Это осознание доводило Годелота до лютого, неистового бешенства на себя. Поддавшись секундной ярости, не сумев держаться достойно в ситуации, когда не было права на ошибку, он потерял единственный козырь, который ему так щедро сдала в этом доме судьба. Он лишился влиятельного союзника, лишился именно сейчас, когда так много вопросов начали обретать зыбкие ответы и когда этот союзник был ему особенно необходим.
А кроме того, отметая в сторону давно осточертевшую ему паутину интриг, Годелот понимал, что ему отчаянно не хватает доктора. Их странной и хрупкой духовной связи. Суховато-иронических наставлений, ошеломительных открытий, невероятных рассказов. Коротких жестких суждений, переворачивавших привычный мир подростка с ног на голову. Заставлявших его пристально вглядываться в обыденные вещи и обнаруживать в них неведомые прежде чудеса.
Дни тянулись своим чередом, попеременно заполненные то скукой, то нехитрыми солдатскими развлечениями, пока не наступил очередной ничем не примечательный вечер. Гарнизон едва успел отужинать, когда явился капрал Фарро и сделал неожиданное объявление: мальчик-скороход занемог, и есть подозрение на корь, порой называемую малой оспой. Болезнь превесьма неприятная да к тому же люто заразная. А покуда бедолага изолирован от прочих обитателей особняка до выяснения, чем же он все-таки хвор. Все же до единого, кто проживает в доме, должны поочередно явиться к доктору для спешного осмотра на предмет угрозы эпидемии.
Солдаты отнеслись к новостям по-разному. Кто-то за плоскими шутками прятал заметное беспокойство, кто-то вовсе безразлично пожал плечами, но приказы не обсуждаются. Без лишних разглагольствований распределившись по старшинству, гарнизон особняка потянулся к доктору Бениньо. По мере осмотра никто еще не был признан больным, поэтому напряжение понемногу спадало, и к тому моменту, как подошла последняя очередь, Годелота, — корь успели с общим облегчением снять с повестки дня, хотя врач и предупреждал о малопонятном «периоде инкубации».
Соратники уже удалялись вниз по лестнице, почтительно стараясь не громыхать сапогами. Морит, обернувшись, помахал шотландцу:
— Догоняй! В караулке подождем!
Тот натянуто кивнул в ответ и подошел к знакомой двери, чувствуя себя так, будто за ней скрывался приснопамятный каземат инквизиции. Взялся за ручку и несмело вошел.
— Добрый вечер, господин доктор, — хрипловато произнес Годелот и откашлялся.
— Входите, Мак-Рорк, — деловито отозвался врач, звеня чем-то в недрах объемистой корзины. — За вами еще кто-нибудь есть?
Подросток попытался говорить тверже:
— Нет, господин доктор, я последний.
Бениньо еще некоторое время шумно звенел склянками, а затем уронил руки на стол и замер.
Годелот с полминуты постоял неподвижно, потом негромко спросил:
— Доктор… мне нужно что-то сделать? Снять колет или… что-то в этом духе?
А врач обернулся к юноше и посмотрел ему прямо в глаза знакомым, совсем прежним взглядом.
— Нет… не нужно… — пробормотал он. — Садитесь, Годелот. Мне… очень надо с вами поговорить.
Шотландец секунду помедлил, машинально огляделся и двинулся к тому самому креслу у камина, в котором сидел в прошлый раз. Опустившись в его мягкое нутро, он замер, следя за доктором. Сердце взволнованно заколотилось. Неужели сейчас что-то изменится?.. Но почему Бениньо выглядит таким растерянным и подавленным?
А врач тоже подошел к камину, сегодня холодному и темному, сел напротив солдата и хмуро потер лоб сжатыми пальцами обеих рук.
— Годелот. Мы с вами совсем не общались в последнюю неделю. Полагаю, нам обоим стоило обдумать тот непростой разговор. Надеюсь, вы сумели… прийти к каким-то разумным выводам. — Он снова вздохнул. — Впрочем, я не об этом хотел поговорить с вами. Я лишь надеюсь, что тот вечер не сделал меня… вашим врагом.
Подросток озадаченно пробормотал:
— Вовсе нет, доктор, что вы… Напротив. Я думал, что вы не простите мне того случая. Я вел себя тогда, как…
— …как глубоко порядочный, но глупый мальчишка, — отрезал Бениньо. — Оставим это, Годелот.
Губы врача передернулись. Он побарабанил пальцами по подлокотникам кресла, глядя куда-то в угол за спиной шотландца, а потом продолжил с видимым усилием:
— Друг мой. Ваши однополчане будут ждать вас. Поэтому я перейду к делу, хотя, право, чувствую себя препаршиво, говоря с вами об этом. Годелот, мне нужна ваша помощь. Очень нужна. Поверьте, я не стал бы обращаться к вам, будь у меня иной выход. Но… вы единственный, кому я могу доверять. Не потому, что мы друзья. Просто потому, что вы действительно честный человек, еще не тронутый гнильцой прагматизма и житейской сметки. Как красиво нынче называют подлость, господи помилуй!
Шотландец ожидал чего угодно. Он никогда не знал, что скажет этот человек в следующий миг. Но просьбы о помощи он не ждал. Однако раздумывать было не ко времени. Настал тот самый момент, о котором говорил ему Пеппо. Доктор снова позвал Годелота, и упускать этот шанс было нельзя.
Юноша спокойно кивнул:
— Что я могу сделать для вас, господин доктор?
А Бениньо подался вперед, и лицо его окаменело:
— Годелот. Я прошу вас взять короткий отпуск, съездить туда, куда я попрошу вас, и передать то, что я вам дам.
Шотландец несколько секунд молчал, потом склонил голову:
— Я не уверен, что мне предоставят отпуск, господин доктор.
Но Бениньо лишь покачал головой:
— Все зависит от того, как просить. Сошлитесь на полученное наследство. Я даже напишу вам подобающее письмо. Да, не улыбайтесь так скептично. В бытность мою студентом мой лучший друг изучал право. Я часами слушал его скучные разглагольствования. Прошло много лет, но я и сейчас сумею составить бумагу так, что человек, не имеющий отношения к юриспруденции, не заметит неточностей. — Он вдруг горько скривил уголок рта. — Забавно… Я, ничего не объяснив, уже сулю вам поддельные документы. Как легко толковать о морали, пока не припечет!
Он усмехнулся, все так же горько кривясь, а подросток невольно подался навстречу:
— Доктор, не так давно я обманом влез в ваш кабинет. Так что считайте, что мы квиты. Я слушаю вас.
— Авантюрист, как и прежде. — К Бениньо уже вернулось обычное самообладание. — Но, Годелот, мной движет не прихоть. У меня мало времени. Возможно, его совсем нет, и я вынужден рисковать. Хуже того, я вынужден рисковать вами. Но я в отчаянном положении.
Врач покусал губы, стряхнул с подлокотников кресла воображаемый сор, как всегда делал в минуты волнения. Затем заговорил глухо и твердо, словно окончательно решившись:
— Мне нужно, чтобы вы съездили в деревню Бурроне, это в сутках пути отсюда. Нашли там некого человека и передали ему от меня письмо и бутылку вина. Все дорожные расходы я оплачу, включая хорошую лошадь. Ее можно взять взаймы у барышника. Выберите любую, что вам понравится, никакой экономии.
Брови солдата дрогнули:
— Какая секретность, чтоб передать бутылку вина…
Но Бениньо взметнулся из кресла:
— К черту вино! Это просто условный знак! Господи, Годелот… Я знаю, вам не хочется быть использованным вслепую. Но, поверьте, друг мой, вам не нужны мои заботы! Меня не отпустят из особняка одного. Никогда. Иначе я не утруждал бы вас этой просьбой. Но я покидаю дом крайне редко и обычно вместе с ее сиятельством. Вы же — другое дело. Годелот! — Бениньо резко обернулся. — Не думаете же вы, что я прошу вас о такой услуге за пустое «спасибо»? Вы не останетесь внакладе, клянусь вам!
Шотландец задумчиво наблюдал за врачом. Тот мерил комнату широкими шагами, а пальцы терзали оборки манжет так, что слышался треск нитей. Ошибаетесь, доктор. Мне нужны ваши заботы. Знать бы, что способно так сильно вывести вас из равновесия…
Однако Бениньо понял молчание солдата на свой лад. Он остановился напротив и промолвил очень тихо и твердо:
— Отвезите письмо, Годелот. Я ничего не буду сулить вам сейчас. Но я буду у вас в долгу. И вы сможете взыскать этот долг, когда решите, чего хотите.
— Господин доктор, мне ничего не нужно от вас. Я выполню ваше поручение.
Вероятно, ему показалось. Но в этот момент Годелот мог поклясться, что в глазах Бениньо отразилось такое облегчение, будто с его плеч сняли чугунную пушку. Врач шагнул к юноше и крепко сжал его плечо:
— Благодарю вас, Годелот. А теперь ступайте. Если вы проведете здесь больше времени, чем другие, это покажется странным. Я все подготовлю сам и дам вам знать.
Солдат поднялся, поклонился врачу и сделал шаг к двери.
— Господин доктор, — обернулся он, уже с досадой сознавая, что лучше бы промолчать, — простите… Вы чем-то напуганы?
Но Бениньо нимало не рассердился на этот прямой вопрос. Он только устало потер виски:
— Пустое, Годелот. Возможно, я просто становлюсь по-стариковски мнителен. Но я чувствую: вот-вот произойдет что-то ужасное. Герцогине не докладывают ничего существенного, но что-то не так. Полковник Орсо начал пить. Я знаю его двенадцать лет и никогда не видел во хмелю. Напали на вас, потом убили Марцино. Что за чертовщина творится, господи?! Мне стыдно признаваться в этом, Годелот, но я почти готов уверовать в церковную околесицу о расплате за грехи. Над герцогиней сгущаются тучи. — Он резко встряхнул кистями рук, словно пытаясь освободиться от прилипшей паутины, и поднял глаза на шотландца. — Друг мой, оставим этот разговор. Со всеми случаются минуты слабости, но с ними нужно справляться без свидетелей. Ступайте. Я надеюсь, что вы не передумаете.
— Не беспокойтесь, господин доктор. — Подросток отвесил еще один поклон и взялся за ручку двери. — О, доктор Бениньо, простите! — встрепенулся он. — А как же скороход? С ним все обойдется?
Но врач только махнул рукой:
— Бог с вами, у мальчугана самая обыкновенная крапивница, он переел вишен. Два дня обильного питья, и он обо всем забудет.
— Постойте, так, значит, весь этот осмотр…
— …просто предлог, чтоб вызвать вас на разговор, не привлекая ничьего внимания. Ступайте наконец, вас ждут!