Подходила к концу вторая неделя, а с нею иссякали и деньги. Орсо уже всерьез подумывал, что вскоре придется начать расставаться с припрятанными трофейными ценностями. Альбинони по-прежнему ни словом не упоминали о своих дальнейших планах. Но однажды поздним вечером в каморку лейтенанта постучался посыльный с короткой запиской:«Мне необходимо увидеть вас, Клаудио. Простите за бесцеремонность, я загляну к вам ближе к полуночи. Э.»
Орсо ничуть не удивился. Вероятно, Эрнесто принял какое-то решение, но пока не хочет посвящать в него сестру.
Мрачно обозрев свою клетушку, лейтенант попытался плотнее запереть дробно стучащую ставню, долго стоял в раздумьях под пятном плесени на потолке, а потом решительно оправил камзол и вышел вон. В питейной у ярко горящего очага будет куда уютней…
Умостившись у огня, Орсо поискал глазами кабатчика, собираясь скоротать ожидание, и вдруг заметил человека в мокром плаще, неспешно шагающего прямо к нему. Лейтенант с улыбкой поднялся, вскользь удивившись, с чего Эрнесто пришел на полчаса раньше условленного времени, но улыбка его тут же погасла. Это был не Альбинони.
А человек меж тем приблизился и, стягивая вымокший капюшон, проговорил приветливо и деловито:
— Да ты, похоже, рад мне, командир. Эвон, приятно даже.
Лейтенант замер, глядя в простоватое крестьянское лицо визитера.
— Какого черта, Начо?! — отсек он, пряча потрясение за резкостью.
Начо Прадера когда-то служил под его началом. До изумления бестолковый и неловкий, он набился к Орсо в денщики, чтобы не лишиться места в полку. Слугой он тоже был неумелым и туповатым, но так истово старался приносить пользу, что Орсо жалел бедолагу и не скупился на словечко перед начальством или мелкую монетку. Право, дезертир вовсе не ожидал когда-нибудь снова увидеть своего добродушного и услужливого денщика, даже пику в строю державшего, как вилы.
А тот усмехнулся почти дружески:
— Чего вскинулся, вашблагородь? Не ждал? А ведь я сразу им всем сказал: Начито командиру два года служил, как родного его знает. И друзей его знает. Не верили… Эх вы, голубая кровь, нос кверху!
После короткой паузы Орсо медленно покачал головой, и уголок его рта брезгливо дернулся:
— Ты наемник.
Усмешка Начо стала почти умиленной:
— Во смекалистый! Недаром всамделишный идальго. Честь там дворянская всякая. Ох, помню, махал ты этой честью, в нос ее всем тыкал! Все грандом себя держал, свысока глядел. — Солдат оскалился, и напускное добродушие в его голосе сменилось едкой уксусной нотой. — Монетку жаловал очисткам навроде меня. Вашблагородие, едрить тебя в корягу… Чего, поизносилось благородие? А все ж молодчина ты, командир. Здорово придумал. Девка и так худосочная, а в вороньем своем платьишке и вовсе одни слезы. Неходовой товарец. Ты ее только приголубь — и клади на тюфяк, даже не пискнет, еще спасибо скажет. А братец-монах позора не снесет, мигом под венец тебя пинками загонит — и валяй, живи на всем готовом.
На челюстях Орсо взбухли желваки. Но он не повысил голоса, лишь опустился за стол и мягко промолвил:
— М-да… Люди не меняются, Начито. Ты всегда думал ровно на один чих вперед. Так рьяно гнался за мной, что не выяснил судьбу своего предшественника. Тот тебя обскакал и гниет теперь в земле. Но парень ничем меня не обидел, и я просто проломил ему череп углом табурета. А вот ты… — Лейтенант взял со стола оловянный подсвечник. — Тебе придется в ногах у меня валяться, чтоб я хотя бы погасил свечу перед тем, как загнать вот это тебе в глотку. Особенно учитывая, что ты напрямик притащился мне угрожать, даже не додумавшись устроить хотя бы видимость засады.
Начо сел напротив него.
— А чегой ты мне сделаешь? — осклабился он. — Не здесь же в драку полезешь. Только вякни — и я мигом вой подниму, а у меня припрятаны бумаги о награде за твою голову, тебе шум не на пользу.
— Чего тебе надо? — помолчав, бросил Орсо.
— Так тебя ж и надо, — развел руками Начо, будто лейтенант ляпнул глупость. — Я ж не корысти ради, я от чистого сердца. Богатым стать мне все равно на роду не написано. Я и награду за тебя в кости спущу, есть за мной такой грешок. А вот помнить, как я самого Орсо… идальго чертова… в Мадрид за шиворот приволок, — так и помирать слаще станет.
Лейтенант задумчиво постучал пальцами по столу. Падальщик прав. Схватку завязывать нельзя. Значит, нужно найти повод выйти с ним вон, в ночную дождливую темень. Начо неуклюж, это он помнит хорошо. А убивать людей голыми руками Орсо уже не раз доводилось.
Но наемник вдруг посерьезнел:
— Э-э, вашблагородие, ты мне брось! Я эту твою морду знаю, не иначе чьим-то кишкам на земле валяться. Только ты охолони давай. Может, я и не семи пядей во лбу, да вот пожить-то подольше твоего собираюсь. — Он оперся о столешницу и слегка нагнулся вперед. — Городишко тут маленький, но дельные люди водятся. Попробуй мне здоровьице попортить или деру дать — часа не пройдет, как к твоей замухрышке гости пожалуют. Они народ непривередливый, каторжане бывшие. Даже святому отцу поглядеть позволят, чтоб все без обмана. А уж ежели ты и ее с собой в бега прихватишь, тут я лично расстараюсь. Кобылка, прямо скажем, не в моем предпочтении, но благородную девицу пощупать — тоже шанс исключительный.
С этими словами наемник что-то вытянул из кармана, и Орсо сжал зубы, ощутив во рту металлический привкус: в пальцах Начо покачивалась черная шелковая перчатка.
Прадера молчал, ожидая реакции. Молчал и Орсо, глядя в карие, до странности добродушные глаза наемника. Ему нечего было ответить. Он проиграл, Начо знал об этом, и теперь лейтенант лишь позволял себе последнюю извращенную радость, наблюдая, как Прадера отчаянно пытается не ерзать под его тяжелым взглядом, хотя предательский пот уже поблескивает на широком загорелом лбу. Ну же… Неужели это конец?.. Неужели олух сумел предусмотреть абсолютно все?..
— Клаудио… Бога ради, простите. — Будничный голос ворвался в раскаленную тишину, словно снежок в окно, и у стола остановился взволнованный и запыхавшийся Альбинони. — Вы, должно быть, давно ждете меня. — Он обернулся к Начо: — Доброй ночи, мессер. Орсо, вы представите нас?
Лицо наемника передернулось и закаменело. Он встал из-за стола, мельком взглянув на монаха.
— Не стоит, я случайный знакомый. Их милость меня вином угостил. Благодарствую, — проворчал он. — Накидывая капюшон, Начо поднял на лейтенанта глаза: — Здравия желаю, вашблагородие. Свидимся еще, потолкуем. Вы уж не запамятуйте, сделайте милость.
— Честь имею, — сухо кивнул Орсо.
Эрнесто меж тем сбросил плащ и сел за стол, глядя в удаляющуюся спину, однако ничего больше не спросил. Он был серьезен и казался чем-то глубоко озабоченным. Рассеянно поднеся руки к огню, монах несколько минут молчал, но Орсо был благодарен за это: потрясение все еще не отпустило, его дробно колотило, липкий пот тек меж лопаток.
Вдруг Альбинони глубоко вздохнул и обратился к лейтенанту:
— Клаудио. Простите за спешку и суету. У меня был чертовски тяжелый день. — Запнувшись, он долго и нервно потирал руки, уже раскрасневшиеся от жара, а потом заговорил ровнее: — Давайте без предисловий. Признаться, мне давно нигде не было так спокойно, как в этом городке. Но здесь не получится отсиживаться вечно. Я хочу вновь спросить вас, друг мой: что вы намерены делать дальше?
Орсо ответил, стараясь произносить слова размеренно:
— То же, что планировал и прежде. Я собираюсь покинуть Италию и выбрать уголок потише.
Монах вынул четки и придвинулся так близко к очагу, что Орсо на миг обеспокоился, не затлеет ли край рясы. А Альбинони поднял голову, глядя офицеру прямо в глаза:
— Клаудио. В сущности, я пришел попрощаться. Сегодня я получил извещение от моего стряпчего из Генуи. У нас все готово. Мы с Фридой уезжаем в индийские колонии.
Орсо на секунду прикрыл глаза:
— Вот как… Что ж, Эрнесто. Счастливого вам пути.
Рассеянно кивнув, клирик повертел в руках четки и бросил их на стол, и в этом движении лейтенанту вдруг почудилось смятение.
— Эрнесто, — негромко сказал он, — вы чем-то встревожены?
Тот отер ладонями лицо и отодвинулся от огня.
— Я уже давно не знаю покоя, и сейчас, когда наши с сестрой мытарства должны наконец завершиться, мне еще неспокойнее. Видите ли, Клаудио, наш с Фредерикой отец был казнен как военный преступник. И эхо его грехов, видимо, еще не отзвучало. За нами идет охота, друг мой. И, что всего хуже, я подозреваю, что возглавляет ее очень… близкий нам человек. Мы должны спешить с отъездом, хотя я надеялся лучше подготовиться к нему.
Орсо нахмурился:
— Эрнесто…
Но Альбинони перебил его:
— Погодите, Клаудио, я не все сказал. Я долго сомневался, заводить ли с вами этот разговор, но… выслушайте меня. Мы успели сблизиться с вами. И право, вы очень скрасили наши скитания. Более того… вы стали мне другом. А я уже забыл, каково это. И сейчас я хочу спросить, Клаудио… — Клирик сделал паузу и решительно проговорил: — Хотите поехать с нами?
Лейтенант ответил не сразу. Он отвел взгляд и больно прикусил губу.
— Вы подобрали меня в придорожной грязи, Эрнесто. Меня разыскивают бесчисленные наемные головорезы. И, поверьте, вовсе не за прекрасную душу и чистые руки. Вы совсем не знаете меня. Черт меня подери, если я понимаю вас!
А Альбинони вскинул обезображенное лицо, и огромные черные глаза полыхнули:
— Я кажусь вам идиотом, Клаудио?! Вы дьявольски правы, — отрезал он жестко и зло, — но зря мните, что я не знаю, на что способны люди. Я прекрасно осведомлен, что мы за гнусное, гнилое племя. И в курсе, что в мире никому, совершенно никому нельзя доверять. Не удивлюсь даже, если знаю об этом лучше вас… Но вы в том же положении, что мы с сестрой. И вы… вы заслуживаете шанса на новую жизнь.
Орсо молчал, глядя в очаг и с бессмысленной пристальностью следя, как багрово-оранжевые чешуйки уцелевшей на полешке коры медленно скручиваются раскаленными завитками. Вот оно. Пришло само. То, за что он даже не думал бороться. Припорхнуло непуганой пичужкой и село прямо на ладонь, только сожми пальцы. Он останется с Альбинони. Он скажет Фредерике все, что выжигает его изнутри день за днем. Он будет рядом всегда, чтобы она не боялась ни темноты, ни потерь, ни одиночества. К черту Московию. К черту сказочных варваров в мехах, осыпанных алмазами. Он поедет в Индию за своей собственной сказкой, и пусть весь остальной мир катится в ад. Вот сейчас, сейчас же. Сжать пальцы, пока пичужка не улетела.