– Не смей притворяться, что меня тут нет! Хочешь меня до приступа довести? Ты вернулся, чтобы посмотреть, как родная мать замертво свалится?
Опасливо, по одному, остальные возникли в дверях кухни, наблюдая за происходящим из-за маминой спины. Эшли, обогнув ма, спряталась в юбке Кармелы.
– Это не входило в мои планы, но, если хочешь таким образом закончить вечер, дело твое. Холли, я сказал – быстро.
– Раз ты только об этом и мечтаешь, то ступай себе, надеюсь, ты будешь доволен, когда я умру. Давай, выметайся. Твой бедный брат разбил мне сердце, мне все равно незачем больше жить…
– Джози! Что там у вас, черт возьми, творится? – раздался из спальни яростный рев, окончившийся неизбежным припадком кашля.
Мы по горло окунулись во все, от чего я пытался оградить Холли, и продолжали стремительно идти ко дну.
– …а я, несмотря ни на что, гроблю здоровье, лишь бы устроить вам всем прекрасное Рождество, день и ночь у плиты…
– Джози! Хватит орать, мать твою растак!
– Па! Тут дети! – вскрикнула Кармела и закрыла руками уши Эшли. Очевидно, больше всего моей сестре хотелось свернуться клубком и умереть.
Ма визжала громче с каждой секундой.
– …а ты, стервец неблагодарный, не соизволишь усадить свою задницу на стул и поужинать с нами…
– Да уж, ма, звучит соблазнительно, но я, пожалуй, откажусь. Холли, очнись! Бери рюкзак. Пошли.
Дочь выглядела потрясенной до глубины души. Даже в худшие минуты мы с Оливией ни за что не допускали, чтобы ушей Холли касались грубые слова.
– Господи прости, стыд какой, только послушай, как я при детях выражаюсь, – видишь, до чего ты меня довел?
Новый удар сервировочной вилкой.
Я поймал взгляд Кармелы над маминым плечом, постучал по часам и озабоченно прошептал:
– Соглашение об опеке.
Я был почти уверен, что сестра насмотрелась фильмов, где бездушные бывшие мужья мучают отважных бывших жен, не соблюдая условия опекунских соглашений. Глаза Кармелы расширились. Я предоставил ей возможность объяснить все маме, схватил Холли, рюкзак и поскорей потащил ее прочь. Пока мы торопливо спускались по лестнице (“Вот и убирайся! Если бы ты не вернулся сюда всем на беду, твой брат сейчас был бы жив…”), я уловил сверху размеренный голос Стивена, который спокойно и неспешно вел с Шаем цивилизованную беседу.
Мы вышли из восьмого дома под свет фонарей, в ночь и тишину. Входная дверь захлопнулась у нас за спиной.
Я набрал полной грудью холодный и сырой вечерний воздух и сказал:
– Боже святый.
Я готов был убить за сигарету.
Холли высвободила плечо и вырвала рюкзак из моей руки.
– Прости, что так вышло. Пожалуйста. Жаль, что тебе пришлось все это выслушивать.
Холли не удостоила меня ответом, даже не взглянула и зашагала по улице, поджав губы и своенравно выпятив подбородок. Стало понятно, что, как только мы окажемся вдали от посторонних глаз, меня ждут большие неприятности. На Смитс-роуд я заметил в трех машинах от моей прокачанную “тойоту” Стивена – он явно позаимствовал ее из гаража детективов, чтобы не выделяться из окружения. Выбор был что надо: если бы не нарочито заурядный парень, который сполз вниз по пассажирскому сиденью, старательно избегая на меня смотреть, я бы никогда машину не вычислил. Стивен, как настоящий бойскаут, приехал, готовый ко всему.
Холли плюхнулась в детское кресло и хлопнула дверью, чуть не сорвав ее с петель.
– Почему обязательно было уходить?
Она действительно не понимала: передав ситуацию с Шаем в надежные папины руки, Холли воображала, будто с проблемой покончено раз и навсегда. Больше всего мне хотелось, чтобы дочери не пришлось узнать – хотя бы еще несколько лет, – что все не так просто.
– Милая, послушай, – начал я. Двигатель я не заводил: не был уверен, что смогу вести машину.
– Ужин готов! Мы поставили тарелки тебе и мне!
– Я знаю. Мне тоже хотелось бы остаться.
– Тогда почему…
– Помнишь ваш разговор с дядей Шаем? Перед тем как я вошел?
Холли замерла; руки были по-прежнему сердито сложены на груди, на лице ничего не отражалось, но голова лихорадочно работала, пытаясь сообразить, что происходит.
– Ну да…
– Как по-твоему, ты сможешь кому-нибудь пересказать этот разговор?
– Тебе?
– Нет, не мне. Одному парню, которого я знаю по работе, Стивену. Он всего на пару лет старше Даррена и большой симпатяга. – Стивен что-то говорил о сестрах, я надеялся, что он умеет с ними ладить. – Ему действительно важно знать, о чем вы с дядей говорили.
Ресницы Холли дрогнули.
– Я не помню.
– Милая, я знаю, что ты обещала никому не рассказывать. Я слышал.
Быстрый настороженный взгляд голубых глаз.
– Что слышал?
– Готов поспорить, почти все.
– Ну, если слышал, сам расскажи своему Стивену.
– Так не пойдет, лапуля. Он должен услышать все от тебя.
Кулачки стиснули края кофты.
– Обойдется. Я ему ничего сказать не могу.
– Холли, посмотри на меня, пожалуйста.
Через мгновение ее голова неохотно повернулась на пару дюймов в мою сторону.
– Помнишь, мы говорили, что иногда надо рассказать секрет, если кто-то другой имеет право знать?
– И что? – пожала плечами Холли.
– Это как раз такой секрет. Стивен пытается выяснить, что случилось с Рози… – О Кевине я упоминать не стал: мы и без того на несколько световых лет проскочили предел эмоциональных возможностей ребенка. – Это его работа. Чтобы ее выполнить, ему необходимо услышать твой рассказ.
Холли снова выразительно пожала плечами:
– Мне все равно.
Ее упрямо вздернутый подбородок на секунду напомнил мне ма. Я боролся со всеми ее инстинктами, со всем, что влил в кровь Холли из собственных вен.
– Зря ты так, милая. Хранить секреты важно, но бывает так, что добраться до правды еще важнее. Особенно если кого-то убили…
– Отлично. Вот и пускай этот твой Стивен пристает к кому-нибудь другому, а от меня отстанет, потому что я уверена, что дядя Шай не сделал ничего плохого.
Я посмотрел на нее – напряженную, колючую и сыплющую искрами, как загнанный в угол пугливый котенок. Всего несколько месяцев назад она, не рассуждая, сделала бы то, о чем я прошу, нисколько не поступившись верой в любимого дядюшку Шая. Я словно балансировал на туго натянутом канате; с каждой нашей встречей канат истончался, пропасть под ногами углублялась, и рано или поздно мне неизбежно предстояло потерять равновесие, увлекая дочь за собой в бездну.
– Ладно, малышка. – Я старательно не повышал голос. – Тогда позволь тебя спросить: ты ведь очень тщательно спланировала сегодняшний день, правда?
Снова настороженная голубая вспышка.
– Нет.
– Не отпирайся, цыпленок. Со мной этот номер не пройдет. Разрабатывать стратегии – моя работа, и я прекрасно вижу, когда это делают другие. Еще когда мы с тобой первый раз говорили про Рози, ты вспомнила записку, которую видела. Ты невзначай расспросила меня о Рози и, узнав, что мы с ней встречались, поняла, что записку написала она. Тогда ты и задумалась, зачем дядя Шай хранит в комоде записку от мертвой девушки. Поправь меня, если я ошибаюсь.
Ноль реакции. Этот допрос с пристрастием так утомил меня, что хотелось соскользнуть с сиденья и уснуть на полу машины.
– Ты обрабатывала меня, пока не уговорила привезти тебя сегодня к бабушке. Ты все выходные тянула с математикой, чтобы взять домашнюю работу с собой и остаться с дядей Шаем наедине. А потом донимала его, пока он не заговорил о записке.
Холли крепко закусила губу.
– Я тебя не ругаю, ты здорово все устроила. Я только проясняю факты.
Она пожала плечами:
– И что?
– У меня вот какой вопрос. Если ты была уверена, что дядя Шай не сделал ничего плохого, тогда к чему вся эта суета? Почему нельзя было просто рассказать мне, что ты нашла? Я бы сам с ним поговорил.
– Это тебя не касалось, – прошептала Холли на грани слышимости, обращаясь к коленям.
– Касалось, лапонька, и ты это знала. Ты знала, что Рози мне небезразлична, знала, что я детектив, и знала, что я пытаюсь выяснить, что с ней произошло. Так что записка меня очень даже касалась. И вообще, тебя никто не просил держать рот на замке. Так почему ты мне не рассказала? Или ты понимала, что дело нечисто?
Холли аккуратно вытащила красную нитку из рукава кофты, натянула ее между пальцев и принялась внимательно изучать. На секунду мне показалось, что она вот-вот ответит, но вместо этого Холли спросила:
– А какая была Рози?
– Смелая. Упрямая. Веселая. – Я не совсем понимал, к чему этот вопрос, но Холли искоса следила за мной внимательным взглядом. В тусклом желтом свете фонарей ее глаза стали темнее и загадочнее, в них стало сложно что-либо прочесть. – Рози любила музыку, и приключения, и украшения, и своих друзей. Она строила великие планы и никогда не сдавалась. Тебе бы она понравилась.
– Нет, не понравилась бы.
– Хочешь верь, хочешь не верь, цыпленок, но понравилась бы. А ты бы понравилась ей.
– Ты любил ее больше, чем маму?
Ах вот оно что.
– Нет. – Мой ответ прозвучал так просто и уверенно, что я сам почти в него поверил. – Я любил ее по-другому. Не больше, просто по-другому.
Холли глядела в окно, наматывая нитку на пальцы, и сосредоточенно думала. Я не мешал. На углу ребята немногим старше Холли сталкивали друг друга с парапета, скалясь и галдя, как мартышки. Я заметил огонек сигареты и отблески банок.
В конце концов Холли напряженно, сдавленно спросила:
– Дядя Шай убил Рози?
– Не знаю. Не мне это решать, и не тебе. Это решат судья и присяжные.
Я пытался подбодрить ее, но Холли сжала кулаки и замолотила себя по коленям.
– Нет, папа, мне неважно, кто чего решит! На самом деле – он?
– Да. Я совершенно уверен, что он.
На этот раз дочь молчала еще дольше. Мартышки на парапете с одобрительным уханьем втирали чипсы друг другу в лицо.
– А если я расскажу Стивену, о чем мы с дядей Шаем говорили… что тогда будет? – наконец спросила Холли все тем же еле слышным голоском.