Я подавил желание ударить по тормозам, чтобы Снайпер разбил лоб о стекло.
– Одолжение? Объявить, что с Кевином произошел несчастный случай?
– Не только объявить. Это пойдет в свидетельство о смерти.
– А, ну тогда замечательно, конечно! Меня переполняет благодарность, Снайпер. Просто нет слов.
– Дело не только в тебе, Фрэнк. Может, тебе и плевать, несчастный случай это или самоубийство, но твоей семье наверняка не все равно.
– Ну нет, милый мой, нет, нет, нет. Этим ты меня не проймешь. У тебя, приятель, нет ни малейшего понятия, с чем ты столкнулся. Во-первых, ты, возможно, удивишься, но в их мирке ты не главный: они будут верить в то, во что хотят верить, что бы вы с Купером ни понаписали в свидетельстве; моя мама, например, просила сообщить тебе, что имело место дорожно-транспортное происшествие. Я не шучу. Во-вторых, если большинство моих родственничков загорится синим пламенем, я мочи пожалею, чтобы их потушить. Мне глубоко положить, что, по их мнению, случилось с Кевином.
– А хоронят теперь самоубийц в освященной земле? Что скажет священник на заупокойной мессе? Что скажут соседи? Как это аукнется твоим родственникам? Не обманывай себя, Фрэнк, тебе вовсе не наплевать.
Мое терпение порядком пообтрепалось. Я свернул в узкий тупичок между двумя многоквартирными домами – задним ходом, чтобы быстро срулить, если придется выкинуть Снайпера из машины – и выключил зажигание. Над нами нависали балконы, по прихоти архитектора выкрашенные в синий цвет и в ущерб средиземноморскому эффекту выходящие на кирпичную стену и нагромождение мусорных баков.
– Итак, – сказал я, – гибель Кевина ты спишешь на самоубийство, комар носа не подточит. Позволь спросить, а что с делом Рози?
– Убийство. Естественно.
– Естественно. А убийца кто – неизвестный или неизвестные?
Снайпер молчал.
– Или Кевин?
– Ну, тут все несколько сложнее.
– Что именно?
– Если наш подозреваемый тоже мертв, мы обладаем определенной свободой выбора. Здесь есть тонкость: с одной стороны, если арест не предвидится, начальство не придет в восторг от перспективы вбухивать ресурсы в это дело. С другой стороны…
– С другой стороны, существует всемогущий процент раскрываемости.
– Смейся-смейся. Это не пустяк. Думаешь, я смог бы привлечь столько людей для твоей подруги, если бы мой процент раскрываемости был ниже плинтуса? Замкнутый круг: чем больше я получу от этого дела, тем больше смогу вложить в следующее. Прости, Фрэнк, но я не собираюсь рисковать надеждами следующей жертвы на правосудие – и собственной репутацией, – только чтобы пощадить твои чувства.
– Переведи. Что именно ты намерен сделать по делу Рози?
– Я намерен сделать все правильно. Еще пару дней мы будем собирать и сопоставлять улики и свидетельские показания, а потом, если ничего неожиданного не всплывает… – Снайпер пожал плечами. – Мне уже доводилось заниматься похожими делами. Обычно мы стараемся уладить ситуацию как можно деликатней. Дело уходит в прокуратуру, но без шумихи; никакой огласки, особенно если речь не о рецидивисте. Мы предпочитаем не порочить имя человека, который не в состоянии защититься. Если прокуратура признает нашу версию обоснованной, мы проводим беседу с семьей жертвы, даем понять, что полной определенности нет, но некоторый катарсис и утешение они получат. И на этом все – родственники жертвы живут дальше, семья убийцы не лишается покоя, мы можем считать дело закрытым. Такова обычная процедура.
– Почему у меня складывается впечатление, что ты пытаешься мне угрожать? – спросил я.
– Брось, Фрэнк. Ты чересчур драматизируешь.
– А как бы ты это назвал?
– Я бы назвал это попыткой предупредить. Но ты не облегчаешь мне задачу.
– О чем конкретно предупредить?
Снайпер вздохнул.
– Если, чтобы установить причину смерти Кевина, потребуется развернуть полномасштабное расследование, я это сделаю. Можешь не сомневаться, репортеры слетятся как мухи на мед. И, что бы ты ни думал о версии суицида, мы оба знаем пару журналюг, которые придут в восторг от сюжета о бесчестном копе. Думаю, ты и без меня догадываешься, каким бесчестным ты будешь выглядеть, попади эта история в дурные руки.
– А вот это и впрямь звучит как угроза, – сказал я.
– Кажется, я понятно объяснил, что предпочел бы не идти по этому пути. Но если это единственный способ прекратить твои игры в юного детектива… Я просто пытаюсь до тебя достучаться, Фрэнк. Других способов у меня не осталось.
– Снайпер, вспомни, что говорил тебе я, когда мы виделись последний раз?
– Что твой брат – не убийца.
– Правильно. Ты обратил на это хоть какое-то внимание?
Снайпер опустил солнцезащитный козырек и принялся изучать в зеркале бритвенный порез у себя на лице. Он запрокинул голову и провел большим пальцем по подбородку.
– В каком-то смысле я должен быть тебе благодарен, – сказал он. – Надо признаться, я вряд ли нашел бы Имельду Тирни, если бы ты не нашел ее для меня. А она оказалась очень полезной.
Изворотливая сучка…
– Не сомневаюсь. Очень услужливая – ну ты сам понимаешь…
– Нет-нет, она не просто пытается меня порадовать. Если дело дойдет до суда, ее показания прозвучат очень убедительно.
Снайпер выдержал паузу. К чему сводился их с Имельдой разговор, было ясно по его самодовольной ухмылке, но я все равно продолжил расспросы.
– Ну давай, порази меня. Что она наговорила?
Снайпер поджал губы, изображая раздумья.
– Фрэнк, если придется, она выступит свидетельницей. Я не смогу рассказать тебе о ее показаниях, если ты будешь вынуждать ее их изменить. Думаю, мы оба понимаем, как плохо это может кончиться.
Я не торопился. Несколько долгих секунд я холодно разглядывал Снайпера; потом откинулся на подголовник и провел ладонями по лицу.
– Знаешь, Снайпер, это самая длинная неделя в моей жизни.
– Понимаю, старик. Однако для всех будет лучше, если ты направишь свою энергию в более продуктивное русло.
– Ты прав. Начать с того, что мне вообще не стоило искать Имельду, тут я хватил через край. Они ведь с Рози дружили, понимаешь? Вот я и подумал, если уж кто и знает что-то…
– Надо было назвать ее имя мне. Я бы поговорил с ней вместо тебя. Результат был бы тот же – и никакого головняка.
– Да, ты снова прав. Просто… Трудно выбросить из головы, когда нет никакой определенности, понимаешь? Я люблю быть в курсе того, что происходит.
– В прошлый раз ты вроде прекрасно знал, что происходит, – сухо сказал Снайпер.
– Думал, что знаю. Уверен был.
– А теперь?..
– Устал я, Снайпер. Мертвые бывшие, мертвые братья, ударная доза моих родителей – и все это за неделю. Сейчас я просто заморенный щенок. Может, в этом все дело. Теперь я уже ни в чем не уверен. Вообще ни в чем.
По напыщенному выражению лица Снайпера я понял, что он вот-вот начнет делиться мудростью и это непременно поднимет ему настроение.
– Рано или поздно наша уверенность получает хорошего пинка, – сказал он. – Такова жизнь, Фрэнк. Хитрость в том, чтобы обратить этот пинок в ступеньку к новому уровню уверенности. Улавливаешь?
На сей раз я, как пай-мальчик, проглотил причитающуюся мне порцию салата из накромсанных сентенций.
– Ага. И мне чертовски неприятно в этом признаваться, особенно тебе, но без посторонней помощи я на следующий уровень не поднимусь. Так что, приятель, положи конец моим мукам. Что говорит Имельда?
– Обещаешь ее не доставать?
– Поверь, я буду счастлив, если никогда больше не увижу Имельду Тирни.
– Дай мне слово, Фрэнк. Без уверток.
– Даю тебе слово, что и близко не подойду к Имельде – ни по поводу Кевина, ни по поводу Рози, ни вообще.
– Что бы ни случилось.
– Что бы ни случилось.
– Поверь, я не хочу усложнять тебе жизнь и не стану, если ты не будешь усложнять жизнь мне. Не вынуждай меня на крайние меры.
– Не буду.
Снайпер пригладил волосы и захлопнул солнцезащитный козырек.
– В каком-то смысле ты был прав, что насел на Имельду. Методы у тебя отстойные, приятель, но чутье хоть куда.
– Она что-то знала.
– Она знала предостаточно. У меня для тебя небольшой сюрприз, сынок. Знаю, ты считал, что вы с Роуз Дейли держите ваши отношения в большом секрете, но скажу по собственному опыту: когда женщина обещает, что не скажет ни единой живой душе, она лишь имеет в виду, что скажет только двум самым лучшим подругам. Имельда Тирни знала обо всем – и об отношениях, и о плане побега.
– Господи! – Я покачал головой и пристыженно хмыкнул. Снайпер раздулся от удовольствия. – То есть… она… Да уж, такого я не ожидал.
– Ты был мальчишкой и не знал правил игры.
– Все равно. Поверить не могу, что был настолько наивен.
– Ты упустил и еще кое-что: Имельда говорит, Кевин некогда был порядком неравнодушен к Роуз. Согласись, это совпадает с тем, что ты сам мне рассказывал: красотка района, в которую влюблялись все парни.
– Так-то оно так, ага… Но Кевин? Ему всего пятнадцать было.
– В этом возрасте гормоны так и прут; он даже ухитрялся пролезать в клубы, в которых ему было совсем не место. Как-то вечером Имельда сидела в “Брюсселе”, к ней подошел Кевин и предложил угостить ее. Они разговорились, и он просил Имельду – умолял – замолвить за него словечко перед Роуз. Имельда со смеха чуть не лопнула, но Кевин выглядел таким несчастным, что, отсмеявшись, она объяснила, что дело не в нем: просто у Роуз есть парень. Больше она ничего говорить не собиралась, но Кевин продолжал допытываться, что да кто, и покупать ей выпивку… – Снайпер, хоть и сохранял серьезное лицо, но наслаждался по полной. За его напускной строгостью скрывался пропитанный дезодорантом подросток, вскидывающий кулак и шипящий “Гол!”. – В конце концов она вывалила ему все и не видела в том вреда: Кевин был славным мальчиком, к тому же она рассудила, что он сразу отстанет, как только узнает, что речь о его брате, так? Нет, совсем не так. Кевин взбесился, начал орать, пинать стены, швыряться стаканами… Вышибалам пришлось выставить его вон.