Шотландец не успел ничего переспросить — врач уже поднимался по лестнице, не оборачиваясь. Но Годелоту и не нужно было лишних расспросов. Несколько секунд постояв на месте, он оглядел пустой полутемный коридор и рванулся к своей каморке. Пошарив в недавно купленном сундучке, вынул кошель со сбережениями и, на ходу набрасывая плащ, под которым кошель не бросался бы в глаза, снова поспешил к выходу.
Стремительно шагая по улице, он старался усилием подавить волнение. Что за опасность грозит Пеппо? Вероятно, его убежище раскрыто и охота на него идет к концу. Откуда доктор может это знать? Откуда угодно, он вообще знает намного больше, чем хочет обсуждать с Годелотом.
Какова вероятность, что доктор лжет? Нужно признать: она существует. По сути, доктор сам упоминал, что он человек подневольный. Тот же самый вездесущий полковник мог потребовать, чтобы Бениньо вспугнул шотландца и заставил помчаться прямиком к Пеппо, ведя на хвосте погоню. Однако откуда полковнику известно о доверительных отношениях Годелота с врачом? О том, как много лишнего Бениньо успел рассказать новобранцу? Хотя черт его знает. Шотландец уже не раз убеждался, что у его командира длинные руки. Не в этом ли дело? Не за свою ли откровенность теперь расплачивается доктор, играя по правилам Орсо?
Годелот резко встряхнул головой и ниже надвинул шляпу. Хватит… У него всего два пути. Довериться человеку, который ни разу его не подводил, и попытаться защитить друга. Или довериться своим домыслам, отправиться назад в восторге от собственной прозорливости и потом узнать, что случилось что-то непоправимое. Кажется, выбор несложен.
А сейчас у него есть куда более важная задача. Ему по-прежнему не известно, где живет Пеппо. В прошлый раз друг отказался называть свое укрытие, справедливо заметив, что при таком клубке аспидов под самым локтем надежнее всего просто меньше знать.
У кого попросить совета — тут и думать было нечего. Кудрявая лавочница Росанна непременно знает, где найти Пеппо. Черт, а ведь он надеялся увидеть ее совсем по другому поводу… Только вот лавку сыскать будет непросто. Замедлив шаги, Годелот задумался. Плутать по Каннареджо наобум — только время терять. А вот, пожалуй, от того самого памятного моста дорогу он найдет.
…Здравая эта мысль себя оправдала, хотя шотландец все равно порядком порыскал по шумным и грязным переулкам. Стрелка на видневшихся из-за крыш башенных часах уже ползла к восьми, когда Годелот вышел к лавке Барбьери и толкнул дверь. Но тут его поджидало разочарование. Лавка была заперта.
Раздосадованно выругавшись, шотландец устремился к соседней лавчонке, где восседал долговязый, неистово веснушчатый и чрезвычайно медлительный субъект, торговавший луженой посудой.
— Барби-и-иери-то?.. — гнусаво протянул он. — Как же. Знаю. Нет их.
— Я вижу, что их нет, — осклабился Годелот, изнемогая от желания врезать одним из стоящих на полках ковшей аккурат в середину хозяйского лба. — А когда они вернутся?
Лудильщик неторопливо почесал переносицу.
— Ну, когда… Когда надо, тогда и вернутся. Они ж не просто так уехали. По делу. У покойной жены Джованни сестрица в Виченце осталась. Стало быть, Росанне тетушка. Она дочку замуж выдает. Вот Барби-и-иери на свадьбу и уехали.
Выслушивая эту обстоятельную сагу, Годелот чувствовал, что ковши потеряли свою прелесть. Веснушчатый герольд, скорее, заслуживал основательной суповой кастрюли. С трудом подавив в себе злость и сквозь зубы распрощавшись с лудильщиком, шотландец почти выбежал на улицу и остановился в полной растерянности. Ну же. Пеппо не может жить далеко отсюда.
Траттория. Непременно большая — в такой легче затеряться. И в ней, несомненно, много военных — Пеппо обязательно позаботился бы о том, чтобы за заработком не нужно было далеко бегать. Что же остается? Только рыскать от одной траттории к другой в надежде, что ему повезет.
Глава 16. К стопам пророка
В траттории «Шлем и гарда» тем вечером было удивительно мирно. Хотя в питейной не пустовал ни один стол, сегодня никто не горланил пьяных куплетов, и даже ни одной свары не вспыхнуло по углам.
Мессер Ренато за стойкой лениво возил лезвием ножа по оселку, в охотку потягивая из объемистой кружки разбавленное вино. Он предвидел, что сегодня гуляки не засидятся, и уже мечтательно подумывал о бараньем супе в тишине своих апартаментов.
Когда грезы эти уже дошли до образа дымящейся мозговой кости, входная дверь скрипнула, и кабатчик с неудовольствием вынырнул из своих мыслей. Кого еще нелегкая принесла? Но Ренато тут же уронил оселок и вытер руки о засаленный фартук: в тратторию вошел немолодой и сухопарый доминиканский монах. Этот гость едва ли пожаловал, чтоб угоститься выпивкой и шкварками…
А монах неспешно двинулся к стойке, не замечая ни настороженных взглядов, ни зарокотавшего в питейной шепота. Подойдя вплотную, он сухо обратился к кабатчику:
— Добрый вечер, любезный.
— Здравы будьте, святой отец, — поклонился Ренато, незаметно отодвигая кружку. — Чем могу вам служить?
— Мне чрезвычайно нужно повидаться с одним из ваших постояльцев, — спокойно отозвался доминиканец. — Надеюсь на ваше содействие.
— О… так конечно, — Ренато ощутил, как в животе что-то нехорошо сжалось, — а кого ваша милость разыскивает?
— Мне потребен слепой оружейный мастер по имени Джузеппе. — Монах оперся ладонью о стойку, и кабатчик не к месту подумал, что сроду не видел таких чистых ногтей.
— Так это… Святой отец, слепой парень у меня квартирует, все верно. Только его не Джузеппе кликать. Риччо его зовут. Фабрицио то бишь.
Доминиканец улыбнулся уголками губ:
— Высокий черноволосый юноша лет семнадцати, темно-синие глаза и рубец на щеке?
— Э… да, он самый. — Ренато откашлялся.
— Тогда меня устраивает и Фабрицио. Благоволите за ним послать. Обо мне упоминать не стоит, ни к чему понапрасну… смущать.
Кабатчик замялся. Спорить с братом-доминиканцем, от которого отчетливо веяло спокойной уверенностью облеченного властью человека, было не с руки. Но к постояльцам своим Ренато относился не без некоторой принципиальности. Снова неловко откашлявшись, кабатчик промолвил:
— Сию минуту, святой отец. Не знаю, у себя ли парень. Я пошлю слугу.
Но в этот момент из-за стола поднялся неизменный капрал Бьянко, встревавший во все и всегда.
— Э-э, погодите, мессер Ренато… — протянул он в своей обычной манере. — Ни к чему постреленка зря гонять. Детишки разговорчивы. Да и чего букаш сделать сможет, коли Риччо заупрямится? Я сам схожу. Будет надо — и в охапке парня притащу.
В питейной повисла напряженная тишина, но доминиканец лишь кивнул:
— Премного обязан, господин капрал. Только извольте знать вежество.
— Все будет в лучшем виде, — с ухмылкой заверил капрал и двинулся вверх по лестнице, провожаемый десятками тяжелых взглядов.
Пеппо тщательно протер ствол вычищенного мушкета и прислонил оружие к стене. Заказчик обещал сегодня же забрать мушкет и расплатиться, но, судя по тому, как он торопился в питейную, лучше сразу приготовиться к препирательствам за каждый гроссо… А деньги нужны. Чертовски нужны.
Словно наперекор этим безрадостным мыслям, в дверь вдруг постучали, и Пеппо встрепенулся: неужели заказчик все же не забыл своих обязательств в пылу веселья?
Он торопливо распахнул дверь, но тут же ощутил укол разочарования.
— Доброго вечерка, Риччо, — послышалось с порога.
— Капрал Бьянко, — сухо отозвался Пеппо, даже не стараясь скрыть досаду. — Чем могу быть полезен?
— Ишь, обходителен! — ухмыльнулся капрал. — Ни дать ни взять, мед в уксусе. Дай войти. Разговорец есть.
Пеппо шагнул назад, позволяя Бьянко войти в темную комнату.
— У тебя ровно в склепе… — пробубнил капрал. — Едрить его в душу! — Это восклицание последовало за грохотом упавшего мушкета.
Локоть Бьянко тут же охватили жесткие пальцы.
— Ты пляши поосторожнее, — раздался из темноты холодный голос оружейника. — У меня бальная зала невелика. Справа табурет, башку не расшиби.
Капрал выпрямился, расставляя ноги, чтобы держаться потверже.
— Жуткий ты тип, чертяка, — сообщил он не без нотки уважения. — А теперь уши разуй да слушай. Тут гость по твою душу пожаловал, внизу торчит. Монах-доминиканец, осанистый, важный, и по роже сразу видать — из святых отцов-инквизиторов. Не знаю, чем ты им насолил, да и знать мне ни к чему. А только мой тебе совет: пока не поздно, пошвыряй в суму барахлишко и чеши отсюда к чертовой бабушке. Час уже темный, но все лучше в переулках с голытьбой местной, чем в каземате с крысами. А я в дверь поколочу, поору да спущусь дурак дураком, скажу, не застал, шляешься где-то.
Капрал ожидал испуга, недоверия или чего-то еще, хотя Риччо был достаточно чудаковат, чтобы отреагировать как-нибудь пооригинальнее. Однако из темноты донеслось лишь короткое «хм», за которым вновь воцарилась тишина. Похоже, оружейник не слишком удивился оглушительным вестям.
— А каким путем мне лучше сбежать? — вдруг поинтересовалась темнота самым бесхитростным и искренним голосом. Бьянко же озадаченно крякнул:
— А черт его знает! Я б с черного хода стреканул.
В ответ темнота усмехнулась:
— Погоди, а как же точно указать мне путь, чтобы я, преисполненный благодарности, рванул туда со всех ног и угодил прямиком в засаду?
Бьянко не сразу понял иронию, но через секунду гулко и негодующе засопел:
— Сукин ты неблагодарный сын! Я предупредить шел, а он юродствует! Да я сам вызвался, вроде как привести тебя! Мне парни в спине аж дыр глазами навертели, теперь месяц никто руки не подаст!
Странно, но капрал, лютый во хмелю и держащий в страхе половину траттории, сейчас всерьез ощущал себя до глубины души обиженным… Однако темнота вдруг как-то разом сгустилась и исторгла напряженный вопрос:
— Так за мной вправду инквизитор притащился? Один или с солдатами?
— Шут его знает! — окончательно взбеленился Бьянко. — Я тебя остерег, а дальше сам вертись! Бывай, упырь подвальный!