Но вскоре ветеран начал выматываться под натиском разъяренного полковника. Поврежденная левая нога все сильней давала о себе знать, все хуже сгибался сустав, и Клименте уже знал: скоро бедро онемеет. Ничего… Еще немного. Выиграть беглецам еще несколько минут, каждая из них может решить исход этой ночи.
Но Орсо тоже сознавал цену каждой потерянной минуты. Вложив отчаянное усилие в один могучий удар, он выбил скьявону из руки Клименте, и солдат тяжело упал на колено. Клинок звонко грянулся о камни мостовой, рассыпав рикошет эха. Клименте вскинул голову, почти готовый увидеть занесенное лезвие, но переулок уже был пуст, только черный плащ валялся на мокрых камнях да быстрый силуэт стремительно растворялся в зыбкой пелене мелкой мороси.
(Немногим ранее)
Ждать… Ждать… Ждать…
Время шло, и это навязшее в уме слово уже колебалось где-то меж заклинанием и ругательством, когда за дверью вдруг послышались новые шаги, и Годелот весь обратился в слух, почти перестав дышать. Две пары сапог чеканно мерили коридор. Подметки разом звонко ударили в каменную кладку пола, и голос Клименте произнес:
— Мой капитан, имею срочное письменное распоряжение от его превосходительства полковника Орсо!
Снова звякнули ножны — Ромоло встал.
— Давайте, — сухо приказал он.
Следом послышались еще два шага, короткое восклицание и рваный вдох, а затем что-то тяжелое обвалилось на пол. Годелот стиснул зубы, зачем-то снова проводя ладонью по пуговицам камзола, а в замке уже грохотал ключ. Доктор Бениньо показался на пороге, шагнул к арестанту и резко набросил ему на плечи плащ.
— Ни одного вопроса! Молчите и следуйте за мной. Вот, держите.
В руку шотландца ткнулась твердая витая рукоять скьявоны. Годелот мельком взглянул на нее и ощутил, словно холодное острие неприятно кольнуло под дых: это был клинок капитана Ромоло.
— Ваша комната заперта, ключи у полковника, так что до вашего оружия не добраться, — коротко пояснил врач. — Вперед, и шагайте тише.
Уговоров Годелот не ждал. Накинув плащ, он стремительно вышел из каземата. Мельком глянув за плечо, увидел двоих солдат, склонившихся над распростертым на полу телом, и холодное острие внутри провернулось, входя глубже. Он до крови прикусил губу, отвернулся и устремился за врачом. Тот, тоже облаченный в широкий черный плащ, несся по коридору к винтовой кухонной лестнице.
В особняке было тихо. Так тихо, что собственные шаги казались Годелоту громовыми раскатами. Дворец Фонци будто замер, приглядываясь и прислушиваясь к беглецам. Крутые каменные ступени замелькали под ногами, и прерывистое дыхание гулко разнеслось в колодце лестничной башенки. Скрип двери оглушил подростка, и беглецы выскользнули в коридор, ведущий к парадному входу с переулка. Но у входа стоит часовой… Шотландец стиснул зубы, отметая сомнения. Бениньо знал, на что идет. А значит, сегодня что-то не как всегда.
А вот и холл, тускло озаренный фонарем, кем-то предупредительно поставленным на нижнюю ступеньку широкой парадной лестницы. Врач отпер засов, потянул за тяжелое кольцо, и в открывшуюся дверь пахнуло дождем. На крыльце неподвижно вытянулся Клименте с аркебузой на плече. Годелот машинально задержал дыхание, сжимая рукоять клинка, но часовой лишь коротко отдал честь Бениньо, ободряюще кивнул однополчанину и снова замер, глядя в другой конец переулка. «Я все улажу к нашему отплытию…» Что ж, доктор не бросал слов на ветер.
Массивная дверь глухо стукнула за спиной, отсекая Годелота от трех последних месяцев его жизни. Солоноватый ветер наотмашь ударил в лицо, и шотландец на миг замедлил шаги: после долгих дней в карцере от ночной свежести слегка замутило. Встряхнув головой, Годелот принялся нагонять врача, который спешил к выходу из переулка. Уже подходя к повороту, юноша оглянулся. Величественные кариатиды герцогского дворца едва угадывались в полумраке. Фонарь на углу покачивался от ветра, отбрасывая причудливые перекрестья теней, а справа тускло поблескивали черной гладью воды Каналаццо. Бениньо обернулся и властно махнул рукой, увлекая спутника за собой. Выше руин моста Сан-Риальто от Каналаццо ответвлялся канал поменьше. У его устья покачивалась утлая лодочка. Доктор, подобрав полы плаща, осторожно спустился в суденышко и поднял глаза на Годелота:
— Надеюсь, вы умеете грести, друг мой. Я не силен в этом искусстве.
Шотландец спрыгнул в опасно покачнувшуюся лодку и положил скьявону на дно.
— Не беспокойтесь, доктор… — пробормотал он, берясь за весла.
На кампаниле Святого Марка пробило половину двенадцатого.
Годелот вовсе не так представлял себе этот побег… Он ждал преград и ловушек. Часовых, с которыми придется столкнуться, невзирая на то, что вчера они были его соратниками. Неизбежного страха, который придется преодолевать и которого завтра он будет стыдиться. Он ждал погони. И, пожалуй, ее он ждал больше всего. Ведь Орсо всегда и все знал. Его нельзя было провести, что бы ни предпринимал доктор. Эта уверенность укоренилась в душе, будто плесень, которую не берут никакие снадобья.
Но все было иначе. Мимо безмолвно проплывала ночная Венеция. Город, куда он так стремился. Куда пришел незваным нищим мальчишкой. Где собирался искать справедливости. Где возомнил было, что поймал вертлявую удачу за пушистый хвост. Где так много узнал о людях. Где дважды был арестантом и дважды едва не погиб. И откуда убегал теперь тайком, осужденный на смерть.
Лодка бесшумно и бестревожно скользила вдоль замшелых каменных набережных Сан-Марко, Сан-Поло, Каннареджо. Мимо подточенных гнилью причалов и позеленевших колонн. Мимо наглухо запертых дверей и слепых окон.
Все так же покачивались кованые фонари, и зыбкие тени хороводами мелькали там и сям. Редкие прохожие, прячущиеся от мороси под капюшонами плащей и полями шляп, растворялись в мути мокрых улиц и казались ничуть не реальнее этих теней. Весла негромко поскрипывали в уключинах. Доктор, нахохлившийся на носу лодки, чем-то постукивал в широких суконных складках.
А Годелоту поневоле слышался перещелк четок, и черный плащ в темноте походил на рясу. Лезвие скьявоны на дне поблескивало мозаикой капель, и шотландцу казалось, что он, словно паладин, следует за своим сюзереном в какой-то безнадежный крестовый поход, куда он один и согласился пойти, ведомый отроческой дурью. Что они незаметно перешли незримую границу миров и будут вечно плыть этой темной рекой меж пустынных берегов, населенных бесплотными химерами, юркающими в полусвете фонарей от стены к стене.
Страха не было и в помине. Вместо него вдруг еще невыносимее подступило щемящее одиночество, и подростку до смерти захотелось поскорее увидеть Пеппо. А доктор Бениньо как будто ощутил владевшее спутником смятение. Он поднял голову, откидывая капюшон:
— Годелот, — мягко проговорил он, — держитесь, прошу вас. Я знаю, вам сейчас волком хочется завыть. Всегда трудно смотреть, как рушится едва выстроенный кусок жизни. И поначалу каждый раз кажется, что вы просто вышвырнуты из дома на мороз и никому больше не нужны. Это пройдет. Увидите. Каждый следующий раз уже легче.
Годелот не ответил, но Бениньо ответа и не ожидал. Он бегло и ободряюще кивнул шотландцу и снова закутался в плащ.
Путь был неблизкий. Вскоре крепче потянуло морем, а затем отвратительным душком гниющей рыбы, как часто смердят сети, вытащенные на берег. Врач выпрямился, оглядываясь:
— Еще с четверть часа — и мы на месте. Вон у тех складов канал заканчивается, повернуть направо — и гавань как на ладони. — Вдруг он лукаво усмехнулся: — Кстати, боюсь показаться вам старым бахвалом, но мне хочется поделиться с вами: лодка была не единственной. Я нанял еще одну и оставил неподалеку от особняка. Если бы Орсо обнаружил побег раньше, чем я надеялся, он решил бы, что мы еще не успели отчалить. Полковник, конечно, не дурак и быстро разгадал бы подвох, но это могло выиграть нам время. И заметьте — мы почти на месте, до отплытия полтора часа, а вокруг тише, чем в склепе. Причаливайте, Лотте. Море совсем близко, течение усиливается.
Годелот развернул лодку к полуразрушенной пристани, у которой мокла рыбацкая барка. Подойдя вплотную, он встал, ухватился за столбик и подтянул лодку к самому причалу. Врач неловко выбрался на скрипучий помост.
— Оставьте лодку здесь, друг мой. Она выкуплена у хозяина, и, если какой-то бедолага рыбак подберет ее, она ему больше пригодится.
Шотландец поднялся на причал, а Бениньо уже двинулся к проходу меж рядами складов:
— Поторопитесь, Лотте. Нас уже ждут.
И правда, из темноты прохода показалась высокая фигура и негромкий голос произнес:
— Вы очень точны, доктор. Я сам только подоспел.
Фигура вышла из тени, и в чахлом свете луны, пробивавшейся сквозь рваные тучи, Годелот увидел полковника Орсо.
Нет, юноша вовсе не удивился. Он смотрел на своего командира молча, чувствуя странное облегчение, словно только что снял с ноющих ног тесные сапоги. Теперь все было правильно… В этом безмолвном и бестревожном паломничестве ему чудился подвох, будто гулкие темные улочки, прошитые стеклярусом дождя, всего лишь снились ему.
Свобода не достается так просто. Ее нужно отвоевать. Годелот не знал, откуда сидит в нем это убеждение, настоянное на памяти десятков поколений его предков. Но только теперь, когда перед ним стоял его вездесущий враг, шотландец поверил в реальность происходящего.
Орсо неторопливо шагнул вперед. Годелот подобрался, крепче сжимая эфес скьявоны, но полковник словно не заметил его. Он смотрел в лицо Бениньо, пристально и задумчиво, будто впервые увидев в нем что-то невероятно важное и примечательное. Врач тоже не нарушал молчания. Он лишь сбросил капюшон и медленно отер влажное лицо манжетой. Седые волосы засеребрились в неверном свете луны, напоминая тусклый шлем, и Годелоту снова вспомнился крестовый поход…
— Что ж вы все не угомонитесь, Орсо? — вдруг мягко спросил он.