Я перевел дыхание.
– Четко! – За кого другого я бы, может, и не порадовался, особенно учитывая поручительство мистера Дейли, но Рози была моей девочкой. – Блестяще. Ты молодец.
– Я собираюсь отказаться.
Бармен кинул по стойке мою сдачу; я поймал.
– Что? Почему?
Она пожала плечами:
– Не хочу выезжать за счет папаши, хочу всего добиться сама. И вообще…
Группа снова грохнула барабанами, и остаток фразы я не разобрал. Рози рассмеялась и показала в глубину зала, где обычно можно было расслышать хотя бы собственные мысли. Я взял ее за руку и повел вперед, через кучку скачущих девчонок в перчатках без пальцев и с густо подведенными глазами. Вокруг девчонок терлись невнятные парни – в надежде, что, если держаться поближе, то и потискаться удастся.
– Давай сюда, – сказала Рози, усаживаясь на подоконник заложенного кирпичами окна. – Нормальная вроде группа.
– Крутые ребята…
Всю неделю я обходил город в поисках работы, и почти везде меня поднимали на смех. В самом грязном ресторане мира открылась вакансия посудомойщика, и я раскатал губу из соображений, что ни один нормальный человек за такое не возьмется, но управляющий завернул меня, едва глянул на мой домашний адрес, прозрачно намекнув, что опасается пропаж инвентаря. Вот уже несколько месяцев не проходило ни дня, чтобы Шай не подпустил шпильку, что, мол, мистер Аттестат со всем своим образованием не способен принести в дом зарплату. Бармен только что распотрошил мою последнюю десятку. Меня устраивала любая группа, лишь бы играла погромче и побыстрее – мозги прочистить.
– Ну не крутые, но нормальные, хотя наполовину из-за этого… – Рози показала бокалом на потолок. В “Галлигансе” имелось несколько осветительных прожекторов, большинство из которых крепилось к балкам чем-то вроде упаковочной проволоки. За них отвечал парень по имени Шейн. И если полезть к его пульту со стаканом в руке, он угрожал начистить тебе рожу.
– Чего? Из-за света?
Шейн выжал из прожекторов динамичные серебристые лучи, придававшие группе некий оригинальный, хоть и сомнительный полугламур. Как минимум одному из рокеров предстояло закончить ночь в теплой женской компании.
– Ага. Вот Шейн да, Шейн хорош. Это он их делает, создает атмосферу; убери свет и костюмы – останутся четыре парня, корчащие идиотов.
Я засмеялся.
– Как и любая другая группа.
– Ну да. Наверное. – Рози взглянула на меня искоса, почти застенчиво, поверх бокала. – Фрэнсис, знаешь что…
– Что?
Я обожал ее склад ума. Если бы можно было забраться Рози в голову, я бы с радостью остаток жизни просто бродил там и смотрел.
– Вот чем мне хотелось бы заниматься.
– Светом? Для групп?
– Ага. Сам знаешь, как я обожаю музыку. Я всегда мечтала работать в этом бизнесе, с самого детства.
Я знал об этом, вся Фейтфул-Плейс знала… Рози была единственной из нас, кто потратил все подаренные на конфирмацию деньги на альбомы, но вот про свет она никогда раньше не говорила.
– Петь я не умею ни хрена, и все эти творческие выкрутасы не для меня – песни писать, на гитаре играть и прочее. А вот такое мне нравится, – она кивнула подбородком на пересекающиеся лучи света.
– Почему?
– Да потому. Такие, как Шейн, делают группу лучше. Неважно, удачный у них вечер или нет, может, в зале всего полдюжины зрителей, может, никто и не заметит, чем он занят; что бы ни случилось, он придет и сделает их лучше. А если он настоящий мастер своего дела, он сделает их во много раз лучше – и так каждый раз. Мне это нравится.
Сияние ее глаз разом подняло мне настроение. Я пригладил ее растрепавшиеся от танцев волосы.
– И правда здорово.
– Еще мне нравится, что от его мастерства многое зависит. У меня такого никогда не было. Никого не колышет, хорошо ли я шью, главное – не напортачить. И в “Гиннессе” точно так же будет. Я хочу хорошо, по-настоящему классно что-нибудь уметь, и чтобы для кого-то это было важно.
– Придется провести тебя за кулисы в “Гэйети”, пощелкаешь переключателями, – сказал я, но Рози не засмеялась.[28]
– Нет, представляешь! Тут аппаратура – полный отстой, а представь, что можно сделать с настоящим оборудованием, как на больших площадках. Если наняться в приличную группу, которая ездит на гастроли, можно каждые пару дней работать на новой аппаратуре…
– Я не пущу тебя на гастроли с бандой рок-звезд. Неизвестно, на чем еще ты там будешь работать.
– Ты тоже можешь с техперсоналом поехать.
– Зашибись. Такие мышцы накачаю, что даже “Роллинги” к моей крошке не подкатят! – Я напряг бицепс.
– Ты бы согласился?
– А можно будет обкатывать фанаток?
– Скотина, – весело сказала Рози. – Нет, не можно. Только если я буду объезжать рок-звезд. Но серьезно: согласился бы? Техником или еще кем?
Она спрашивала всерьез и хотела знать ответ.
– А то. И глазом не моргнул бы. Звучит отпадно: путешествия, крутой музон, ни секунды скуки… Только мне такая маза не перепадет.
– Это почему?
– Да ладно тебе. Сколько групп в Дублине могут платить техникам? Думаешь, эти могут? – я кивнул в сторону “Помады на Марсе”. Они бы, похоже, и на автобус до дома не наскребли, не говоря о вспомогательном персонале. – Отвечаю, их техперсонал – чей-нибудь младший брат, который запихивает ударную установку в фургон чьего-нибудь папаши.
Рози кивнула:
– Со светом то же самое: мест мало, и берут только с опытом работы. Ни тебе обучающих курсов, ни стажировок, ничего подобного – я узнавала.
– Ничего удивительного.
– Но допустим, тебе во что бы то ни стало приспичило как-то зацепиться. Где бы ты начал?
Я пожал плечами:
– Точно не здесь. В Лондоне или, может, в Ливерпуле. В любом случае – в Англии. Нашел бы группу, которая хотя бы сможет меня кормить, научился бы, что к чему, а там, глядишь, и наверх бы пробился.
– Вот и я так думаю. – Рози отхлебнула вина и откинулась к стенке ниши, глядя на музыкантов, потом как будто невзначай сказала: – А давай поедем в Англию.
Сначала я решил, что ослышался, и уставился на Рози. Она сидела как ни в чем не бывало.
– Ты серьезно, что ли?
– Да, серьезно.
– Господи, на полном серьезе? Без дураков?
– Серьезнее не бывает. А что такого-то?
Чувство было такое, будто Рози подорвала целый склад фейерверков у меня внутри. Финальное соло ударника чудесной серией взрывов прогрохотало по моим костям, так что я чуть не окосел.
– Твой па с ума свихнется, – только и выдавил я.
– Ну и что? Он и так свихнется, когда узнает, что мы с тобой все еще вместе. Так по крайней мере мы к тому моменту будем отсюда далеко. Еще один довод за Англию: чем дальше, тем лучше.
– Конечно, – сказал я. – Правильно. Господи. Но как мы?.. У нас денег нет. Надо ведь на билеты, на квартиру, на… Боже мой.
Рози качала ногой и пристально смотрела на меня.
– Знаю, дурында, – улыбнулась она. – Мы же не сегодня уезжать собрались. Накопим.
– На это месяцы уйдут.
– А у тебя есть еще чем заняться?
Может, было виновато вино; зал раскололся, как орех, стены расцвели невиданными цветами, пол содрогался в такт моему сердцу. Группа закончила мощным аккордом, певец шарахнул себя микрофоном по лбу, и публика обезумела. Я машинально захлопал. Когда буйство улеглось и все, включая музыкантов, потянулись к бару, я спросил:
– Слушай, ты это взаправду?
– Ну а я тебе о чем.
– Рози… – Я поставил бокал и придвинулся к ней, лицом к лицу, встав между ее коленями. – Ты думала об этом? Продумала все вдоль и поперек?
Она снова отпила вина и кивнула:
– Конечно. Я уже несколько месяцев об этом думаю.
– Я не знал. Ты никогда не говорила…
– Не была уверена. А теперь уверена.
– Почему?
– Из-за работы на “Гиннессе”, – сказала Рози. – Волей-неволей пришлось определиться. Пока я здесь, па будет меня туда пристраивать, и рано или поздно я сдамся и соглашусь – потому что он ведь прав, Фрэнсис, это отличный шанс, люди убить готовы за такое место. Стоит мне туда попасть, и я уже не выберусь.
– А если мы уедем, то уже не вернемся, – сказал я. – Никто не возвращается.
– Знаю. В том-то и дело. Как еще нам быть вместе – по-настоящему? Не знаю, как ты, а я не хочу, чтобы мой па стоял у меня над душой и исходил дерьмом еще лет десять, пока не решит, что уж теперь-то мы счастливы. Я хочу, чтобы у нас с тобой все началось по-человечески: чтобы мы делали то, что хотим, и чтобы наши семьи не распоряжались всей нашей чертовой жизнью. Только мы вдвоем.
Свет изменился, все подернулось густой подводной дымкой – и у меня за спиной низким, грудным, сильным голосом запела девушка. Под медленно вращающимися зелеными и золотыми лучами прожекторов Рози стала похожа на русалку, на цветной мираж, сотканный из света; на мгновение мне захотелось схватить ее в охапку и крепко-накрепко прижать к себе, пока она не ускользнула из моих рук. У меня перехватило дыхание. Мы были еще в том возрасте, когда девчонки намного старше парней, а парни взрослеют, расшибаясь в лепешку ради девушек. Я с малых лет знал, что хочу чего-то большего, чем пророчили нам учителя – заводы и очереди за пособием, – но мне никогда не приходило в голову, что действительно можно вырваться и построить это нечто большее своими руками. Я давным-давно понял, что моя семья спятила и восстановлению не подлежит и что всякий раз, как я, стиснув зубы, вхожу в нашу квартиру, очередную частичку моего разума разносят в пух и прах; но как бы ни зашкаливал градус помешательства, до сих пор мне ни разу не приходило в голову, что я могу просто уйти. Я сообразил только тогда, когда Рози понадобилось, чтобы я дорос до ее уровня.
– Поехали, – сказал я.
– Господи, Фрэнсис, придержи коней! Я же не говорю, чтоб ты сегодня решал. Пока просто подумай.
– Я подумал.
– Но… – сказала Рози, помолчав, – твоя семья… Ты сможешь уехать?