– Я сказала ему, что вряд ли нам стоит встречаться.
Густую мглу, окутавшую мою душу, внезапно прорезал мимолетный лучик счастья.
– А что случилось?
Оливия изящно пожала плечами.
– По-моему, мы не подходим друг другу.
– И Дерьми с тобой согласен?
– Согласился бы – еще через несколько свиданий. Я просто поняла это немного быстрее.
– Как обычно, – без иронии заметил я, и Лив слегка улыбнулась своей чашке. – Жаль, что у вас не сложилось.
– Не беда. Все, что ни делается… Ну а ты как? С кем-нибудь встречаешься?
– В последнее время нет. Ничего серьезного.
Разрыв Оливии с Дермотом стал лучшим подарком, который преподнесла мне жизнь за долгое время, – маленьким, но крайне приятным. Тут бы мне и закатать губу: я понимал, что не стоит искушать удачу, иначе рискую разбить ее дар вдребезги, однако удержаться было невозможно.
– Может, как-нибудь, если будешь свободна и найдется няня, сходим поужинать? Не уверен, что потяну “Котери”, но постараюсь подыскать что-нибудь получше “Бургер Кинга”.
Лив подняла брови и повернулась лицом ко мне.
– Ты имеешь в виду… В каком смысле? Ты что, приглашаешь меня на свидание?
– Ну… Да, пожалуй. Именно на свидание.
Лив долго молчала. В ее глазах отражалось движение мысли.
– Знаешь, я запомнил то, что ты говорила в ту ночь – о том, как люди мучают друг друга. Я до сих пор сомневаюсь, что согласен с тобой, но стараюсь вести себя так, как будто ты права. Чертовски стараюсь, Оливия.
Лив запрокинула голову и глядела на плывущую за окнами луну.
– Когда ты первый раз забрал Холли на выходные, я очень боялась. Я глаз не сомкнула все то время, пока ее не было. Ты, конечно, думал, что я воевала с тобой из-за выходных только от упрямства, но это совсем не так. Я была уверена, что ты возьмешь Холли, сядешь на самолет – и я никогда больше вас обоих не увижу.
– Такая мысль меня посещала.
– Знаю. – Плечи Оливии дрогнули, но голос оставался ровным. – Однако ты этого не сделал. Я не настолько наивна, чтобы полагать, будто ты остался ради меня; нет – отчасти потому, что, уехав, ты лишился бы своей работы, но главным образом потому, что это причинило бы боль Холли, а такого ты ни за что бы не допустил.
– Ну, я стараюсь как могу, – подтвердил я.
В отличие от Лив, я не стал бы с уверенностью утверждать, что мое решение остаться обернулось благом для Холли. Будь все иначе, я бы сейчас держал пляжный бар где-нибудь на Корфу на подхвате с загорелой, избалованной местным населением дочкой, и никакая новоявленная родня не дурила бы ей мозги.
– Вот об этом я тогда и говорила. Людям необязательно мучить друг друга только потому, что они друг друга любят. Мы с тобой портили друг другу жизнь по собственной воле, а не по прихоти какой-то неотвратимой судьбы.
– Лив… – начал я. – Мне надо кое-что тебе сказать.
Пока мы с Холли ехали в машине, я почти всю дорогу пытался придумать, как обойтись без драм. Оказалось – никак. Кое о чем я умолчал, что-то сгладил, но к концу моего рассказа Оливия смотрела на меня огромными глазами, прижимая дрожащие пальцы ко рту.
– Боже всемогущий, – прошептала она. – Боже всемогущий… Холли…
– С ней все будет в порядке, – как мог убедительно заверил я.
– Одна с… Господи, Фрэнк, надо… Что нам теперь…
Уже давным-давно Лив не показывалась мне на глаза иначе как во всеоружии, собранной и элегантной. Теперь, ранимая и дрожащая, она думала только о том, как защитить ребенка, и надрывала мне душу. Я не рискнул ее обнять, но потянулся к ней и сплел ее пальцы со своими.
– Ш-ш-ш. Тише, милая. Все будет хорошо.
– Он угрожал ей? Напугал ее?
– Нет, милая. Он встревожил ее, смутил, но в опасности она точно себя не чувствовала. Я уверен, что ей действительно ничего не угрожало: по-своему, по-уродски, он и правда к ней привязан.
Мысли Лив уже унеслись вперед.
– Насколько веские против него улики? Ей придется давать показания?
– Не знаю… – Мы оба понимали, что существует много разных “если”: если прокурор предъявит обвинение, если Шай не признает вину, если судья решит, что Холли способна достоверно изложить события… – Впрочем, вернее всего, придется.
– Боже правый, – повторила Оливия.
– Это будет еще не скоро.
– Не в этом дело. Просто я знаю, что хороший адвокат может сделать со свидетелем. Я сама так делала. И не хочу, чтобы через такое прошла Холли.
– Сама понимаешь, тут никуда не денешься, – мягко сказал я. – Остается только верить, что с ней все будет хорошо. Она сильная девочка.
На миг мне с уколом в сердце вспомнились весенние вечера, когда я сидел здесь и наблюдал, как что-то крохотное яростно толкается в животе Оливии, спеша покорить мир.
– Сильная, да, она сильная. Но это неважно. Ни у какого ребенка на свете не хватит сил для такого.
– У Холли хватит, потому что выбора у нее нет. И еще, Лив… Ты и без меня это знаешь, но тебе нельзя обсуждать с ней дело.
Оливия вырвала ладони из моих рук и вскинула голову, готовая защищать свое дитя.
– Ей необходимо выговориться, Фрэнк. Мне даже представить трудно, каково ей, и я не допущу, чтобы она держала все в себе…
– Правильно, но ей нельзя говорить ни с тобой, ни со мной. С точки зрения присяжных, ты прежде всего прокурор – и необъективна. Один только намек, что ты ее натаскивала, – и все дело насмарку.
– Плевать мне на дело. С кем еще ей разговаривать? Тебе отлично известно, что психологу она не скажет ни слова. Когда мы с тобой разъехались, Холли с этой женщиной даже говорить не стала. Я не позволю, чтобы у нее остался след на всю жизнь. Не позволю.
Ее оптимизм, вера в то, что ничего непоправимого еще не случилось, проникли мне в грудь и сдавили сердце.
– Конечно, – сказал я. – Знаю, что не позволишь. Послушай, пусть Холли говорит с тобой сколько захочет, только смотри, чтобы об этом не узнал никто, включая меня. Ладно?
Оливия поджала губы, но не ответила.
– Понимаю, это не решение всех проблем… – добавил я.
– Ты же был против того, чтобы она хранила секреты.
– Да, но уже поздновато считать это главной задачей.
– Полагаю, это переводится как “я же предупреждал”, – сказала Лив с ноткой горькой усталости в голосе.
– Вовсе нет, – искренне ответил я. Лив резко вскинула на меня удивленный взгляд. – Это означает, что мы оба облажались, и сейчас важнее всего постараться уменьшить ущерб. И я верю, что ты прекрасно с этим справишься.
Лив смотрела все так же настороженно и устало, ожидая подвоха.
– На сей раз никаких скрытых смыслов. Честно. В настоящий момент я просто рад, что у ребенка такая мать.
Этого Лив не ожидала; она отвела взгляд и беспокойно заерзала в кресле.
– Почему ты сразу мне не рассказал? Позволил уложить ее в постель как ни в чем не бывало…
– Я просто подумал, что сегодня вечером ей не помешает капелька нормальности.
Лив нервно шевельнулась.
– Мне надо ее проведать.
– Если проснется, она позовет нас. Или спустится.
– А вдруг нет? Я мигом…
Лив торопливо, по-кошачьи тихо поднялась по лестнице. В этой знакомой сцене было что-то до странности успокаивающее. Сразу после рождения Холли она повторялась по десять раз за ночь: стоило монитору пискнуть, и Оливия непременно проверяла, как спит дочь, сколько бы я ни уверял ее, что ребенок с такими мощными легкими вполне способен показать, что ему нужны родители. Лив никогда не боялась синдрома внезапной смерти, не боялась, что Холли выпадет из кроватки и ударится головой, не боялась прочих стандартных родительских страшилок. Ее волновало только, что Холли может проснуться среди ночи и вообразить, будто осталась одна.
Оливия вернулась и сообщила:
– Крепко спит.
– Хорошо.
– И такая безмятежная. Поговорю с ней утром. – Оливия тяжело опустилась в кресло и откинула волосы с лица. – Фрэнк, ты сам-то в порядке? Я даже не подумала тебя спросить, а ведь ты сегодня вечером тоже натерпелся…
– Все нормально, – ответил я. – Вообще-то мне уже пора. Спасибо за кофе. Очень кстати.
Лив удержалась от дальнейших расспросов о случившемся.
– А не уснешь за рулем? – спросила она.
– Доеду как-нибудь. Увидимся в пятницу.
– Позвони завтра Холли. Даже если считаешь, что тебе нельзя говорить с ней обо всем этом… Все равно позвони.
– Конечно. Я и сам собирался. – Я залпом допил остатки и поднялся. – Правильно ли я понял, что о свидании больше и речи быть не может?
Оливия долго глядела мне в лицо.
– Только давай не будем понапрасну обнадеживать Холли.
– Как скажешь.
– Я сильно сомневаюсь, что получится снова сойтись после… Господи, после всего.
– Понимаю. Мне все равно хотелось бы попробовать.
Оливия шевельнулась в кресле. Лунный свет скользнул по ее лицу, глаза пропали в тени, и я различал только гордый, изящный изгиб губ.
– Чтобы убедиться, что предпринял все возможное? – спросила она. – Что ж, полагаю, лучше поздно, чем никогда.
– Нет, – возразил я. – Просто мне очень хочется пойти с тобой на свидание.
Я чувствовал на себе взгляд ее укрытых тенью глаз.
– Мне тоже, – сказала она наконец. – Спасибо за приглашение.
На миг в голове у меня помутилось, и я чуть не бросился к ней, чтобы сделать сам не знаю что: схватить, прижать к себе, рухнуть на мраморные плиты пола и зарыться лицом в ее мягкие колени. Я сдержал себя, стиснув зубы так, что чуть не сломал челюсть. Вновь обретя способность двигаться, я взял со стола поднос и отнес на кухню.
Оливия не пошевелилась. Я вышел из дома сам; возможно, я пожелал ей спокойной ночи, не помню. Пока я шел к машине, я чувствовал Лив позади, чувствовал ее тепло, словно яркий белый свет, ровно горящий в темной комнате. Этот свет берег меня по пути домой.
23
Я не трогал свою семью, пока Стивен готовил дело и предъявлял Шаю обвинение в двух убийствах, а Высокий суд отказывал Шаю в выходе под залог. Джордж, добрая душа, позволил мне вернуться к службе без единого слова; более того, подкинул мне новую и безумно сложную операцию, в которой фигурировали Литва, автоматы Калашникова и несколько занятных парней по фамилии Витаутас. При желании этой работе можно было посвящать хоть по сто часов в неделю – а желание у меня было. В отделе поговаривали, что Снайпер накатал гневную жалобу на мое вопиющее самоуправство, вследствие чего Джордж ненадолго вынырнул из своей обычной полукомы и завалил его бюрократической писаниной на несколько лет вперед, затребовав подробные разъяснения в трех экземплярах.