е, восхищался его удивительной хваткой. А однажды, поздно вечером, он вызвал меня к себе и спросил: «Буссе, я понимаю, что вы больше других заняты штабной работой. И мне неловко просить вас, но не могли бы вы взглянуть на эти бумаги и поискать, не найдется ли каких-либо возможных оснований для помилования этих людей?» Бумаги касались смертного приговора двоим солдатам, осужденным за трусость. Его терзания были очевидными, и с тех пор я стал относиться к Манштейну совершенно по-другому. Под холодной внешностью скрывалась добросердечная и чувствительная натура. Я полюбил его, как до этого не любил ни одного человека. И сейчас люблю».
Генерал Буссе, оставшийся, как и все немецкие солдаты, без гроша в кармане, бросил свою работу и целый год посвятил защите Манштейна, получая только мизерное денежное пособие. Отношение Буссе типично для всех офицеров 11-й армии, с которыми мне довелось встречаться. О Манштейне говорили, что, приняв командование, он поднял дух каждого немецкого гренадера, поскольку тот знал, что Манштейн не потребует невозможного.
Немецкие штабы были значительно меньше наших британских. Штаб 11-й армии насчитывал менее 100 человек, а штабы соединений около 20. Буссе являлся начальником оперативного отдела. Полковник Гаук отвечал за то, что мы называем «внутренними делами». Майор Ранк возглавлял службу разведки. Тыловые зоны и основные городские службы находились в ведении генерала фон Доглера, который не входил в состав штаба 11-й армии. Связь с ним осуществлялась через майора Гаука.
Карта Крыма
11-я армия состояла из трех немецких корпусов, 3-я румынская армия также подчинялась Манштейну в тактических вопросах. 4-я румынская армия атаковала Одессу, до сих пор удерживаемую русскими. 3-я румынская армия все еще находилась западнее Днепра. 54-й армейский корпус готовился штурмовать Перекопский перешеек и вторгнуться в Крым. 49-й горнострелковый и 30-й армейский корпуса преследовали русских, отступавших от Днепра на восток.
Манштейн, как командующий, начинал день с чтения утренних докладов из соединений. Затем начальник оперативного отдела подробно излагал ситуацию, и сразу же начиналось обсуждение – с ним и начальником штаба, – какие приказы следует отдать. Когда с этим заканчивали, глава разведки докладывал ситуацию у противника. То же самое повторялось и с дневными, и с вечерними докладами. В промежутках между ними Манштейн связывался по телефону с полевыми штабами соединений и штабом группы армий «Юг», а также получал доклады от различных служб штаба своей 11-й армии. Квартирмейстер докладывал о состоянии снабжения, адъютант о личном составе, судья армии о смертных приговорах, а начальники инженерных войск, артиллерии и ветеринарной службы о состоянии дел в своих формированиях. Таков был обычный распорядок дня. С докладами следовало разбираться очень быстро, поскольку два дня из трех Манштейн находился в войсках на передовой. И ему всегда было жаль времени, потраченного на канцелярскую работу. Он ненавидел бумажную волокиту и редко читал бумаги, которые клали перед ним. Манштейн ждал от своих офицеров сжатого доклада по существу, а затем ставил на бумагах подпись, дабы пометить, что они приняты к сведению. Многословие у офицеров не поощрялось.
В поездках Манштейн виделся не только с полевыми командирами, но и с теми, кто непосредственно участвовал в боях. Дабы чувствовать боевой дух солдат, он постоянно находился на линии фронта. Про него говорили, что он заколдован. Как-то он сказал мне: «Войска обычно делают то, что считают возможным для себя сделать. Мои тактические решения в значительной степени зависели от боевого духа тех конкретных частей и подразделений, которым предстояло их выполнять». Когда я сообщил об этом генералу Буссе, тот сказал: «Да, это так, а когда фельдмаршал говорит с солдатами, они всегда чувствуют, что способны сделать то, что он просит». Много времени Манштейн проводил с румынами, не подчинявшимися никому из немцев, кроме него самого, и требовавшими особой тактичности.
Утром 18 сентября начальники отделов штаба, как обычно, сделали доклады Манштейну. Покончив за день с штабной работой, Манштейн 19 сентября уже находился в 54-м армейском корпусе, вникая в детали предстоящей атаки на Перекопский перешеек. 20 сентября он вернулся в Николаев, чтобы издать приказ о наступлении, а на следующий день вместе с оперативным отделом штаба выехал в степи, в Асканию-Нова. Квартирмейстерские службы остались в Николаеве. Следующие два дня он снова провел с 54-м ак, а 24 сентября началось наступление на Перекоп. 26 сентября русские 9-я и 18-я армии контратаковали 30-й армейский корпус и 3-ю румынскую армию, которая недавно сменила 49-й горнострелковый корпус, дабы тот присоединился к наступлению на Крым. 27 сентября румынская оборона была прорвана, и горнострелковому корпусу едва не пришлось возвращаться, чтобы исправить положение. Тем временем Манштейн лично помчался к румынам. Ситуация оказалось непростой. Он увидел, что штабные машины, с уже заведенными моторами, смотрят в западном направлении. Две дивизии 54-го корпуса обнаружили, что на перешейке против них находятся 6 русских дивизий.[25] Ситуация складывалась более чем затруднительная. 1 октября наступил еще один кризисный момент. Две русские армии прорвались между 30-м армейским корпусом и румынской армией. Однако 3 октября 1-я танковая группа (с 6 октября 1-я танковая армия) фон Клейста атаковала фланг русских с севера, и наступление русских начало захлебываться. 13 октября две русские армии оказались прижатыми к морю, и 11-я армия взяла 40 000 пленных.[26]
По завершении этого сражения у Азовского моря Манштейн вернулся на перешеек, к 54-му армейскому корпусу. 16 октября русские оставили Одессу и переправили свою отдельную Приморскую армию в Крым. Через несколько дней соединения этой армии появились на перешейке. Для наступления к 54-му корпусу присоединился 30-й. Немцы имели 5 дивизий против 14 русских на подготовленных оборонительных позициях, с обеих сторон защищенных морем.[27] Вдобавок ко всему у русских имелось превосходство в воздухе. Здесь произошла самая жестокая пехотная битва из всех, где участвовал Манштейн. В течение семи дней русские удерживали позиции, и на седьмой день Манштейн издал приказ. «Исходя из моего опыта, – говорилось в нем, – русские начинают сдавать между седьмым и девятым днями. Поэтому я считаю оправданным призвать вас собраться с новыми силами». 28 октября – на девятый, кстати сказать, день – сопротивление русских было сломлено. Манштейн приказал немедленно начать преследование.[28] У него не имелось моторизованных частей, но 54-й армейский корпус двинулся прямо на Севастополь, чтобы атаковать его, пока русские не организовали оборону. 30-й армейский корпус направился на Симферополь и Феодосию, чтобы попытаться отрезать отступающие русские армии от Севастополя. Из-за отсутствия моторизованных частей Манштейн не смог достичь Севастополя прежде, чем русские организовали оборону, хотя его войска, после 8 дней изматывающих боев, за 3 дня прошли маршем 75 миль. В этой битве 11-я армия взяла в плен 101 тысячу пленных. Число, почти равное численности всех немецких сил, участвовавших в сражении. В операциях зачистки было взято в плен еще 48 тысяч. К 15 ноября весь Крым, за исключением Севастополя, оказался в руках немцев.[29] Только в горах Южного Крыма хозяйничали партизаны, как из гражданского населения, так и из бойцов Красной армии.
Дороги оказались настолько плохи, что к середине ноября половина транспортных средств 11-й армии уже не подлежали ремонту, и из пяти паровозов, переправленных через Днепр, использовать можно было только один.
Положение Манштейна выглядело крайне опасным. На оккупированной территории, по площади равной примерно Уэльсу, у него имелось около 300 тысяч человек, включая административный личный состав. Единственная современная дорога шла от Севастополя к Симферополю и к Феодосии. Остальные дороги были грунтовыми и ни по каким расчетам в это время года не годились для колесного транспорта. Железных дорог на юге полуострова не было. Противник обладал неоспоримым контролем над морем вокруг Крыма, а партизанские отряды господствовали в Крымских горах. Если Манштейн не попытался бы захватить Севастополь, то у русских остался бы современный порт и военно-морская база, откуда они смогли бы наносить любые удары. Но если он попытался бы взять Севастополь, то для этого пришлось бы сосредоточить большую часть своих сил у города, и тогда коммуникации оказались бы уязвимыми для атак небольших десантных отрядов.
Оказавшись перед подобной дилеммой, Манштейн все-таки решился на захват Севастополя, не дожидаясь, пока русские успеют оправиться. Самую большую трудность представляли строительные приготовления для осады. Состояние дорог, нехватка транспорта и активность партизан делали задачу еще более сложной. Проблемы со снабжением усугублялись еще и тем, что приходилось кормить не только собственную армию, но и огромное число военнопленных. Русские, отступая, сжигали каждую скирду хлеба, поэтому Манштейн не только не мог проводить реквизиции в сельской местности, но, наоборот, был вынужден снабжать имеющимся провиантом местных жителей. Не сделать этого – значит сыграть на руку партизанам.[30]
Манштейн всегда считал хорошее обращение с местным населением лучшим способом борьбы с партизанами. Он не верил в эффективность террора по той простой причине, что люди, прожившие двадцать лет под большевиками, стали невосприимчивы к террору. Ничем не испугать тех, кого пугали годами. Манштейн делал все возможное, но было непросто создать для жителей Крыма сносные условия жизни зимой 1941/42 г. Их запасы уничтожили, а транспорта для подвоза новых запасов попросту не существовало. Фон Манштейн издал приказы, предписывающие войскам вести себя достойно, и эти приказы в целом оказались достаточно эффективны, вопреки пропаганде совершенно противоположного эффекта, доходившего до армии с верхов. Он предписывал уважать любые религиозные конфессии, особенно татар-мусульман. Согласно его приказу, ни при каких обстоятельствах нельзя было реквизировать последнюю корову, последний початок кукурузы. В целом такая политика имела успех, и к лету стало возможным вооружить местных жителей и позволить им создавать собственные отряды для защиты от партизан.