Я поскорее захлопнул дверь перед этой картиной; как-нибудь в другой раз.
– Славно как… – сказал я. – А когда она закончила собираться…
Имельда ухмыльнулась во весь рот.
– Я просто взяла чемодан и пошла. Ей-богу! Накрыла его кофтой, но приглядись кто получше, сразу бы заметили. Я вышла из спальни, Рози попрощалась со мной в полный голос, я проорала “до свидания, мистер и миссис Дейли” – они в гостиной телик смотрели. Папа ее оглянулся, когда я мимо двери проходила, – проверял, что Рози со мной не намылилась, а чемодана не углядел. Я и ушла.
– Вы молодцы, обе! – улыбнулся я. – И ты сразу отнесла его в дом шестнадцать?
– Ага. Зима ведь, уже темно было, холодно, все по домам сидели. Никто меня не видел. – Имельда прищурилась от дыма и погрузилась в воспоминания. – Правду сказать, Фрэнсис, мне до смерти страшно было туда идти. Я в тот дом сроду в темноте не заходила, да еще в одиночку. Хуже всего было на лестнице; в комнатах хоть какой-то свет из окон, а на лестнице темнотища. Пришлось на ощупь подниматься. Кругом паутина, половина ступенек шатается, как будто сейчас весь дом рухнет, шорохи отовсюду… Богом клянусь, казалось, кто-то за мной следит – привидение, что ли… Вот ору бы было, если б меня кто схватил! Я рванула оттуда как ошпаренная…
– Ты помнишь, куда положила чемодан?
– А то. Мы с Рози заранее договорились, что я суну его за камин в большой комнате наверху, ну ты помнишь. Если бы он не влез, я бы положила его под кучу досок, железяк и прочего дерьма в углу подвала, но мне не улыбалось туда спускаться, если совсем уж не припрет. В итоге-то чемодан влез как миленький.
– Спасибо, Имельда, – сказал я. – Спасибо, что помогла. Надо было давным-давно тебя поблагодарить, но лучше поздно, чем никогда.
– А можно я тоже кое-что спрошу или вся игра в одни ворота?
– Как в гестапо – “фопросы сдесь садаю йа”? Нет, солнце, все по-честному: баш на баш. Спрашивай.
– Говорят, что Рози и Кевина убили. Обоих. Это просто ради скандала болтают или так и есть?
– Рози убили, да, – сказал я. – Насчет Кевина пока никто не уверен.
– Как ее убили?
Я покачал головой.
– Мне не говорят.
– Ну да, конечно.
– Имельда, можешь сколько угодно видеть во мне копа, но, поверь моему слову, в полиции сейчас никто так не считает. Я не расследую это дело; мне вообще нельзя в него соваться. Я рискую вылететь с работы уже из-за того, что сюда приехал. На этой неделе я не коп, а липкий зануда, который не отстает, потому что любил Рози Дейли.
Имельда с силой закусила губу.
– Я тоже ее любила. Любила до потери пульса.
– Знаю. Поэтому я и здесь. Понятия не имею, что с ней случилось, и не верю, что копы почешутся это выяснить. Мне нужна помощь, Мельда.
– Такую девчонку загубили, выродки… Рози в жизни никому зла не сделала, она только и хотела… – Имельда умолкла и следила за своими пальцами, ковыряющими дыру в потертой диванной обивке. Я не стал прерывать ее размышления. – Я-то думала, она вырвалась… – произнесла Имельда после долгого молчания.
Я вопросительно поднял бровь. Увядшие щеки Имельды покрылись легким румянцем, как будто она ляпнула глупость.
– Возьми хоть Мэнди – копия своей мамаши: выскочила замуж при первой возможности, бросила работу, посвятила себя семье, женушка и мамочка, живет в том же доме и, ей-богу, даже одевается, как мать. Все, с кем мы выросли, – вылитые родители, сколько бы ни твердили в юности, что будут другими. – Имельда раздавила сигарету в переполненной пепельнице. – На меня посмотри… До чего я докатилась? – Она кивнула подбородком на квартиру. – Трое детей от трех папаш – Мэнди небось уже доложила? Изабель я в двадцать родила. И села на пособие. С тех пор у меня ни разу приличной работы не было, замуж не вышла, ни один мужик дольше года не задержался – сейчас, видать, половина из них уже переженились. В юности у меня был миллион планов, и все накрылись медным тазом. Я и пикнуть не успела, как превратилась в родную мать. Проснулась однажды утром – и привет.
Я вытащил две сигареты из своей пачки, прикурил одну для Имельды.
– Спасибо. – Она повернула голову, выпустила дым в сторону. – Одна Рози в свою мамочку не превратилась. Мне нравилось о ней думать. Когда дела шли не очень, так приятно было знать, что Рози где-то в Лондоне, в Нью-Йорке или Лос-Анджелесе, занимается каким-то чумовым делом, которое мне и не снилось. Единственная, кто вырвался.
– Я не превратился в свою мамочку, – сказал я. – Или, если на то пошло, в папочку.
Имельда не рассмеялась и неопределенно взглянула на меня – возможно, по ее меркам, став копом, я недалеко ушел от папаши.
– Шанья беременна, а кто отец, не знает, – сказала она, помолчав.
Даже Снайпер не смог бы перевернуть такое в позитив.
– Ей-то, по крайней мере, мамочка поможет, – сказал я.
– Ага… – Плечи Имельды опустились еще ниже, словно она надеялась получить от меня волшебный совет, как все исправить. – Хоть что-то.
Кто-то из соседей врубил Фифти Сента, кто-то заорал, чтоб сделали потише. Имельда будто ничего не заметила.
– У меня один последний вопрос остался… – начал я.
Что-то в моем голосе насторожило Имельду, и ее взгляд снова остекленел.
– Кому ты говорила, что мы с Рози уезжаем?
– Никому! Я не стукачка какая-нибудь. – Она выпрямилась, готовая к бою.
– Я так и не думал. Но есть ведь уйма способов выудить из человека информацию. Тебе сколько было – восемнадцать, девятнадцать? Девчонку легко подпоить, пока язык не распустит, или еще как развести, хоть на намек.
– Я не тупая.
– Я тоже. Имельда, послушай, той ночью кто-то поджидал Рози в доме шестнадцать. Кто-то встретил ее там, убил и избавился от тела. Только три человека в мире знали, что Рози придет туда за чемоданом, – я, Рози и ты. От меня никто не узнал. Сама говоришь, Рози несколько месяцев держала рот на замке; ты была, наверное, лучшей ее подругой, но, будь у нее выбор, она даже тебе бы не призналась. Хочешь, чтобы я поверил, будто она взяла и проболталась кому-то еще, просто так? Брехня. Остаешься ты.
Не успел я договорить, как Имельда вскочила с кресла и выхватила кружку у меня из руки.
– Наглая скотина, обзывать меня брехлом в моем же доме! Тебя и на порог нельзя было пускать. А еще распинался – встретиться со старой подружкой! Подружкой, хрена лысого, ты хотел разведать, что я знаю… – Она кинулась в кухню и швырнула кружки в мойку.
Такой залп из всех орудий может вызвать только чувство вины. Я пошел за ней.
– Это ты тут распиналась про любовь к Рози и как ты хотела, чтобы она вырвалась. Или ты мне в уши свистела?
– Ты понятия не имеешь, о чем говоришь. Тебе легко: заявился после стольких лет, мистер Крутой, и свалишь как только заблагорассудится, а мне здесь жить. Моим детям здесь жить.
– По-твоему, я собрался сваливать? Я здесь, Имельда, нравится мне или нет. И никуда не собираюсь.
– А вот и собираешься! Вали из моего дома. Забирай свои вопросы и засунь себе в жопу. Вали!
– Скажи, кому ты говорила, и я уйду.
Я подошел слишком близко, и Имельда прижалась спиной к плите; ее глаза заметались по кухне в поисках путей к отступлению, а уперевшись в меня, вспыхнули безумным страхом.
– Имельда, – как можно мягче сказал я. – Я не собираюсь тебя бить. Я просто спрашиваю.
– Пошел вон, – сказала она, схватившись за что-то у себя за спиной.
Только тут до меня дошло, что ее страх не был рефлекторным, не остался на память от какого-то урода, который ее лупцевал. Имельда боялась именно меня.
– Черт, да что, по-твоему, я с тобой сделаю? – спросил я.
– Меня насчет тебя предупреждали, – тихо сказала она.
Не успев сообразить, что делаю, я шагнул вперед – и увидел занесенный над головой хлебный нож и открывшийся для крика рот… Я ушел. Я уже спустился по лестнице, когда она, собравшись с силами, перегнулась через перила и заорала мне вслед на потеху соседям:
– И не смей возвращаться, козлина!
Дверь ее квартиры захлопнулась.
15
Я углубился в Либертис, подальше от толкучки; центр города заполонили ошалевшие от рождественского шопинга лемминги, распихивающие друг друга в неистовом стремлении оплатить кредиткой что ни попадя, и чем дороже, тем лучше; рано или поздно кто-нибудь из них дал бы мне повод для драки. Один добрый человек по прозвищу Дэнни Спичка как-то предлагал мне помощь в организации поджога. Я вспомнил Фейтфул-Плейс, алчный взгляд миссис Каллен, неуверенность на лице Деса Нолана, страх в глазах Имельды и прикинул, не позвонить ли Дэнни.
Я шагал, пока желание вломить всякому, кто подойдет поближе, не поугасло. Проулки выглядели как гости на поминках Кевина – искаженные версии привычных предметов, несмешная шутка: бывшие многоквартирные дома для бедных, у обочин новенькие “БМВ”, несовершеннолетние мамаши, орущие на грудничков в дизайнерских колясках, пыльные лавочки на углу, превратившиеся в сверкающие сетевые магазины. Остановиться я смог только у собора Святого Патрика. Сев на скамейку в парке, я разглядывал то, что простояло на одном месте восемь столетий, и слушал, как закипают водители по мере того, как близится час пик и замедляется движение.
Так я и сидел, смоля как паровоз, – Холли бы не одобрила – когда пискнул мобильник: пришло сообщение от малыша Стивена. Я готов был поспорить, что текст он переписывал раз пять, пока не вышло как надо. Привет, детектив Мэкки, у меня есть нужная вам информация. Всего наилучшего, Стивен Моран (дет.).
Красавчик. Время близилось к пяти. Молодец. Встречаемся в “Космо” немедленно, – написал я в ответ.
“Космо” – помоечная забегаловка, притаившаяся в паутине улиц недалеко от Графтон-стрит. Никто из убойного в жизни туда не сунется – это первый большой плюс. Второй плюс – “Космо” остается одним из немногих заведений в городе, где еще нанимают ирландцев, а значит, никто лишний раз не удостоит тебя взглядом. Порой это бывает кстати. Иной раз я встречаюсь тут со своими информаторами.