– Я ничуть не удивлюсь, если па вдруг попытается меня дома запереть.
– И ты заорешь, чтобы он прекратил обращаться с тобой как с ребенком, как орала в шестнадцать. Я же говорю – родительское вуду.
В этот раз Нора засмеялась по-настоящему и свободно откинулась на спинку скамейки.
– А когда-нибудь мы сами будем так же обращаться с собственными детьми.
Мне не хотелось, чтобы она думала о своем ребенке.
– Кстати, насчет твоего отца, – сказал я. – Я хотел извиниться за поведение моего папаши в тот вечер.
Нора пожала плечами:
– Оба хороши.
– Ты видела, с чего началось? Я болтал с Джеки и пропустил самое интересное. Только что все было в ажуре, и вдруг они подорвались сцену боя из “Рокки” изображать.
Нора поправила пальто, поплотнее запахнула на горле теплый воротник.
– Я тоже не видела.
– Но ты хотя бы представляешь, что за подоплека?
– Велико ли дело – с пьяных глаз. Сам знаешь, дни у обоих были непростые, а повод всегда найдется.
– Нора, у меня полчаса ушло, чтобы папашу успокоить, – хриплым от боли голосом сказал я. – Рано или поздно, если так будет продолжаться, у него случится приступ. Не знаю, из-за меня ли их вражда, из-за того, что я гулял с Рози, а твой отец был против, но если дело в этом, хотелось бы знать точно, чтобы как-то все уладить, пока их стычки не свели папу в могилу.
– Господи, Фрэнсис, перестань! Ты тут ни при чем! – Нора, округлив глаза, уцепилась за мою руку: я мастерски совместил роли обвиняемого и обвинителя. – Ей-богу, ни при чем. Они никогда не ладили. Даже когда я была маленькой, задолго до того, как вы начали встречаться с Рози, па никогда… – Она отбросила фразу, как горящий уголь, и отпустила мою руку.
– Никогда доброго слова о Джимми Мэкки не говорил, – закончил я. – Ты это хотела сказать?
– Тем вечером ты был не виноват. Вот и все, что я пыталась сказать.
– Тогда кто же виноват, черт подери? Я запутался, Нора. Я в потемках, я тону – и никто пальцем не пошевелит, чтобы мне помочь. Рози нет. Кевина нет. Половина Фейтфул-Плейс считает меня убийцей. Я будто с ума схожу. Я пришел к тебе, думая, что ты единственная способна понять, каково мне. Умоляю тебя, Нора, скажи, что происходит?
Я многозадачный: хотя и давил намеренно на жалость, однако говорил при этом почти чистую правду. В полутьме Нора смотрела на меня огромными взволнованными глазами.
– Я не видела, с чего у них началось, Фрэнсис. Могу только предположить – возможно, из-за того, что твой па разговаривал с моей мамой.
Вот оно что… Мгновенно, как отлаженные шестеренки, множество мелочей из самого детства завертелись, зашумели и встали на свои места. Я выдумывал сотни возможных объяснений, одно затейливее и неправдоподобнее другого – то ли Мэтт Дейли настучал на одно из не самых законных папашиных занятий, то ли тут какая-то родовая вражда по поводу того, кто у кого спер последнюю картофелину в Великий голод, – но мне ни разу не приходила в голову причина, по которой начинается практически каждый мордобой между двумя мужиками… Женщина.
– Между ними что-то было, – сказал я.
Ресницы Норы дрогнули быстро и смущенно. В темноте было не разглядеть, но я готов был поспорить, что она покраснела.
– Кажется, да. Прямо мне никто никогда не говорил, но… Я почти уверена.
– Когда?
– Ой, давным-давно, еще до того, как оба поженились, не было никакой измены, ничего такого. Детское увлечение.
Как я знал не понаслышке, детские увлечения не проходят бесследно.
– А почему разбежались?
Я приготовился услышать о каких-то чудовищных выходках папаши – например, о попытках придушить будущую миссис Дейли, – но Нора только покачала головой:
– Я не знаю, Фрэнсис. Не знаю. Говорю же, мне про это и слова никто не сказал. Я сама догадалась, по крупицам.
Я нагнулся и раздавил окурок в гравии, потом убрал его в пачку.
– Вот тебе и на… – сказал я. – Такого я не ожидал. Можешь считать меня идиотом.
– А разве… Не думала, что тебя это волнует.
– В смысле, с какого перепугу я озаботился, что тут происходит, если я носу сюда не казал двадцать с лишним лет?
Нора смотрела неспокойно и растерянно. Вышла луна; в ее холодном полусвете двор казался девственным и ненастоящим, неким симметричным пригородным чистилищем.
– Нора, скажи честно… Ты думаешь, я убийца? – спросил я и сам испугался того, как мне хотелось услышать “нет”.
В этот момент я точно понял: пора вставать и уходить. Я узнал от Норы все, что она могла мне сказать, и каждой лишней секундой мог сделать только хуже.
– Нет. Я никогда так не думала, – просто и буднично ответила Нора.
Что-то внутри меня перевернулось.
– Однако многие считают именно так, – сказал я.
Она покачала головой.
– Как-то раз, когда я была еще совсем маленькой – лет пять-шесть, – я играла на улице с одним из котят Салли Хирн, а большие мальчишки отняли его у меня – подразнить. Они перекидывали котенка друг другу, а я верещала… Ты пришел и заставил их прекратить, отдал мне котенка и велел отнести обратно к Хирнам. Ты, наверное, уже не помнишь…
– Помню, – сказал я. В ее глазах читалась немая мольба: Нора хотела, чтобы мы разделили это общее воспоминание. Только эту мелочь я и мог ей подарить. – Конечно, помню.
– Человек, который так поступил, не может никому принести вред – нарочно. Может, я просто дура.
Во мне снова что-то перевернулось, на этот раз больнее.
– Никакая ты не дура, а просто милая девушка. Самая милая.
В бледном свете она походила на девчонку, на призрак, будто умопомрачительный черно-белый двойник Рози сошел на мимолетное мгновение с дрожащей старой кинопленки или из сна. Я знал – стоит коснуться ее, и она растает, в один миг снова превратится в Нору и исчезнет навсегда. От ее улыбки сердце рвалось из груди.
Я тронул ее волосы кончиками пальцев, ощутил тыльной стороной запястья ее быстрое теплое дыхание.
– Где ты была? – тихо спросил я у самых ее губ. – Где ты была все это время?
Мы прильнули друг к другу, как потерянные дети, страстно и безнадежно. Мои руки помнили мягкие горячие изгибы ее бедер наизусть, они будто всплыли мне навстречу из каких-то глубин памяти, казалось, утраченных навсегда. Не знаю, кого искала Нора; она целовала меня с такой силой, что я почувствовал вкус крови. Она пахла ванилью. Рози пахла лимонными леденцами, солнцем и растворителем, которым на фабрике выводили пятна с ткани. Я запустил пальцы в густые кудри Норы и почувствовал, как вздымается ее грудь, прижимаясь к моей, – на секунду мне показалось, что она плачет.
Она отодвинулась первой и, тяжело дыша, одернула свитер. Ее щеки пылали.
– Мне надо идти, – сказала она.
– Останься, – попросил я и снова обнял ее.
Клянусь, на секунду Нора засомневалась, но потом покачала головой и сняла мои руки со своей талии.
– Я рада, что ты пришел.
Рози осталась бы.
Я чуть не сказал это вслух; и сказал бы, если бы думал, что это хоть как-то мне поможет. Вместо этого я откинулся на спинку скамейки и глубоко вздохнул. Сердце потихоньку успокаивалось. Потом я перевернул руку Норы и поцеловал ладонь.
– И я рад. Спасибо, что вышла ко мне. Теперь иди в дом, пока не свела меня с ума. Сладких снов.
Ее волосы растрепались, мягкие губы припухли от поцелуев.
– Счастливого возвращения, Фрэнсис.
Нора поднялась и прошла по двору, кутаясь в пальто.
Она скользнула в дом и, ни разу не оглянувшись, закрыла за собой дверь. Я сидел на скамейке, глядя, как за шторами спальни движется ее подсвеченный силуэт, пока колени не перестали трястись. Тогда я перелез через пару оград и пошел домой.
17
На автоответчике ждало сообщение от Джеки с просьбой позвонить: “Ничего важного, так. Просто… ну, сам понимаешь. Пока”.
Обессиленный голос сестры казался старше, чем когда-либо. Я и сам так издергался, что отчасти даже боялся откладывать наш разговор до завтра, учитывая, что произошло, когда я не ответил на сообщения Кевина. С другой стороны, Джеки с Гэвином хватил бы удар от телефонного звонка в такую рань. Я отправился спать. Стягивая свитер, я ощутил на вороте запах волос Норы.
В среду утром я проснулся поздно, около десяти, чувствуя себя более разбитым, чем накануне ночью. Уже несколько лет я не испытывал острой боли – ни душевной, ни физической – и успел забыть, сколько она отнимает сил. С помощью холодной воды и черного кофе я содрал пару слоев трухи с мозгов и позвонил Джеки.
– А, привет, Фрэнсис.
Голос звучал так же тускло, если не хуже. Даже будь у меня время и силы наехать на нее по поводу Холли, у меня бы язык не повернулся.
– Привет, лапочка. Только что прослушал твое сообщение.
– Ох… да. Я потом подумала, может, не стоило… Ну, не хотела тебя пугать – вдруг решишь, что еще что-нибудь стряслось. Я просто хотела… не знаю, спросить, как дела.
– В понедельник вечером я рано ушел. Надо было еще подзадержаться.
– Ага, может быть. Чего теперь, дело прошлое. В любом случае дальше без скандалов обошлось: выпили, попели и разошлись по домам.
В трубке слышался густой шум: “Герлз Элауд” и фен.
– Ты на работе? – спросил я.
– Ну да. А что? Гэв не мог взять еще один отгул, а мне не хотелось торчать в квартире одной… И вообще, если вы с Шаем правы насчет положения страны, мне лучше не подводить постоянных клиенток, а?
Подразумевалась шутка, но на тон пободрее сестру не хватило.
– Не насилуй себя, милая. Если вымоталась, иди домой. Клиентки нипочем тебя не бросят.
– Мало ли… Да нет, все хорошо. Девчонки со мной носятся, чай мне готовят, на перекур отпускают когда пожелаю. Я уж лучше тут. А ты где? Не на работе?
– Взял отгул на пару дней.
– Это правильно, Фрэнсис. Ты слишком много работаешь. Побалуй себя, своди Холли куда-нибудь.
– Вообще-то, раз у меня свободное время, хотелось бы поболтать с ма. Наедине, пока папаши нет рядом. Можно как-то время подгадать? Ну, ходит ведь он в магазин или в паб?