– Вы с ней встречались?
– Ага. Мы с твоей мамой тогда еще не познакомились.
– Ты собирался на ней жениться?
– Да, собирался…
Холли моргнула, сдвинула тонкие, будто нарисованные, бровки и продолжала напряженно размышлять.
– А почему не женился?
– Рози умерла, прежде чем до этого дошло.
– Но ты говорил, что до сих пор даже не знал, что она умерла.
– Верно. Я думал, она меня бросила.
– А почему ты не знал?
– Однажды Рози просто исчезла – оставила записку, где написала, что уезжает в Англию; я нашел записку и решил, что она меня бросила. А оказалось, я ошибся.
– Папа…
– Да?
– Ее кто-то убил?
На Холли была бело-розовая пижама в цветочек, которую я погладил к ее приезду, – дочь любит свежевыглаженные вещи. Она усадила Клару на поднятые вверх коленки и в мягком золотом сиянии прикроватного светильника выглядела идеальной, как акварельная картинка в детской книжке. Холли меня пугала. Я бы руку дал отрубить, чтобы узнать, что говорю все правильно или хотя бы не совершаю чудовищных ошибок.
– Похоже, что могло случиться и так, – произнес я. – Это было давным-давно, и сейчас сложно сказать что-то наверняка.
Холли задумалась над моими словами, глядя в глаза Кларе. Прядка волос вернулась в рот.
– Если бы я пропала, ты бы подумал, что я убежала?
Оливия говорила что-то о кошмаре.
– Неважно, что я подумал бы, – сказал я. – Даже если бы я подумал, что ты улетела на космическом корабле на другую планету, я бы полетел за тобой и искал бы тебя, пока не найду.
Холли глубоко вздохнула, и я почувствовал, как ее плечо чуть придвинулось ко мне. На секунду мне показалось, что я нечаянно что-то исправил, а потом она спросила:
– Если бы ты женился на этой Рози, я бы не родилась?
Я вытащил прядь волос изо рта Холли и вернул ее на место. Ее волосы пахли детским шампунем.
– Я не знаю, как это все происходит, цыпленок. Это очень загадочно. Я знаю только, что ты – это ты, и лично мне кажется, что ты сумела бы стать собой, что бы я ни делал.
Холли сползла вниз по кровати и, готовясь встретить отпор, сказала:
– В воскресенье вечером я хочу поехать к бабушке.
Замечательно, а я мило поболтаю с Шаем.
– Ну, – осторожно сказал я, – мы подумаем и посмотрим, как это вписывается в остальные наши планы. А что, какой-то особенный повод?
– Донна всегда ездит к бабушке с дедушкой по воскресеньям, когда ее папа возвращается после гольфа. Она говорит, бабушка готовит вкусный ужин с яблочным пирогом и мороженым на десерт, и тетя Джеки иногда делает девочкам прически, а иногда все смотрят видео – Донна, Даррен, Эшли и Луиза выбирают по очереди, – но тетя Кармела сказала, что если я когда-нибудь приеду, то буду выбирать первая. Я никогда не ездила, потому что ты не знал, что я езжу к бабушке, но теперь ты знаешь, и я хочу поехать.
То ли ма и па заключили какой-то договор по поводу воскресных вечеров, то ли ма просто догадалась крошить папе в обед пару волшебных таблеток, а потом запирать его в спальне в компании нычки под половицей.
– Посмотрим, как получится.
– Один раз дядя Шай взял их всех в магазин и разрешил покататься на великах. А иногда дядя Кевин приносит свою приставку, и у него есть дополнительные пульты, и бабушка ворчит, потому что они так много прыгают, и она говорит, что они обрушат дом.
Я склонил голову и внимательно посмотрел на Холли. Она обнимала Клару как-то слишком крепко, но по ее лицу ничего невозможно было прочесть.
– Милая, ты ведь понимаешь, что дяди Кевина не будет в это воскресенье, правда?
Холли уткнулась лицом в Клару.
– Да. Потому что он умер.
– Правильно, моя хорошая.
Дочка бросила на меня быстрый взгляд.
– Иногда я забываю. Например, сегодня Сара мне рассказала анекдот, а я хотела рассказать ему и только потом вспомнила.
– Понимаю. У меня тоже так бывает. Голова должна привыкнуть. Потом это пройдет.
Холли кивнула, расчесывая пальцами гриву Клары.
– Ты ведь знаешь, что у бабушки все будут грустные в эти выходные? Такого веселья, как она рассказывала, не будет.
– Я знаю. Я хочу поехать просто потому, что хочу там быть.
– Ладно, цыпленок. Посмотрим, что получится.
Молчание. Холли заплела часть Клариной гривы в косичку и внимательно ее изучала.
– Папа… – заговорила она чуть погодя.
– Что?
– Когда я думаю про дядю Кевина, иногда я не плачу.
– Это нормально, милая. И я тоже.
– Но если я его любила, разве я не должна плакать?
– По-моему, не существует никаких особых правил поведения на случай, когда умирает близкий человек. По-моему, каждый справляется по-своему. Иногда хочется плакать, иногда не хочется, иногда ты ненавидишь человека за то, что он от тебя ушел. Просто помни, что все это нормально. Как и все остальное, что может прийти тебе в голову.
– В “Американском идоле” всегда плачут, когда говорят о тех, кто умер.
– Конечно, милая, но не стоит принимать это за чистую монету. Это телевидение.
Холли мотнула головой, хлестнув волосами по щекам.
– Нет, папа, это же не кино, это настоящие люди. Они рассказывают свои истории, например, какая хорошая у них была бабушка, как она в них верила, а потом умерла, – и всегда плачут. И Пола иногда тоже плачет.
– Не сомневаюсь. Но это еще не значит, что и ты должна плакать. Все люди разные. И скажу тебе по секрету: в этом шоу люди частенько притворяются, чтобы получить побольше голосов.
Холли по-прежнему сомневалась. Я вспомнил, как сам впервые столкнулся со смертью: мне было семь, какого-то шестиюродного брата с Нью-стрит хватил удар, и ма притащила нас всех на поминки. Все происходило почти так же, как на поминках Кевина: слезы, смех, истории, горы сэндвичей, выпивка, пение и танцы ночь до утра – кто-то принес аккордеон, кто-то знал наизусть весь репертуар Марио Ланцы. В качестве руководства для начинающих “Как пережить утрату” это было куда здоровее, чем что угодно с участием Полы Абдул. Возможно, стоило привезти Холли на поминки Кевина, несмотря даже на папашин вклад в веселье.[30]
Мысль о том, что я буду находиться в одной комнате с Шаем и не смогу превратить его в окровавленный кусок мяса, сводила меня с ума. Я вспомнил, каким был подростком – скорее обезьяной, чем человеком, и как взрослел головокружительными скачками, потому что это нужно было Рози; вспомнил, как па говорил мне: “Мужчина должен знать, за что готов умереть”. Ты делаешь то, что нужно твоей женщине и твоим детям, даже если это гораздо тяжелее, чем умереть.
– Послушай, в воскресенье днем мы заедем к бабушке, хотя бы ненадолго. Там будут много говорить про дядю Кевина, но каждый будет переживать по-своему, это я тебе обещаю. Никто не будет все время плакать, никто не осудит тебя, если ты и слезинки не прольешь. Может, это тебя немножно успокоит?
Холли оживилась, оторвала взгляд от Клары и даже посмотрела на меня.
– Ага. Наверное.
– Ну что ж, – сказал я. По спине пробежал холодок, но я приготовился вытерпеть это как большой мальчик. – Значит, договорились.
– Правда? Серьезно?
– Да. Я позвоню тете Джеки прямо сейчас, пусть скажет бабушке, что мы приедем.
– Хорошо. – Холли глубоко вздохнула, и я почувствовал, как опустились ее плечи.
– А пока пора спать. На свежую голову все покажется тебе гораздо лучше.
Холли легла на спину и сунула Клару себе под подбородок.
– Подоткни мне одеяло.
Я плотно подоткнул одеяло вокруг нее.
– И никаких кошмаров сегодня, ладно, цыпленок? Разрешаются только сладкие сны. Это приказ.
– Ладно. – Глаза у Холли уже закрывались, запущенные в Кларину гриву пальцы начинали расслабляться. – Спокойной ночи, папочка.
– Спокойной ночи, милая.
Я должен был заметить это давным-давно – но не заметил. Почти пятнадцать лет я и сам оставался в живых и берег своих мальчиков и девочек, потому что никогда не пропускал признаков опасности: острого запаха горелой бумаги в комнате, животного напряжения в голосе во время обычного телефонного разговора. Непростительно, что я каким-то образом пропустил эти признаки у Кевина; и я ни при каких условиях не должен был пропустить их у Холли. Я должен был увидеть, как они зарницами вспыхивают вокруг мягких игрушек, как заполняют уютную спаленку, словно отравляющий газ: опасность.
Вместо этого я осторожно поднялся с кровати, выключил светильник и переложил сумку Холли, чтобы не загораживала ночник. Дочь подняла ко мне лицо и что-то пробормотала; я наклонился, поцеловал ее в лоб, и она с удовлетворенным вздохом глубже зарылась в одеяло. Я долго смотрел на ее светлые кудри, разметавшиеся по подушке, на острые тени ресниц на щеках, потом тихо вышел из комнаты и закрыл за собой дверь.
20
Каждый коп, работавший под прикрытием, знает: ничто не сравнится с днем накануне начала операции. Пожалуй, те же чувства знакомы астронавтам во время обратного отсчета и десантникам-парашютистам, выстроившимся перед прыжком. Свет становится слепящим и твердым, как алмаз; каждое лицо прекрасно до умопомрачения; разум кристально чист, каждая секунда растягивается перед глазами в огромную гладкую панораму; то, что месяцами ставило в тупик, вдруг становится предельно ясным. Можно пить весь день и оставаться трезвым как стекло; заумные кроссворды разгадываются, как детские головоломки. Такой день длится сотню лет.
Я давно уже не работал под прикрытием, но узнал это чувство, едва открыл глаза в субботу утром. Оно проглядывало в игре теней на потолке спальни, на дне кофейной чашки. Медленно и верно – пока мы с Холли запускали воздушного змея в Феникс-парке, пока я помогал ей с домашней работой по английскому, пока мы готовили себе гору макарон с горой сыра – все в голове вставало на свои места. К воскресному полудню, когда мы вдвоем сели в машину и отправились за реку, я уже знал, что мне делать.