Такое поведение Кевину было не свойственно – выйдя из себя, он мог разве что, надувшись, удалиться, – но все остальное укладывалось в картину как нельзя лучше. С каждой минутой я все больше изумлялся изобретательности Имельды, принципы бартера она освоила на отлично. Прежде чем звонить Снайперу, она сообразила: чтобы он убрал плохого дядю с ее улицы, придется взамен дать ему то, что он хочет, – и, видимо, обзвонила старых друзей, чтобы выяснить, что именно Снайперу нужно. Ребята из Убийств, обходя дома, наверняка ясно дали понять, что их интересуют любые связи между Кевином и Рози; Фейтфул-Плейс без труда домыслила остальное. Мне, пожалуй, повезло, что Имельде хватило ума навести справки, вместо того чтобы просто слететь с катушек и подвести меня под монастырь.
– Боже! – Я навалился на руль и сквозь ветровое стекло разглядывал машины, медленно проезжающие мимо выезда из проулка. – Боже ты мой… А я и знать не знал… Когда это было?
– За пару недель до смерти Роуз, – сказал Снайпер. – Имельда чувствует себя виноватой – теперь, когда понимает, к чему это привело. Поэтому и призналась. Как только мы с тобой тут закончим, она даст мне официальные показания.
“Да уж, она даст”, – подумал я и сказал вслух:
– Что ж, звучит и правда весомо.
– Извини, Фрэнк.
– Ничего. Спасибо тебе.
– Конечно, это не то, что ты надеялся услышать…
– Это точно.
– Но, как ты сам сказал, лучше иметь хоть какую-то определенность. Даже если прямо сейчас тебе так не кажется. По крайней мере, у тебя появилась некоторая завершенность. Когда будешь готов, сможешь включить все это в свою картину мира.
– Снайпер, позволь спросить: ты к психоаналитику ходишь?
Он взглянул на меня смущенно, самоуверенно и воинственно одновременно.
– Да. А что? Хочешь, порекомендую?
– Нет, спасибо. Я просто интересуюсь.
– Отличный специалист. Открыл мне много интересного: как привести внешний мир в соответствие со своим внутренним миром и прочее.
– Звучит очень духоподъемно.
– Так и есть. По-моему, он бы тебе здорово помог.
– Я парень старомодный и все еще считаю, что это внутренний мир должен приходить в соответствие с внешним. Впрочем, я подумаю над твоим предложением.
– Ага. Подумай… – Снайпер по-отечески похлопал по приборной доске, как по крупу лошади, выучившей урок. – Приятно было поговорить, Фрэнк. Мне пора возвращаться к работе, но ты звони в любое время, если захочешь поболтать, идет?
– Обязательно. А сейчас мне, наверное, стоит какое-то время побыть в одиночестве, все обдумать. Мне ведь многое нужно осознать.
Снайпер исполнил глубокомысленный номер: покивал, приподнял брови – видимо, набрался у психоаналитика.
– Подбросить до отдела? – спросил я.
– Нет, спасибо. Я пройдусь – для талии полезно. – Он погладил себя по животу. – Береги себя, Фрэнк. Еще поговорим.
В узком тупичке больше чем дюймов на шесть дверцу было не открыть, и Снайперу пришлось ужом выбираться из машины, так что выход лишился должного шика. Впрочем, блеск вернулся, как только Снайпер зашагал своей “убойной” размашистой походкой, пробираясь сквозь толпу усталых торопливых пешеходов, – человек с портфелем и с целью. Я вспомнил, как несколько лет назад мы случайно пересеклись и выяснили, что оба присоединились к клубу разведенных. Пьянка продолжалась четырнадцать часов и финишировала в Брее, в каком-то отделанном под летающую тарелку кабаке; там мы со Снайпером пытались убедить двух безмозглых красоток, что мы русские олигархи и приехали покупать Дублинский замок, только все время сбивались и беспомощно хихикали в кружки, как два пацана. До меня дошло, что Снайпер Кеннеди по-своему даже нравился мне последние двадцать лет и что я буду по нему скучать.
Меня вечно недооценивают, и мне это только на руку, однако Имельда меня слегка удивила, упустив из виду менее невинные стороны человеческой натуры. На ее месте я бы на пару дней пригласил какого-нибудь вооруженного громилу-приятеля, но утром в четверг распорядок семейства Тирни, судя по всему, пошел обычным чередом. Женевьева потащилась в школу, посасывая “Кит-Кат”, Имельда сходила на Нью-стрит и вернулась с двумя пластиковыми пакетами, Изабель гордо пошагала куда-то, где требовались собранные назад волосы и строгая белая блузка; ни намека на телохранителя, хоть вооруженного, хоть безоружного. На этот раз никто меня не заметил.
Около полудня парочка девчонок-подростков с парочкой младенцев позвонили в домофон, Шанья спустилась к ним, и вся компания отправилась глазеть на витрины, или воровать с прилавков, или куда там еще. Убедившись, что Шанья не вернется за сигаретами, я вскрыл замок на входной двери и поднялся в квартиру Имельды.
По телевизору на полной громкости шло какое-то ток-шоу, участники вопили друг на друга, а зрители требовали крови. Дверь изобиловала замками, но, заглянув в щель, я увидел, что заперт только один. Я вскрыл его за десять секунд, и телик заглушил скрип открывшейся двери.
Имельда сидела на диване, заворачивая рождественские подарки, – трогательную сцену несколько портило ток-шоу и то, что большинство презентов представляли собой палёные шмотки от “Берберри”. Я закрыл дверь и приблизился к ней со спины, когда что-то – то ли моя тень, то ли скрипнувшая половица – заставило Имельду обернуться. Она набрала воздуха, чтобы закричать, но я закрыл ей рот ладонью, другой рукой прижал ей запястья к коленям, удобно устроился на диванном подлокотнике и сказал ей на ухо:
– Имельда, Имельда… А ведь ты клялась мне, что не стукачка. Ты меня разочаровала.
Она нацелилась локтем мне в живот, а когда я усилил хватку, попыталась укусить меня за руку. Я притиснул ее крепче и оттянул ей голову назад; шея Имельды изогнулась, зубы прижались к губам.
– Я уберу руку, а ты подумай о двух вещах. Во-первых, сейчас я гораздо ближе к тебе, чем кто-либо еще. Во-вторых, что подумает Деко с верхнего этажа, если узнает, что тут живет доносчица, – а ему будет очень легко это выяснить. Как думаешь, он рассчитается лично с тобой или решит, что Изабель полакомей? Или, может, Женевьева? Скажи мне, Имельда, я ведь не знаю его вкусов.
Ее глаза полыхнули чистой яростью загнанного зверя. Если бы она могла, то вгрызлась бы мне в глотку.
– Итак, каков план? – спросил я. – Будешь орать?
Через мгновение мышцы Имельды медленно расслабились и она покачала головой. Я отпустил ее, смахнул кучу поддельного тряпья от “Берберри” с кресла на пол и уселся.
– Вот, – сказал я. – Разве не уютно?
Имельда осторожно потерла челюсть.
– Ублюдок, – сквозь зубы пробормотала она.
– Милая, ты сама не оставила мне выбора. Я дважды давал тебе возможность поговорить как цивилизованные люди, но нет, ты захотела так.
– Мой приятель придет с минуты на минуту. Он в охране работает, тебе с ним лучше не связываться.
– Забавно, потому что вчера он дома не ночевал и ничто в этой комнате не указывает, что он вообще существует. – Я отодвинул “Берберри” в сторону и вытянул ноги. – Зачем выдумывать, Имельда? Только не говори, что ты меня боишься.
Она сидела в углу дивана, нахохлившись и плотно скрестив руки и ноги, но тут вскинулась от злости.
– И не мечтай, Фрэнсис Мэкки. Я дерьмо выбивала из мужиков покруче тебя.
– Не сомневаюсь. А если не можешь сама выбить из кого-то дерьмо, то бежишь и жалуешься тому, кто может. Ты настучала на меня Снайперу Кеннеди – нет, заткни свою чертову пасть и не пытайся изворачиваться, – я очень недоволен. Но это легко исправить. Просто расскажи, кому ты растрепала про нас с Рози, и я мигом все прощу.
Имельда пожала плечами.
Телебабуины продолжали дубасить друг друга студийными стульями; я перегнулся через подлокотник, не сводя глаз с Имельды – на всякий случай, и выдернул вилку из розетки.
– Не слышу, – сказал я.
Имельда снова пожала плечами.
– По-моему, я был более чем терпелив. Но сейчас, милая, ты видишь последние крупицы моего терпения. Присмотрись хорошенько. Это все цветочки по сравнению с тем, что будет дальше.
– И что?
– Тебя вроде бы предупреждали обо мне.
В ее глазах мелькнул страх.
– Я знаю, что тут говорят. И кого, по-твоему, я убил, Имельда? Рози или Кевина? А может, обоих?
– Я никогда не говорила…
– Знаешь, я бы поставил на Кевина. Угадал? Я решил, что это он убил Рози, и вышвырнул его из окна. Так ты рассудила?
Имельде хватило мозгов не отвечать. Мой голос становился все громче, но мне было плевать, даже если Деко и его приятели-наркоманы услышат каждое слово. Я целую неделю ждал возможности вот так выйти из себя.
– Скажи мне, какой безголовой надо быть, какой невероятно тупой, чтобы играть с человеком, который сотворил подобное с собственным братом? Я не в настроении, чтобы меня дурачили, Имельда, а ты вчера весь день меня дурачила. По-твоему, это разумно?
– Я просто хотела…
– Опять ты за свое. Ты нарочно пытаешься еще больше меня довести? Хочешь, чтобы я сорвался, да?
– Нет…
Я вскочил с кресла, вцепился в спинку дивана по обе стороны головы Имельды и так придвинулся к ее лицу, что почувствовал запах чипсов с сыром и луком в ее дыхании.
– Имельда, позволь тебе кое-что объяснить – простыми словами, чтобы вбить это в твою тупую башку. В ближайшие десять минут, богом клянусь, ты ответишь на мой вопрос. Ты, конечно, предпочла бы скормить мне ту же историю, которую рассказала Кеннеди, но такого варианта у тебя нет. Так что решай, отвечать после тумаков или вместо них.
Она попыталась отвернуть голову, но я обхватил ладонью ее подбородок и поднял ее лицо к себе.
– А прежде чем решить, подумай вот о чем: трудно ли мне будет войти в раж и свернуть тебе шею, как цыпленку? Все вокруг и так держат меня за Ганнибала Лектера, так что терять мне нечего.
Не исключено, что Имельда уже готова была заговорить, но я не дал ей возможности.
– Твой приятель детектив Кеннеди, может, и не самый большой мой поклонник, но он коп, такой же, как и я. Если из тебя сделают отбивную или, боже упаси, найдут твой труп, думаешь, он не прикроет одного из своих? Неужели ты всерьез возомнила, что его волнует убогая скудоумная шалава, за чью жизнь никто в мире и пятерки не даст? Он мигом сбросит тебя со счетов, Имельда, как кусок дерьма.