Иногда меня даже всерьез брала печаль. Казалось, что я не тому посвятил жизнь. Я столько лет прожил с наукой. Ел с ней из одной тарелки, спал в одной постели и даже любил ее от всей души. А все же не был ей предан, словно гулящий муж, бегающий на сторону от любимой. Потому и детей от нее не дождался.
Лотте давал мне отдушину. Мне по сей день жаль, что я не успел выучить его латыни. Ему не место в армии, Пеппо. Лотте нужно учиться, а не маршировать с мушкетом на плече. М-да… Ты знаешь, я рад, что он никогда не услышит этой моей… исповеди. Это на свой лад смешно, но мне отчего-то до сих пор хочется, чтоб он думал обо мне хорошо.
Бениньо замолчал, сухо зашелестел плащ — похоже, врач озяб. Пеппо не шевельнулся. Он уже не стискивал пальцами подлокотники кресла, не сжимал зубы, не заливался неровными пятнами румянца. Он спокойно сидел, вперив в пространство незрячие глаза. А доктор, застегнув плащ, продолжал:
— Но главным все же оставалось не это. Я не мог поверить, что ты оказался в замке Кампано случайно. Ты, оставшийся в живых после всех перипетий. И именно в день смерти Саверио. Я почти не сомневался, что это он позвал тебя, дабы передать тебе свою Треть. Ну а последняя, о которой вообще ничего не было известно, должна была быть у тебя. Где же еще? Никаких других Гамальяно в мире больше не осталось. А потому я должен был дотянуться до тебя первым.
Немалым ударом было то, что герцогиню вдруг обуяли муки раскаяния. Узнав о тебе, она страшно разволновалась и даже усмотрела в твоем появлении некий знак. Женщины… Они вечно видят лик Богородицы в складках смятой нижней юбки. Герцогине взбрело в голову, что она должна расплатиться за гибель твоей семьи. Это всерьез меня встревожило. Однако я знаю мою хозяйку много лет, и мне не составило труда вернуть ее на путь истинный.
Синьора сентиментально попросила Руджеро нарисовать твой портрет и вскоре забыла об этом. Я нашел незаконченный рисунок — кстати, совершенно на тебя не похожий — и придал ему нужные черты, заменив твои бесполезные глаза пламенными очами Саверио. Право, мне очень удался этот портрет. Ведь Версо сам учил меня живописи. Стоило же госпоже взглянуть в ненавистные глаза, как вся желчь в ее душе снова забродила пузырями, и досадный приступ милосердия миновал.
Я же принялся за твоего друга. Лотте не доверял полковнику, зато доверял мне, и я должен был во что бы то ни стало укоренить это доверие, сделать его безусловным. Но я всего лишь врач. Солдаты ходят ко мне лишь по необходимости. Любые мои попытки сблизиться с Годелотом показались бы Орсо подозрительными.
Но я не мог ждать, когда Лотте снова нарвется на порку. Прикинув распорядок отгулов, я поручил брату Ачилю небольшой спектакль. Сказавшись больным, он отрастил бороденку, обрядился нищим и напал на Годелота в одном из кварталов Каннареджо. У него был строгий приказ нанести лишь легкую ножевую рану, которая потребует моего вмешательства, но не нанесет парню существенного вреда.
И все прошло бы безупречно, не вмешайся нюхач полковника. Брат Ачиль не оплошал, хотя я бы предпочел обойтись без убитых, но Енот был сам виноват. Зато цели своей я достиг: Лотте почти неделю ходил ко мне на перевязки. В них не было особой необходимости, однако мы еще больше сдружились.
Все осложнялось тем, что Лотте был совершенно непредсказуем и падок до риска. Приходилось импровизировать. Моей крупной удачей было его проникновение в мой кабинет. Я застукал Лотте роющимся в моих бумагах. Клянусь, это был подлинный подарок судьбы! Я и помыслить не мог о таком прекрасном случае доверительно поговорить с ним, дать ему море пищи для размышлений, снабдить уймой сведений, создать для нас с ним общую тайну и при этом остаться совершенно ни при чем, да еще посеять в нем чувство вины и признательности.
Конечно, бывали и неудачи… Нещепетильность Ачиля делала его ценным человеком, но меня ужасала та легкость, с какой он лил кровь. Никколо Марцино было незачем убивать… Однако такие мерзавцы обычно тоже долго не живут. Пришел и его день. Он сказал мне, что нашел девицу, готовую заманить тебя в какое-то укромное местечко. Подробностей не рассказал, зато просто лучился самодовольством. А назавтра к обеду я узнал, что его нашли зверски убитым. Скажи, Пеппо, это ты убил его?
— Ага, — бесцветно отозвался юноша. — Тогда было очень страшно. А после вашего рассказа даже вспомнить приятно, ей-богу. Жаль только, на труп плюнуть не догадался.
— Ты еще и циник, — усмехнулся врач.
— Да вы и половины обо мне не знаете, дядюшка, — оскалился Пеппо, выговаривая последнее слово так, что в трюме почти отчетливо запахло уксусом.
— Это верно, — спокойно отозвался Бениньо, — но благодаря Лотте я знал о тебе главное. Как бы ты ни был хитер и осторожен, ты никогда не предашь его. И я уже готовил ситуацию, в которой Лотте пришлось бы позвать тебя на помощь. Но тут все пошло к чертям, порядком смешав мне нити.
Я уже знал, что вокруг происходят события, мне неизвестные и неподвластные. Но старался наблюдать и не суетиться. В частности, я видел, что полковника что-то терзает. Он начал пить, а это совсем не в его духе. Руджеро же, напротив, стал порывист и сосредоточен. В нем будто зажегся какой-то огонь, питавший его новыми силами. А значит, он был на верном пути. Следовало поторопиться, чтоб ни один из них не опередил меня.
И тут, представь, я замечаю, что отец Руджеро брал у герцогини ключ от тайника. Тайника, к которому имел доступ только он один. И я понял: он у самой цели. Он точно знает, где искать недостающие части, и сегодня же ночью он станет новым хозяином Флейты. Это было ужасно. Но время шло на минуты, шансы таяли, и я не мог разработать толковый план. Пришлось снова принимать решение на месте.
Просто ждать итогов я не мог. Даже брат Ачиль не сладил с тобой, а Руджеро и в подметки не годился этому вурдалаку. Ты мог снова ускользнуть, и все пришлось бы начинать сначала. Предупредить полковника я тоже не мог — не забывай, я должен был оставаться в стороне. И я послал к тебе Лотте. Я ведь знал, что Орсо следит за ним. Попав же в клещи меж полковником и монахом, ты был бы обречен. Как потом отнять Флейту у победителя — об этом я не думал. Пусть лишь она вновь станет целой.
Но в спешно скроенных планах всегда что-то идет наперекосяк. Руджеро погиб, а Лотте оказался за решеткой, обвиненный в его смерти. Но ужаснее всего была твоя гибель. Кто мог знать, где теперь оставшиеся Трети? Сгинули вместе с тобой? Переданы кому-то? Или ты успел их перепрятать? Все было зря, и все предстояло начинать сначала.
Это были дни непрерывного страха и нескончаемых сюрпризов. Так, придя к Годелоту в надежде на хоть какие-то новости, я вдруг получил от него украденную монахом Треть. Лотте… Он оказался расторопнее всех. Однако его состояние было ужасно. Ты понятия не имеешь, волчонок, как он терзался по тебе. Ручаюсь, ты не стоишь таких мук.
Но худо было не это. Оказавшись в безвыходной ситуации, даже лучшие из нас вынуждены обороняться. Я всерьез обеспокоился, что Лотте в порыве отчаяния разоткровенничается с полковником и расскажет тому о наших с ним общих секретах. Право, это было одно из самых сложных решений, но я не видел другого выхода и принес Годелоту настой болиголова под видом лекарства. Все сошло бы за холеру, а ее несложно подцепить в помоях канала. Но полковник что-то заподозрил и все сорвал, отобрав флакон у Лотте, когда тот не принял еще и половины дозы.
На Орсо вообще было жутко смотреть. Черный как ночь, злобный и раздавленный. Несколько страшных дней я был уверен, что все пропало. Но потом события понеслись кувырком.
Чертов полковник вдруг отбросил всякую осторожность и настроил против меня герцогиню. Та уже знала о смерти Руджеро, и это лишило ее самообладания. Она вызвала меня к себе, назвала предателем и велела убираться. Признаюсь, в тот момент мне стало не до Флейты. Орсо разоблачил меня, и, стоило мне лишиться покровительства синьоры, он наверняка разделался бы со мной уже ради того, чтобы отвести душу.
У меня оставался всего один шанс. Я должен был выманить за собой Лотте. Я знал, что мальчик дорог Орсо. Уведя Годелота из-под защиты полковника, я мог диктовать ему свои условия.
Я спешил, как мог. Поднял смуту в отряде, рассказав, что Орсо переложил на Годелота совершенное им убийство и теперь парню грозит казнь без суда. Солдаты часто народ недалекий, но за своих стоят горой.
Дюваль не слишком поверил мне, этот лис хитрее всех, но Морит был в ужасе, а Клименте… Он давно знает полковника. И, подозреваю, лучше всех осведомлен, на что тот способен. Он долго хмурился, молчал, а потом обещал мне, что поможет нам бежать, но не причинит командиру вреда. Именно Морит с Клименте в ночь побега сняли часового, охранявшего карцер. Бедняга капитан, хоть был не лыком шит, никак не предвидел измены.
В том, что Годелота легко будет подбить на побег, я не сомневался. Я сам сказал ему о грозящей ему казни, терять ему было нечего. И вот тут случилось самое главное: Лотте потребовал, чтобы мы взяли с собой третьего. Тебя. Клянусь, Пеппо, я сам не знаю, как не рухнул в тот момент без чувств. А ведь нужно было продолжать игру и делать вид, что мне нет до тебя дела, хотя все нутро заходилось ликованием.
Сколько волнений, сколько отчаяния, сколько метаний! А ты был жив. Снова вышел сухим из воды, причем на этот раз почти буквально. Но я не знал, где тебя искать. Не мог спросить Лотте. Не мог даже проследить за посыльным с запиской. У меня не было ни единой души, на которую можно было бы положиться. Оставалось ждать и уповать на удачу.
И она улыбнулась мне. Ты пришел. Господи, как я испугался, когда Орсо появился на берегу! Я не ждал его так рано. И я знал, что Лотте не справился бы с ним врукопашную. Стоило ему ранить меня, и все оказалось бы напрасным.
Но Лотте не подвел. Он сумел отвлечь полковника, завязалась схватка, а у меня хватило времени обшарить полковничий камзол. Я искал пистоль. Боялся, что Орсо выпалит мне в спину, пока я не скроюсь за складами. А нашел… Господи, Пеппо, ты не поверишь мне! Я нашел последнюю Треть! Ту самую, насчет которой у меня были лишь догадки и надежды! А он, оказывается, нашел ее! Ах, полковник, чертов хитрец!