— Нет, сударь! Вероятно, за мной погоня. Я не могу. Кроме того, посмотрите на мою одежду.
Он развернулся и молча захромал дальше. Нога уже не сгибалась, голова начала наливаться свинцовой тяжестью. А сзади прочавкала грязь, и карета снова поравнялась с офицером.
— Садитесь же, упрямец! — неожиданно жестко отрезал щеголь. — Вы не протянете под этим ливнем и двух часов. А вашим преследователям останется лишь швырнуть вас в телегу.
— У меня нет ни гроша, — огрызнулся Орсо, изнемогая от боли, холода и унижения, — и после моего камзола сиденья вашей кареты придется обтягивать заново.
Щеголь нахмурился:
— Я похож на извозчика? Садитесь, ну же! А если вас так тревожат сиденья — наденьте мой плащ.
Он сбросил тяжелое сукно и протянул онемевшему Орсо. Под плащом оказалось монашеское облачение… Церковник. Ненавистное отродье безжалостных чудовищ в рясах. А клирик бесцеремонно накинул свой плащ на плечи лейтенанта и придержал дверцу кареты. Орсо колебался еще несколько секунд, потом неловко поставил ногу на подножку и нырнул в теплое нутро экипажа. Опустился на подушки, чувствуя, как от тепла сводит мышцы и все тело начинает колотить мелкая гадостная дрожь. Послышался щелчок, и кони взяли с места. А клирик уже протягивал ему флягу:
— Вот, глотните. Это шотландский виски, вам полегчает.
Почти машинально Орсо принял флягу, отхлебнул, и по венам побежала обжигающая истома. Он медленно поднял глаза, впервые прямо поглядев на своего случайного благодетеля. Лицо клирика было нещадно изуродовано оспой, но все равно оставалось тонким и породистым, черные глаза в полутьме кареты казались неестественно большими. Орсо осторожно перевел взгляд левее. Рядом с церковником сидела девица, тоже закутанная в тяжелый темный плащ. Ее лицо было почти неразличимо, лишь такие же огромные черные глаза поблескивали из тени суконных складок со смесью робости и любопытства. Лейтенант откашлялся, чувствуя, как раны в плече и бедре медленно разгораются все усиливающейся болью.
— Святой отец, я… должен вас поблагодарить… Хотя я и сейчас раскаиваюсь, что поддался слабости и сел в ваш экипаж. Я дурной попутчик.
Но клирик лишь пожал плечами:
— Что ж. Вы тоже о нас ничего не знаете, сударь. Но в такую дрянную ночь привередничать не ко времени. Меня зовут Эрнесто Альбинони. А это моя младшая сестра Фредерика.
Офицер не видел лица девушки, но почему-то отчетливо ощутил, как она улыбнулась. Секунду помолчал и отрывисто ответил:
— Лейтенант Хосе-Клаудио Орсо.
Он толком не успел сообразить, как глупо называть первому встречному свое имя. Все эти мысли мятым клубком заворошились в гаснущем уме, и Орсо потерял сознание.
Он очнулся на постоялом дворе. Сквозь деревянный переплет окна тускло серело раннее пасмурное утро. Комковатый тюфяк был сух и мягок, где-то рядом негромко потрескивали поленья. Орсо машинально пошевелился, чувствуя, что плечо туго перетянуто повязкой. Слегка болела голова, губы пересохли, но лейтенант молча лежал, прикрыв глаза и наслаждаясь непривычным ощущением безопасности и тишины.
Однако не прошло и десяти минут, как дверь скрипнула и в комнате послышались чьи-то шаги. Над лежащим офицером склонился полутемный силуэт, обдавший его запахом лаванды.
…После той странной встречи на дороге его несколько дней терзала лихорадка, и Фредерика Альбинони ухаживала за ним, незнакомым и подозрительным военным, не отходя ни на шаг. Поначалу ему было слишком скверно, чтобы задумываться о причинах этой заботы. Он принимал ее бездумно и блаженно. Он успел привыкнуть к запаху лаванды, проворным рукам, бережно обтиравшим его горящее лицо холодной водой, мягкому голосу, на смеси итальянского и испанского уговаривавшему его съесть еще немного супа. Священник тоже немало времени проводил у постели офицера, то помогая ему сменить вымокшую от пота рубашку, то просто сидя на скамье и вполголоса шепча молитву.
Но пришел день, когда жар отступил. Лейтенант поднялся с постели и впервые присоединился к своим благодетелям за ужином. Он неловко и искренне поблагодарил Фредерику за труды, но она лишь покачала головой, будто удивляясь его словам. Эрнесто же слегка нахмурился и промолчал. Позднее, когда Фредерика оставила мужчин вдвоем и ушла в свою комнату, монах налил Орсо вина и сел напротив.
— Я рад, что вы пошли на поправку, Клаудио, — без предисловий начал он, — и сейчас самое время потолковать обо всем, что, несомненно, тревожит нас обоих. Не подумайте, что я намерен вас допрашивать. Ваши секреты принадлежат вам. Но я хотел бы знать, что вы намерены делать дальше.
Орсо с минуту молчал. Он до сих пор не знал, как правильно говорить с этим человеком. Весь его жизненный опыт вопил о недоверии, но признательность глушила этот неумолимый голос, а интуиция настойчиво шептала, что ему нет нужды лгать.
— Брат Альбинони…
— Эрнесто, — коротко поправил монах, и Орсо кивнул:
— Эрнесто… Я очень благодарен вам. Я хорошо знаю людей и не привык к их благородству. А потому буду с вами честен уже хотя бы в знак глубокой признательности. Я бывший офицер испанской армии. В силу своей… пестрой военной биографии был вынужден бежать из Испании, но меня быстро настигли. Я ускользнул из рук наемника, бросив пожитки в какой-то паршивой таверне. Оттого и попался вам на тракте в столь жалком виде и без гроша в кармане. Однако меня не перестанут искать, покуда не найдут. Я собираюсь покинуть страну, хотя пока не знаю, как именно. И я теперь в немалом долгу перед вами, в том числе и денежном. С деньгами у меня туго, а потому… я хотел бы узнать, не могу ли отблагодарить вас как-то иначе.
Монах спокойно ответил:
— О деньгах не тревожьтесь. Все ваши вещи уже здесь.
Орсо на миг онемел.
— Что?.. Но… Эрнесто, вы шутите?
— Клаудио, это же проще простого. Я сразу рассудил, что с двумя ранами вы не могли пройти пешком долгий путь. В то же утро я поехал назад по тракту, где встретил вас, и навел справки в первой же траттории.
Лейтенант потер лоб:
— И вам безропотно отдали мои вещи? Но ведь в моей комнате…
Он осекся, однако Альбинони не сменил спокойного тона:
— Да, тело наемника уже нашли. Чего вы побледнели, Клаудио? Я же клирик. Я с кислым видом сообщил хозяину, что вы умерли от ран прямо на дороге и ваше тело привезли в церковь. И что ваши пожитки нужны для уплаты долгов и расходов на похороны. А потом потребовал, чтобы хозяин немедленно оповестил власти, поскольку вы были важным фигурантом в политическом деле, вас ждали с докладом весьма высокопоставленные лица, а преследовавший вас наемник напал на вас прямо в трактире, и хозяин даже не подумал прийти вам на помощь.
Бедолага оказался прост, словно пирог с вишней. Он трижды переменился в лице, повалился мне в ноги, умолял, чтобы я не выдавал его. Вопил, что слыхом ничего не слыхал и не знал о вашей важной миссии. Он немедля вернул мне все ваши вещи. Наемника же в тот же день похоронили неподалеку от деревни.
Орсо долго молчал, прежде чем поднять на монаха взгляд.
— Эрнесто, — твердо сказал он, — вероятно, не так я должен говорить с вами после всего, что вы сделали для меня. Но я не верю в бескорыстное человеческое великодушие. Почему же вы так… участливы?
А клирик только улыбнулся одними уголками губ, и в этой сдержанной улыбке лейтенанту почудилась печаль.
— Нам всем что-то нужно от ближних. Не берите в голову, Клаудио. Считайте, что я замаливаю свои немалые грехи. Давайте, что ли, еще выпьем…
…Они вовсе не собирались в Милан. И ни в какой другой крупный город. А еще они не собирались рассказывать случайному попутчику, куда именно собираются, и Орсо догадывался, что они сами этого еще не решили. Они не стремились рассказывать о себе и сами тоже не задавали лишних вопросов. Но, как ни мало знал лейтенант о своих новых знакомых, в одном он был уверен: ему хорошо с ними. Этому суровому, несгибаемому, недоверчивому человеку было непривычно и почти тревожно тепло в тихом обществе брата и сестры Альбинони. Он сам не понимал, почему до сих пор остается с ними. Ему нужно было бежать. В Швейцарии его ждал шанс на спасение. А Орсо все тянул, не покидая Италии и каждый день рискуя.
Все его скудные пожитки оказались на месте, даже деньги были целы до последнего медяка. Он мог уехать в любой день — и все не уезжал. Вместе с Альбинони он прибыл в крохотный сонный городок близ Вероны и поселился на простецком постоялом дворе неподалеку от траттории, где остановились клирик и его сестра.
Первые дни лейтенант пытался понять причины своих бестолковых колебаний и нерешительности, но вскоре бросил всякие раздумья. В конце концов, он оказался над обрывом своей жизни. Никто и нигде его не ждал. Опасность, висевшая над головой, стала казаться несущественной, поскольку жизнь его не представляла никакой особой ценности, чтобы так уж яростно за нее цепляться.
Орсо, всегда дороживший своей свободой, впервые в жизни ощутил себя одиноким. А там, в траттории, его всегда ждали. Лейтенант почти не заметил, как Эрнесто Альбинони стал ему другом.
Они проводили вместе целые часы. Клирик никогда не пытался говорить с Орсо о религии и вообще не выказывал ни тени ненавистного тому церковного ханжества. Офицеру даже казалось порой, что этот молодой аристократ в рясе еще менее религиозен, чем он сам. Эрнесто был лишь немногим старше лейтенанта, но подчас казался тому глубоким стариком, прожившим долгую и неласковую жизнь.
Монах говорил о людях с какой-то особой прохладной горечью, будто не ожидал от них ни порядочности, ни справедливости, но и права на осуждение за собой не признавал. Орсо рядом с ним иногда казался себе совсем юным, наивным и полным иллюзий. Но Альбинони был умен, прекрасно образован, и беседы с ним доставляли лейтенанту удовольствие, несмотря на привкус усталого цинизма.
И еще… Еще в жизни Орсо появилась Фредерика. Если с Эрнесто лейтенант быстро нашел общий язык, то сестра его долгое время вызывала у офицера раздражающее ощущение собственной топорности. Богатый жизненный опыт Орсо большей частью был накоплен в исключительно мужском обществе. Женщины, встречавшиеся на его пути, чаще всего были либо маркитантками, либо проститутками.