НЕЖДАННЫЕ ПЕРЕМЕНЫ
1
Всего четыре дня понадобилось Репниным, чтобы добраться до Петербурга. Дорога потребовала напряжения всех сил. Сам князь в эти дни почти не спал. В конце пути он чувствовал себя настолько разбитым, что по прибытии домой — а это произошло поздно вечером — не стал даже ужинать, а сразу лёг спать. Он спал почти до одиннадцати часов дня и очень удивился, когда, проснувшись, увидел в опочивальне княгиню, одетую в дорожное платье.
— Собираешься куда-то ехать? — спросил он.
— Уже ездила, — весело отвечала княгиня. — Пока ты спал, успела побывать у старой подруги, жены обер-церемониймейстера. Представляешь, — оживлённо продолжала она, — Павел царствует всего лишь восемь дней, а в городе уже столько перемен!.. Будто это уже не Петербург, а какая-то другая европейская столица.
— Что же изменилось?
— Всё, абсолютно всё. Моды, манеры… Воротнички и галстуки знаешь какие теперь носят? Раньше в моде были пышные, такие, чтобы чуточку закрывали нижнюю часть лица. А теперь их уменьшили и укоротили, так что шея остаётся совсем обнажённой. А причёски? Видишь, какая у меня причёска? Раньше все дамы так причёсывались. Волосы на французский лад завивались и закалывались сзади низко опущенными. А теперь волосы стали зачёсывать прямо и гладко, с двумя туго завитыми локонами над ушами, на прусский манер. Как увидела такую причёску у своей подруги, чуть не расхохоталась.
— Узнала, от чего умерла императрица? — прервал Репнин женскую болтовню супруги.
— Говорят, государыня совсем не болела, не мучилась. Умерла от апоплексического удара, царство ей небесное.
— Пожалуйста, позвони камердинеру. Пора собираться.
— Поедешь на приём к императору?
— Надо же доложить о своём прибытии.
— В Зимнем он принимает в своих старых апартаментах. Я могу проводить тебя, если хочешь.
— Не стоит себя утруждать. У меня будет к нему чисто деловой визит.
В Зимний дворец Репнин поехал в первом часу пополудни. Увидев на Дворцовой площади несколько экипажей, он понял, что приём у императора уже начался и ждать ему своего часа долго не придётся.
В приёмной комнате оказалось полно народу. Камердинеры, адъютанты, придворные чиновники, генералы… Царила суета. Одни, натыкаясь друг на друга, что-то искали, другие, вынося из кабинета императора какие-то бумаги, скрывались за дверями смежной комнаты, третьи, перешёптываясь между собой, ждали своей очереди на приём.
Репнин доложил о себе дежурному секретарю, сидевшему за большим столом в мундире гатчинского офицера. Выслушав именитого генерала, секретарь сказал, что его величество сейчас занят, но как только освободится, он о нём непременно доложит…
— Вы пока посидите в соседней комнате, там удобнее, — сказал секретарь, — как только его величество освободится, я вас позову.
В соседней комнате оказалось гораздо свободнее, чем в приёмной. Там сидели за столами два писаря и обер-церемониймейстер, как понял Репнин, готовил к встрече с императором какого-то вельможу.
— Ещё раз повторяю, — терпеливо внушал обер-церемониймейстер своему плохо соображавшему ученику, — при церемонии целования руки нужно, сделав глубокий поклон, стать на одно колено и в этом положении приложиться к руке императора долгим и, главное, отчётливым поцелуем. Затем надлежит подойти с таким же коленопреклонением к императрице, а потом, исполнив сию церемонию, удалиться, пятясь задом… Вы меня поняли?
— Теперь понял, — отвечал вельможа с выступившими на лице капельками пота.
Вскоре вошёл секретарь сказать Репнину, что государь его ждёт, и тот, не мешкая, последовал через приёмную в кабинет его величества.
Павел Петрович встретил князя с неподдельной радостью. Разговор начался с того, что Репнин поздравил его величество с благополучным вступлением на российский престол.
— Так было Богу угодно, чтобы я взошёл на престол в столь трудное для империи время, — подхватил его слова император. — Пришло время восстановить справедливость, и я уже приступил к этому. Первое, что я сделал, — это написал указ о даровании вам чина генерал-фельдмаршала, в чём ранее вам незаслуженно отказывали.
Репнин низко поклонился.
— Благодарю, ваше величество, за высокую оценку моей скромной деятельности.
— Для государя справедливость превыше всего, и я буду добиваться справедливости всегда и во всём. Кстати, во имя справедливости я приказал освободить из Петропавловской крепости предводителя польского восстания генерала Костюшко. Я никому не желаю мстить, в том числе и польскому народу. Мы готовы жить в мире со всеми народами и их странами.
Речь императора продолжалась в таком духе ещё несколько минут, но вот наконец его ораторский пыл постепенно угас, и он дал говорить своему гостю. Репнин выразил своё удовлетворение тем, что Костюшко освобождён из-под стражи. Польский народ способен правильно оценить сей добрый жест и станет с лучшим пониманием относиться к политике России, проводимой в бывших польских землях.
— Кстати, — вдруг вспомнил император, — за вами сохраняются все прежние должности, в том числе управление теми территориями, которые достались нам после раздела Польши. Вам придётся вернуться в Вильно. После коронации, — уточнил он. — А до коронации будет парад гатчинского войска, на который приглашаю вас уже в новом качестве — в качестве генерал-фельдмаршала. Парад состоится в ближайшее воскресенье. Впрочем, мы ещё успеем поговорить об этом в другой раз, а сейчас прошу извинить: сегодня на приём ко мне записалось много людей, а я должен принять всех. Этого требует справедливость.
От императора Репнин сразу поехал домой порадовать жену присвоением ему чина генерал-фельдмаршала: она сильнее всех переживала несправедливость императрицы Екатерины и её окружения при распределении наград за заслуги в последней Русско-турецкой войне.
Наталья Александровна встретила его в новой причёске, сделанной по последней моде. Гладко зачёсанные волосы были стянуты сзади в тугой пучок и сильно напомажены.
— Ну как, — повертелась она перед ним, — красиво?
— Слишком много штукатурки, — усмехнулся князь.
— Не нравится потому, что ты к такой красоте ещё не привык. Завтра буду казаться красивее.
— От тебя пахнет луком и пряностями, — сказал он. — Была на кухне?
— Угадал. Помогала поварам готовить праздничный обед.
— Такой обед будет кстати.
— Я знала, что доставишь домой радостную весть. Или я неправа?
— Ты всегда бываешь права, — притянул он её к себе. — Можешь поздравить, с сегодняшнего дня я генерал-фельдмаршал. Государь был ко мне очень милостив.
— Я знала, что так будет, — торжествующе сказала супруга. — Правду надолго под замок не запрёшь.
Она провела его в столовую и показала столы, сдвинутые друг к другу.
— Это для дворовых, — пояснила она, — пусть и они порадуются.
— Мы тоже будем с ними?
— Наше присутствие их будет стеснять. Для нас накрыт стол в твоём рабочем кабинете. Можешь идти туда, я пойду следом, как только дам кое-какие распоряжения прислуге.
Уединившись в кабинете, они сидели за столом до позднего вечера. Наталье Александровне показалось, что муж не был так рад получению нового чина, как она, да и вообще настроение у него было не совсем праздничное.
— Ты разочаровался в Павле Петровиче? — спросила она его напрямик.
— Я уже говорил, он был ко мне милостив. В разговоре высказывал умные мысли. Но он суетлив, а суетливость для руководителя государства — величайший порок.
— Но может быть, он только сейчас такой, ещё не привык к своему новому положению. Когда освоится, всё может пойти иначе.
— Будем надеяться.
После встречи с императором Репнин два дня никуда не выезжал, отдыхал дома. Потом поехал к Безбородко, который всё ещё оставался на своём месте, хотя многие руководители ведомств императором были уже заменены.
Первый министр знал о присвоении Репнину чина генерал-фельдмаршала. Он был рад этому событию и в первые минуты встречи не раз подчёркивал это.
— Думаю, Павел не ограничится награждением вас фельдмаршальским чином, — сказал он. — Он постарается найти для вас такое место, чтобы вы были у него всегда под рукой. Он даже Румянцева желает перетащить в Петербург, хотя сия затея, как мне представляется, ни к чему не приведёт: в его годы никакими приманками не вытащить из Киева. Но у вас положение другое.
— Не скрою, я был бы рад закрепиться в Петербурге, — отвечал Репнин, — но у меня нет на это никаких надежд. Император уже объявил, что за мной сохраняются прежние должности и, следовательно, местом моего постоянного проживания остаётся город Вильно.
— Император переменчив: сегодня скажет так, а завтра уже говорит другое… Впрочем, — задумался Безбородко, — решения императора часто зависят от подсказок его окружения, а оно расколото на две партии, хотя сам император этого пока не замечает.
— А кто к нему наиболее близок?
— Лида, которые при Екатерине не играли никакой роли. Архаров, например.
— Первый раз о нём слышу.
— Обер-полицмейстер, гроза города. Императору нравится своей строгостью к нижестоящим и тем, что с полуслова умеет угадывать его мысли.
— А ещё кто?
— Ростопчин, Кутайсов, Нелидов… Особенность придворной интриги заключается в том, что в неё вовлечены знатные дамы, в том числе сама императрица и её фрейлина Нелидова, на которую Павел «положил глаз» ещё в то время, когда был великим князем. Кстати, любимая фрейлина императрицы принадлежит к фамилии князей Куракиных, а Куракины стоят за тебя горой. Ведь ты через жену связан с ними родственными отношениями. Не так ли?
— Я не поддерживаю с ними близких отношений, — сказал Репнин, насупившись.
После небольшой паузы Безбородко заговорил снова:
— Надеюсь, князь, вы правильно поймёте мою полную откровенность перед вами и забудете то, что я вам говорил, тем более, что мои высказывания были основаны на слухах и предположениях.
— Вы могли бы и не говорить мне этого.
— Спасибо, Николай Васильевич. Посплетничали, а теперь поговорим о деле. Расскажите, как там ведут себя наши поляки?
Репнин рассказал ему то, что уже говорил императору. А потом, помедлив, к сказанному добавил следующее:
— На польских землях всё пока спокойно, но сие не должно настраивать нас на благодушный лад. По моему глубокому убеждению, польский вопрос ещё не решён. Поляки — цельный народ со своими традициями, обычаями, богатейшей культурой; народ, которому необходимо иметь своё государственное образование. Пусть в составе Российской империи, но такое государственное образование необходимо. Вы со мной согласны?
— Я подумывал об этом, но вопрос сложный, его надобно глубоко изучить. Но я вижу, у вас ко мне есть ещё что-то? — поспешил отвести польскую тему первый министр.
— Вы угадали. Я приехал поговорить с вами о наших отношениях с Францией. Я был не так давно в Риге и видел стоявшие на приколе корабли с полными трюмами товаров, предназначавшихся для продажи французским покупателям. Товары гниют, купцы терпят убытки. Много от этого теряет и государственная казна.
— Я об этом помню, ну и что? Вы же сами прекрасно знаете, что существует указ о прекращении сообщений с Францией и его пока никто не отменял.
— Указ был издан Екатериной, но её сейчас нет. Надобно воспользоваться новыми обстоятельствами и побудить императора согласиться довести отношения с Францией хотя бы до такого уровня, чтобы торговые люди сторон могли обмениваться между собой товарами.
— Поговорить с императором об этом можно, но думаю, это лучше сделать после коронации. В настоящее время император ни о чём не желает думать, кроме как об этой ожидаемой всеми церемонии. Кстати, вы собираетесь принять в ней участие?
— Император пожелал, чтобы я тоже присутствовал.
— Вот и хорошо. Значит, у нас ещё будет время для новых встреч.
Репнин пробыл у первого министра более трёх часов. Хотя ни один из поднятых им вопросов не был доведён до решения, он был доволен этой встречей. Главное — ему удалось обратить внимание одного из основных членов правительства на весьма важные внешнеполитические вопросы и даже найти союзника, пусть и не очень надёжного.