Мэнди покачала футболку на пальце и взглянула из-под ресниц на Джера.
– Может, возьму на память.
– Божечки, ну и запах, – сказала Имельда, отпихивая футболку от лица. – Поосторожней, такое потрогаешь – мигом забеременеешь.
Мэнди взвизгнула и швырнула футболку в Джули, та поймала и взвизгнула еще громче. Джер бросился за футболкой, но Джули поднырнула под его рукой и одним прыжком оказалась на ногах:
– Мельда, лови!
Имельда на лету поймала футболку, увернулась от Живчика, который пытался обхватить ее за талию, и шмыгнула за дверь, размахивая футболкой, как знаменем. Мелькнули длинные ноги и длинные волосы. Джер с топотом кинулся за Имельдой; Дес вскочил и протянул руку, чтобы помочь мне подняться, но Рози сидела, прислонившись к стене, и смеялась – и ничто не сдвинуло бы меня с места, пока она рядом. Джули на бегу одергивала узкую юбку. Мэнди бросила на Рози озорной взгляд через плечо и крикнула:
– Эй вы, подождите меня!
Внезапно в комнате стало тихо; мы с Рози остались одни и улыбались друг другу сквозь пелену табачного дыма, над рассыпавшимися леденцами и полупустыми бутылками сидра. Мое сердце колотилось, как после бега. Я не мог припомнить, когда мне последний раз удавалось побыть с ней наедине.
– Пойдем за ними? – по-идиотски брякнул я, давая понять, что не собираюсь к ней подкатывать.
– Мне и тут хорошо, – ответила Рози. – Хотя, если ты хочешь…
– Вот уже нет, обойдусь и без футболки Джера Брофи.
– Они ее точно на клочки порвут.
– Ничего, переживет. Похвастает пекторальными мышцами по дороге домой.
Я поболтал бутылку с сидром; там оставалось на несколько глотков.
– Хочешь еще?
Она протянула руку. Я отдал ей бутылку – наши пальцы почти соприкоснулись – и взял другую.
– Будем здоровы!
День тянулся по-летнему долго: в семь вечера небо оставалось прозрачным, нежно-голубым, через открытые окна в комнату струился бледно-золотой свет. Вокруг нас Фейтфул-Плейс жужжала, как улей, переливаясь сотнями расцветающих историй.
По соседству Псих Джонни Мэлоун весело распевал надтреснутым баритоном: “Там, где река целует земляничные поляны, целуй и ты меня – и прочь гони тоску…”
Внизу Мэнди взвизгнула от восторга, раздался жуткий грохот, а потом взрыв смеха; еще ниже, в подвале, кто-то взвыл от боли, и Шай с приятелями злобно заржали.
На улице два сына Салли Хирн учились ездить на краденом велике и подначивали друг друга: “Нет, тупица, езжай быстро, а то упадешь; ну и пофиг, что врежешься”, а кто-то насвистывал по пути с работы, выводя замысловатые радостные трели. В окна врывался запах рыбы с картошкой, нахальный щебет дрозда на крыше и голоса женщин, которые, снимая с веревок постиранное белье, обменивались дневными сплетнями.
Мне был знаком каждый голос и каждый хлопок двери; я узнавал даже ритмичное поскребывание – Мэри Хэлли оттирала ступени крыльца. Прислушавшись хорошенько, я мог хоть с закрытыми глазами узнать каждого, чьи жизни вплелись в этот теплый вечерний воздух, и рассказать их истории.
– Ну а теперь выкладывай, что на самом деле случилось с Джером и балкой, – потребовала Рози.
– Я нем как рыба, – засмеялся я.
– Все равно Джер не передо мной пыжился, а перед Джули с Мэнди. Я его не заложу.
– Клянешься?
Рози улыбнулась и перекрестилась одним пальцем, касаясь мягкой белой кожи над вырезом кофточки:
– Клянусь.
– Он и впрямь поймал падающую балку. А иначе она упала бы на Пэдди Фирона – и Пэдди не ушел бы сегодня со стройки.
– Да ладно?!
– Балка свалилась со штабеля на земле, и Джер успел поймать ее, прежде чем она расшибла ногу Пэдди.
Рози расхохоталась.
– Вот трепло! Совершенно в его репертуаре. В детстве – нам лет по восемь-девять было – Джер убедил нас всех, что у него диабет и, если не отдавать ему печенья из наших школьных обедов, он умрет. Ни капли не изменился, да?
Внизу Джули завопила: “Поставь меня на место!” – но без особого убеждения.
– Только теперь ему нужно не печенье, – заметил я.
Рози подняла бутылку:
– Ну и флаг ему в руки.
– А почему он не пытается тебя обаять, как других?
Рози пожала плечами. Ее щеки чуть заметно порозовели.
– Может, просто понимает, что я не поведусь.
– Серьезно? Я думал, Джер всем девчонкам нравится.
Она снова вздернула плечи:
– Он не в моем вкусе. Я не западаю на блондинистых здоровяков.
Сердце у меня забилось еще сильнее. Я попытался отправить экстренное мысленное послание Джеру, который, надо сказать, был передо мной в долгу, чтобы не ставил Джули на место и не пускал никого обратно наверх хотя бы час-два, а лучше – никогда.
– Классный у тебя кулончик, – сказал я, помолчав.
– Совсем новый, – ответила Рози. – Это птичка, смотри.
Она поставила бутылку, подобрала под себя ноги и, встав на колени, протянула мне кулон. Я передвинулся по залитым солнцем половицам и встал на колени перед Рози. Никогда мы не были друг к другу так близко.
Крохотные перышки переливались перламутром на распростертых крыльях серебряной птички. Когда я склонил голову над кулоном, меня уже трясло. Раньше я запросто клеил девчонок, весь из себя дерзкий и остроумный, а в ту секунду готов был душу продать, лишь бы сказать что-нибудь поумнее.
– Симпатичная, – выпалил я как дурак, протянул руку к кулону и коснулся пальцев Рози.
Мы оба застыли. Я оказался настолько близко, что видел, как мягкая белая кожа у основания ее шеи подрагивает с каждым быстрым стуком сердца, и мне хотелось ткнуться туда лицом, укусить – я сам не понимал, чего хочу, но знал, что все жилы у меня лопнут, если я этого не сделаю. От лимонной свежести ее волос кружилась голова.
Сердце Рози так колотилось, что у меня хватило смелости поднять на нее взгляд. Ее зрачки расширились – черноту окаймлял лишь тонкий зеленый ободок, – губы раскрылись, словно от испуга. Кулон выскользнул из пальцев Рози. Мы оба не могли пошевелиться – и не дышали.
Где-то звенели велосипедные звонки, хохотали девчонки, Псих Джонни продолжал петь: “Сегодня крепко я люблю, а завтра влюблюсь еще крепче…”
Все звуки растаяли и слились в желтом летнем воздухе долгим, сладким звоном колоколов.
– Рози… – сказал я. – Рози.
Я протянул к ней руки, она приложила свои теплые ладони к моим, наши пальцы переплелись, и я притянул ее к себе, не в силах поверить своему счастью.
Ночь напролет, покинув дом шестнадцать с пустыми руками, я бродил по местам города, сохранившим историю, – по улицам, получившим названия в Средние века: Коппер-Элли, Фишэмбл-стрит, Блэкпиттс, где хоронили жертв чумы. Я выискивал стертую брусчатку и изъеденные ржавчиной железные ограды, проводил рукой по холодным каменным стенам Тринити, миновал место, где девять столетий назад горожане черпали воду из колодца Патрика; об этом по-прежнему рассказывает уличная табличка – по-ирландски, так что никто никогда не читает. Я не обращал внимания на убогие новые многоэтажки и неоновые вывески – плоды больного воображения, готовые превратиться в бурую жижу, словно гнилые фрукты. Они – ничто, они ненастоящие. Через сотню лет они исчезнут, их заменят и забудут. Такова правда разбомбленных развалин: встряхни город как следует, и дешевый внешний лоск осыплется, не успеешь глазом моргнуть; останется только нерушимое, вечное. Я, запрокинув голову, рассматривал изящные затейливые колонны и балюстрады над сетевыми бутиками и забегаловками на Графтон-стрит; опершись на перила моста Хапенни, где люди когда-то платили полпенни, чтобы перейти Лиффи, я глядел на здание таможни, изменчивые потоки света и ровное течение темной реки под снегопадом.
И я молил Бога, чтобы так или иначе все мы нашли дорогу домой, пока не стало слишком поздно.
Благодарности
Я хотела бы сказать огромное спасибо обычным подозреваемым, равно как и новым соучастникам: чудесному Дарли Андерсону и его команде, особенно Зоуи, Мэдди, Касии, Розанне и Кэролайн, за то, что сделали для меня в миллион раз больше, чем автор вправе ожидать от литературного агентства; Кире Консидайн из Hachette Books Ireland, Сью Флетчер из Hodder & Stoughton и Кендре Харпстер из Viking – трем редакторам, которые регулярно поражают меня любовью к своему делу, профессионализмом и замечательной здравостью суждений; Бреде Пердью, Рут Шерн, Кире Дорли, Питеру Макналти и всем в Hachette Books Ireland; Суоти Гембл, Кэти Дэвисон и всем в Hodder & Stoughton; Клэр Ферраро, Бену Петроуну, Кейт Ллойд и всем в Viking; Рейчел Берд – за неизменно тщательную дополнительную редактуру; Питу Сент-Джону – за его прекрасные оды Дублину и за щедрое разрешение их процитировать; Эдриенн Мерфи – за то, что вспомнила “Макгонаглс” даже сквозь туман времени; доктору Фергасу О’Коклэну – за помощь в медицинских вопросах; Дэвиду Уолшу – за то, что познакомил с тонкостями полицейского делопроизводства и работы детектива; Луиз Лоу – за то, что много лет назад придумала такое великолепное название для пьесы и нашла таких великолепных исполнителей; Энн-Мари Хардиман, Унаг Монтегю, Кэтрин Фаррелл, Ди Ройкрофт, Винченцо Латронико, Мэри Келли, Хелене Берлинг, Стюарту Рошу, Шерил Стекел и Фиделму Кио – за бесценное тепло, любовь и поддержку; моему брату Алексу Френчу, невестке Сьюзан Коллинз и родителям Елене Хвостофф-Ломбарди и Дэвиду Френчу по стольким причинам, что и не перечислить; и, как всегда, в последнюю по порядку, но далеко не по значению, очередь – моему мужу Энтони Бренаху.
Примечание автора
Когда-то улица Фейтфул-Плейс в самом деле существовала, вот только находилась на другом берегу Лиффи – к северу, в лабиринте улочек, образовывавших квартал красных фонарей Монто, а не к югу, в квартале Либертис, – и исчезла задолго до событий этой книги. Каждый уголок Либертис дышит многовековой историей, и мне не хотелось проявлять неуважение к жителям какой-либо из его улиц и их реальному прошлому, оттесняя их в сторону, чтобы освободить место для моего вымышленного сюжета и персонажей. Поэтому я беспардонно перекроила дублинскую географию: воскресила Фейтфул-Плейс, перенесла ее через реку и поместила действие книги в эпоху, когда моему роману не пришлось бы соперничать с истинной историей этой улицы.