и дичатся.
– Хрень. Это потому что я копом стал?
– Ой, нет. Ну, может, чуточку, но… Да брось ты, Фрэнсис! Это ж чистой воды паранойя!
– Джеки, я должен знать, что происходит. Я серьезно. Не надо крутить мне мозги.
– Господи, да расслабься ты, я тебе не подозреваемая. – Джеки встряхнула банку. – Не знаешь, сидр еще остался?
Я сунул ей едва початую банку “Гиннесса”.
– Итак, – поторопил я сестру.
Джеки вздохнула, вертя банку в руках.
– Ты же знаешь Фейтфул-Плейс. Хоть намек на скандал…
– …и все налетят, как стервятники. Значит, сегодня я на десерт, так?
Она скованно пожала плечами.
– Рози убили в ночь, когда ты уехал. Кевин умер через две ночи после твоего возвращения. И ты отговаривал Дейли обращаться к копам. Некоторые… – Она осеклась.
– Скажи, что ты шутишь, Джеки. Скажи, что Фейтфул-Плейс не считает меня убийцей Рози и Кевина.
– Не вся Фейтфул-Плейс, только некоторые. По-моему, – Фрэнсис, послушай, – по-моему, они сами в это не верят, а болтают для красного словца: тебя не было, потом ты стал копом и все такое. Не обращай внимания, им просто острых ощущений не хватает.
Я вдруг заметил, что еще держу в руке пустую банку из-под сидра, хотя и смял ее в искореженный комок. Такого можно было ожидать от Снайпера, от остальных жеребцов из Убийств, даже от некоторых из Спецопераций, но чтоб родная улица…
Джеки с беспокойством смотрела на меня.
– Понимаешь, о чем я? И потом, иначе получается, что Рози убил кто-то из местных. Люди не хотят думать…
– Я сам местный.
Повисла тишина. Джеки робко потянулась к моей ладони; я отдернул руку. Темная комната казалась пугающей, по углам сгустились тени. За стеной, в гостиной, люди вразнобой подпевали Святоше Томми: “Я старше стал и жестче, в уме от пива туман, меняется и Дублин; всему удел один…”
– Люди бросались такими обвинениями тебе в лицо, и ты пустила их в этот дом?
– Не будь глупее, чем ты есть, – разозлилась Джеки. – Мне никто слова не сказал, у кого наглости хватит? Я бы их по стенке размазала. Только намеки. Миссис Нолан сказала Кармеле, что ты всегда в центре событий, Салли Хирн напомнила маме, что ты всегда заводился с пол-оборота, нос Живчику разбил…
– Черт, да он доставал Кевина, за что и огреб от меня. Нам от силы лет десять тогда было.
– Я знаю. Не обращай внимания, Фрэнсис. Не доставляй им такого удовольствия. Дураки, да и только. Вроде уже наелись скандалов досыта, так нет, всегда хочется еще. Фейтфул-Плейс!
– Ага, – сказал я. – Фейтфул-Плейс.
Пение за стеной становилось громче и громче, все больше народу подтягивали, кое-кто даже в лад: “Динь-динь колокольчик, спустилась темнота, я вспоминаю Дублин в былые времена…”
Я откинулся к стене и провел ладонями по лицу. Джеки искоса поглядывала на меня и тянула “Гиннесс”. Наконец она нерешительно спросила:
– Обратно-то пойдем или как?
– Ты не спросила Кевина, о чем он хотел со мной поговорить?
Лицо Джеки вытянулось.
– Ох, Фрэнсис, прости – я бы спросила, но ты ведь сказал…
– Я знаю, что сказал.
– Он до тебя так и не дозвонился?
– Нет, – сказал я. – Не дозвонился.
Мы снова помолчали.
– Фрэнсис, прости, пожалуйста, – повторила Джеки.
– Ты не виновата.
– Нас будут искать.
– Знаю. Дай мне еще минуту, и пойдем.
Джеки протянула мне банку.
– К черту, – сказал я. – Мне нужно что-нибудь посерьезней.
Когда-то мы с Шаем прятали от Кевина сигареты под отставшей половицей у окна; само собой, нычку нашел и папаша, приспособил для себя. Я вытащил полупустую чекушку водки, хорошенько отхлебнул и предложил Джеки.
– Божечки, – изумленно ахнула она. – Ну а чего бы и нет…
Она взяла у меня бутылку, благовоспитанно отпила глоточек и поправила пальцем помаду.
– Другое дело. – Я сделал последний хороший глоток и сунул бутылку обратно в тайник. – Вот теперь пойдем навстречу линчевателям.
В этот момент звуки за стеной изменились. Пение оборвалось; секундой позже стих гул разговоров. Низкий мужской голос рявкнул что-то злобное, о стену грохнул стул, и тут взвыла ма – нечто среднее между банши и автомобильной сигнализацией.
Па и Мэтт Дейли бодались подбородками в центре гостиной. Ма, в забрызганном сверху донизу лавандовом прикиде, продолжала разоряться:
– Так я и знала, скотина ты эдакая, так и знала! Всего один вечер, больше я ни о чем не просила…
Остальные отшатнулись к стенам, чтобы не попасть под раздачу. Я через всю комнату поймал взгляд Шая – словно притянулись два магнита, – и мы принялись продираться сквозь толпу зевак.
– Сядь, – сказал Мэтт Дейли.
– Па, – позвал я отца, тронув его за плечо.
Он меня даже не заметил.
– Не смей мне указывать в моем собственном доме!
– Па, – позвал с другого бока Шай.
– Сядь, – негромко и яростно повторил Мэтт Дейли. – Не устраивай сцен.
Па рванул вперед. По-настоящему полезные навыки не пропадают никогда: я бросился на него так же мгновенно, как Шай, пальцы привычно сомкнулись, спина напряглась в готовности, но тут па перестал сопротивляться и колени его подогнулись. Я покраснел до корней волос от жгучего стыда.
– Уберите его отсюда, – презрительно проговорила ма. Кучка женщин с кудахтаньем обступила ее, кто-то вытирал ей блузку салфеткой, но она от ярости ничего не замечала. – Вали, убирайся в свою канаву, тебе там самое место, зря я тебя из грязи вытащила – на поминках родного сына, ублюдок, никакого уважения…
– Сука! – взревел па через плечо, пока мы аккуратно выпроваживали его за дверь. – Паршивая сраная дырка!
– Во двор, – резко сказал Шай. – Пусть Дейли через парадную дверь выходят.
– Имел я Мэтта Дейли, – заявил нам па, пока мы спускались по лестнице. – И Тесси Дейли тоже. И вас обоих имел. Из вас троих только Кевин чего-то стоил.
Шай отрывисто рассмеялся неприятным хриплым смехом. Он выглядел до предела измотанным.
– Тут ты, пожалуй, прав.
– Лучший из всех. Мальчонка мой голубоглазенький!.. – Па заплакал.
– Ты хотел знать, как он? – спросил меня Шай. Мы встретились взглядами через папашину голову, и глаза брата пылали как газовые горелки. – Вот и гляди. Наслаждайся. – Он ловко подцепил заднюю дверь ногой, открыл ее, свалил папашу на нижнюю ступеньку и шагнул вверх по лестнице.
Па с наслаждением заходился рыданиями, изредка сетуя на несправедливость жизни и даже не пытаясь подняться. Я прислонился к стене и закурил. Тусклое оранжевое зарево, льющееся непонятно откуда, придавало саду колючести, в стиле фильмов Тима Бёртона. Сарай, раньше служивший сортиром, стоял на месте, только потерял пару досок и накренился под невозможным углом. За моей спиной хлопнула передняя дверь: Дейли отправились домой.
Через какое-то время па сбился с мысли, а может, задница замерзла. Он приглушил волынку, вытер нос рукавом и, скривившись, поудобнее устроился на ступеньке.