Он выехал из Тревизо на следующее утро. В седельной суме лежал холщовый мешочек с горстью земли, а на душе — угловатый камень. Рассказ сестры Лючии то казался Годелоту бессмыслицей, то обретал какие-то грозные и тягостные очертания, то пробуждал злость. Неужели несчастный Жермано отдал жизнь за чужого сына, оказавшегося попросту ненужным своему отцу? Человеку, который все эти годы жил и здравствовал, пока Пеппо насмерть бился за существование. Человеку, у которого, похоже, находится вторая Треть. Значит, она так и не досталась герцогине? И столько лет хранилась у Алессы? Часть Наследия, о котором Пеппо не имел и понятия. Где же она теперь? И жив ли этот таинственный человек?
Годелот перехватил поводья и дал коню шенкеля. Завтра он будет в Венеции. В первую же свободную минуту оставит для Пеппо письмо в книжной лавке. Но сначала попросит у доктора свою награду…
Глава 15. Немного о восьмой заповеди
В особняк Фонци Годелот вернулся перед самым вечерним построением. Ему даже не пришлось изображать человека, побывавшего у могилы родственника: события последних дней повергли его в непритворно мрачное настроение.
Расписавшись в капральском реестре, шотландец отправился к полковнику отчитаться о прибытии. Орсо принял его незамедлительно, вполне благосклонно приветствовал и небрежно спросил, успешно ли прошла поездка. Получив утвердительный ответ, он несколько секунд молчал, думчиво оглядывая подчиненного.
— Я был в Ферраре всего один раз, — промолвил наконец полковник. — Блестящий город… Но дерут три шкуры за каждую корку хлеба. Через какие ворота вы въехали?
Годелот мысленно выругался. Он понятия не имел, ни сколько в Ферраре ворот, ни как они называются.
— Право, не помню, мой полковник, — ответил он, хмурясь, — мне было тяжело снова увидеть постаревших родных. Многих уже нет в живых. Словом, к разъездам как-то сердце не лежало.
Еще договаривая, юноша ощутил укол брезгливости: лгать удавалось все легче. Однако полковник лишь приподнял брови:
— Поехать в первый отпуск и даже не запомнить одного из богатейших городов на тысячи миль окрест? А меж тем вы совсем не выглядите так, словно беспробудно пьянствовали четыре дня.
Шотландец закусил губу. Скулы заполыхали дурацким жаром под вопросительным взглядом полковничьих мортир.
— Виноват, мой полковник. Дозвольте опустить подробности. Поручения доктора я выполнил надлежащим образом.
Орсо же подался вперед и поглядел на Годелота с интересом, будто на редкую моль, которую любопытно рассмотреть прежде, чем прихлопнуть:
— Вы меня заинтриговали, Мак-Рорк.
Подростка уже всерьез одолел страх, что сейчас он окончательно заврется.
— Ваше превосходительство, — начал он, и челюсти свело, словно от надкушенной редьки, — я не растратил казенных денег, явился в срок и не нарушил никаких правил. У доктора тоже нет нареканий.
Орсо, казалось, уже откровенно забавлялся.
— А я вас ни в чем и не обвиняю, — вкрадчиво пояснил он, — мне просто любопытно, отчего вы так сконфузились.
Сейчас полковник походил на сытого кота, из чистого интереса следящего за перепуганной мышью. Но Годелот слишком хорошо знал кондотьера и ничуть не верил в праздный интерес. Раздражение пополам с замешательством путали мысли… И тут же из этого хаоса сам собой родился ответ:
— Извольте, ваше превосходительство, я невеликой учености, и мне даже в голову не пришло узнать, как назывались ворота, в которые я вошел. У меня просто оставались деньги и свободное время. А потому я посетил публичный дом и… порядком там задержался. Но, поскольку речь идет об отпуске, я надеялся сохранить свои личные дела при себе.
Еще немного, и у ворота начнет плавиться пуговица. А Орсо вдруг почти озорно усмехнулся:
— Вы неисправимый провинциал, Мак-Рорк. Чего вы рдеете, будто девица в казарме? Вы взрослый человек и имеете полное право развлекаться в отпуску по своему усмотрению. Конечно, пока ваши приключения не во вред вашей службе. Ступайте, мальчишка. Опоздаете к построению.
Шотландец угловато поклонился — мышцы казались деревянными. Развернулся и двинулся к двери. У самого порога его настиг оклик:
— Мак-Рорк. Один совет. Хоть от меня вы свою эскападу и желали скрыть, от однополчан ее скрывать не стоит. Поверьте, узнав, что вы ездили в отпуск в Феррару и не завели там пикантной интрижки, вас поднимут на смех. Особенно учитывая, что вы в отряде младший.
— Благодарю, мой полковник… — обронил Годелот, одинаково готовый провалиться сквозь пол и швырнуть в кондотьера кочергой. Орсо никогда прежде не позволял себе подобных издевок, и шотландцу от этого было еще гаже, чем от собственной глупости.
…Однако за ужином новобранец вдруг понял, что насмешки кондотьера были вовсе не пустым зубоскальством. Его действительно засыпали сальными расспросами, долго и со вкусом подтрунивали над его смущением, а Карл и вовсе превзошел самого себя настолько, что даже Клименте покатывался со смеху. Годелот сначала отшучивался, потом начал злиться, а потом, уже готовый полезть в драку, вспомнил язвительный совет полковника. Поддавшись раздражению, он в самом вызывающем тоне повторил соратникам дурацкую отговорку, которую от чистой растерянности сболтнул командиру… и был ошеломлен поднявшимся за столом одобрительным гулом. Перед ним тут же возникла полная кружка, несколько ладоней похлопали по плечам, а Дюваль громко возвестил, что «наконец-то птенец за ум взялся и теперь свойский парень».
…Из трапезной Годелот вышел порядком навеселе и в паршивом настроении. Его не отпускало ощущение, что Орсо попросту пытался поймать его на лжи, а вдобавок было конфузно появляться подвыпившим перед доктором Бениньо.
Глубоко вздохнув, шотландец постучал в дверь докторской цитадели. Благожелательное ответное «прошу» слегка подбодрило его, и он вошел в кабинет. Доктор Бениньо сидел за столом, что-то сосредоточенно записывая, но, увидев визитера, тут же отбросил перо и поднялся на ноги.
— Господи, Годелот! — приглушенно воскликнул он. — Вы вернулись, дорогой мой! — Бениньо суетливо устремился навстречу юноше и сжал его плечи. — Как я тревожился о вас! Садитесь же, не стойте!
Шотландец, не ожидавший такого теплого приема, неловко что-то пробормотал, а доктор уже подтолкнул его к креслу и деловито звенел чем-то у секретера. Через минуту он протянул Годелоту бокал золотистого вина и сел напротив, тревожно глядя ему в глаза:
— Рассказывайте… Прежде всего, ради бога, скажите: вы не ранены?
Подросток устало вздохнул, поворачивая в руках ножку бокала:
— Нет, доктор.
Он прикусил губу, чувствуя, что все его планы приукрасить свои приключения выглядят не изящнее дырявого горшка на изгороди. Он уже попытался сегодня приврать.
— Доктор Бениньо, — начал Годелот, не прикасаясь к вину, — я был в Бурроне и выполнил все, как вы велели. У меня остались деньги из тех, что вы дали мне на расходы. Вот. — Он вынул из кармана кошель и ссыпал на стол пригоршню серебра. — И скажу вам честно: я не отработал таких щедрых подорожных. Моя поездка оказалась столь же рискованна, как если бы Филомена отрядила меня на рынок за мешком репы. Так что вы зря так тревожились.
Пальцы Бениньо резко сжались на ручке кресла:
— Репа. Я был бы счастлив тревожиться лишь о запасах репы, юный беспечный дуралей. Но, да будет вам известно, вы столь безмятежно съездили в Бурроне лишь по одной причине: вам хватило ума и удачи запетлять следы. А я готов руку в огонь положить: из этого дома вы вышли с провожатым.
Доктор помолчал, а потом добела сжатые пальцы разомкнулись, и он мягко придвинул серебро обратно:
— Годелот, вы справедливо заметили, что я посылал вас не на рынок. Так что вы не должны отсчитывать сдачу. Вы не представляете, какую услугу оказали мне. Возьмите деньги, вы заслужили их.
Но шотландец помотал головой:
— Я сполна насладился обедом мессера Берсатто, больше мне не по чинам. Господин трактирщик шлет вам поклон и обещает все выполнить в точности по вашим указаниям.
Врач бегло улыбнулся:
— Я давно не видел его. Он все такой же рыжий и веселый плут?
— Насчет рыжего судить не могу, мессер Берсатто волосами небогат. Но хозяин он хороший, хотя угодлив до того, что все ждешь, когда мясо на блюде само засахарится.
Губы Бениньо дрогнули, и эскулап вдруг расхохотался:
— Черт побери, это самое меткое определение Руфино Берсатто из всех, что можно измыслить! Пейте, Годелот, не стесняйтесь, вам ведь не в караул. Пейте и расскажите мне все подробности. Я сам готов напиться вдребезги, до того у меня легче на душе.
И шотландец рассказывал. Он поведал о Бурроне и о постоялом дворе так подробно, будто Бениньо собирался писать по его рассказу картину размером с церковную фреску, а сам меж тем настороженно размышлял, спросит ли врач, где он шатался оставшиеся сутки.
Однако все обернулось куда проще. Бениньо даже не попытался задавать нежелательных вопросов. Выслушав отчет о вояже, он кивнул, и голос его еще больше потеплел:
— Вы превосходный порученец, друг мой. Надежный и толковый. — Он перехватил взгляд Годелота и нахмурился с легким укором. — Да не коситесь вы так мрачно на эти монеты! Понимаю, вы думаете, что я хочу откупиться от своих прежних посулов. Это не так, друг мой. — Бениньо посерьезнел. — Деньги эти ваши, я дал вам их без всякой нужды в отчете. Но моей признательности они не окупают. И если вы уже решили, чего бы вам хотелось в награду, — я слушаю вас. Если же нет — я подожду, подумайте без спешки.
Несколько минут оба молчали. Годелот, почти не чувствуя вкуса, потягивал дорогое вино. Быть может, имело бы смысл просто сохранить должок до удобного случая, но шотландец не верил в постоянство удачи и предпочитал не тянуть. К тому же решение давно было готово… Мысленно содрогнувшись от собственной наглости, он поднял на врача глаза:
— Да, доктор, я уже решил. Я хочу получить ответ на один вопрос. Кто отец Пеппо?