– Горнолыжные маски нужны?
– Разумеется.
– А как насчет перчаток?
– И их возьмем.
Я вовремя успел притормозить Лизин шопоголизм:
– Душа моя, деньги кончаются!
– Но на шторы-то хватит?
Я прошелся по магазину, посмотрел цены. Да… Тут точно коммунизм для отдельно взятой страны. Джинсы «Левайс», которые у фарцы стоили 300 рублей, здесь продавались за 60! Ондатровые шапки – по 40 рублей, в то время как их цена на черном рынке была все 250. Чего уж удивляться, что никто, вот вообще никто не вышел в 91-м за ГКЧП.
Что мне нужно, так это телек. Я приценился к «Филипсам». Триста рублей. Видик – еще 400! Вытащив тайком изрядно похудевшую пачку, я пересчитал купюры. Оставалось восемьсот рублей. А мне еще хотелось приобрести себе костюм – в секции были и «Андерсоны», и «Бриони».
– А я вас знаю? Знакомое лицо! – раздался сзади хриплый женский голос.
Я обернулся и обомлел. Позади меня с блестящей крокодиловой сумкой в руках стояла… Брежнева! Перепутать невозможно: круглое отекшее лицо, густые отцовские брови. На голове – какая-то сложная высокая прическа.
– Ты же в Большом солист? Фадеечев? Имя забыла.
– Нет, я солист на седьмой подстанции скорой помощи. Арии инфарктникам, либретто для инсультников…
– Так ты врач?
– Фельдшер.
– И как простой фельдшер оказался в двухсотой секции?
– Сами должны понимать… – Я наклонился к Брежневой, ощутил запах ее парижских духов. – Спас жизнь члену Политбюро.
– Ты? Врешь поди. Но красиво. Да и сам красавчик.
Я оглянулся. Лиза бродила в секции текстиля, а к нам направлялась дородная женщина, вся увешанная бижутерией.
– Галина Леонидовна, что же не предупредили… Я бы велела привезти тот костюм от «Диора», что вам понравился прошлый раз.
– Подожди, Наташа, – отмахнулась Брежнева. – Как тебя зовут?
– Андрей Панов.
– Вот что, Панов… – Галина Леонидовна задумалась. – Если ты и правда работаешь на скорой, дай-ка мне свой телефон. Будет для тебя работка.
– А вы, простите, кто? – Я сделал наивные глаза.
– Ты что, не узнаешь Галину Леонидовну? – К моему уху склонилась продавщица.
– Наташа, иди погуляй пока! – Брежнева в приказном тоне отправила прочь женщину, взяла меня под руку. – Бывают… совсем не часто, но иногда… такие ситуации, когда нужно помочь человеку, а к официальным врачам обращаться нельзя. Улавливаешь?
– Я наркотики вытаскивать вам с подстанции не буду. За такое мигом срок дадут.
– Ни боже мой! – замахала сумочкой Галина Леонидовна. – Просто бывает, что моим друзьям или знакомым становится плохо.
– Пусть звонят «ноль три».
– Нельзя! В том-то и дело. Ну вот был у нас случай: один замминистра перебрал на вечеринке, уединился с дамой… ну, которая ему не жена. Улавливаешь?
– Допустим.
– Стало ему плохо, позвонили «ноль три». Приехали врачи из ЦКБ, а они, кстати, обязаны обо всем докладывать Чазову… Растрепали в итоге всем про любовницу. Даже до папы дошло. Скандал!
Это она не про братика своего часом? Кажется, Юра Брежнев как раз работает замом министра внешней торговли.
– А уж я для тебя, – Брежнева вытащила из сумки несколько сторублевок, не считая засунула мне в карман пиджака, – не поскуплюсь.
– Вы готовы вот так первому встречному… – Дальше я затруднился сформулировать. Ситуация была странная.
– Андрюша, в двухсотой секции случайных людей не бывает. – Галина Леонидовна выдала улыбку умудренной жизнью женщины. – Да и узнала я тебя. В газете фотографию видела. Это же ты спасал тех людей в Москва-реке?
Я кивнул.
– Диктуй номер.
– У меня дома телефон еще не поставили, – решился я. Иметь в друзьях Брежневу во время бойни между Андроповым и Щелоковым – это дорогого стоит. Авось пригодится. – Запишите номер друга. Его зовут Давид, он меня, если надо, разыщет.
Придется абхазскому князю поработать на меня диспетчером.
– А ты говорил, денег нет!
Шишкина ткнула в грудь ноготком, скинула горностаевую шубку мне на руки. Я положил одежду на коробки с телевизором и видеомагнитофоном, занес упаковки со шторами, сумки с одеждой и обувью. Все горнолыжное мы оставили в машине Лизы – в дом я перетаскал технику и шмотки. Кроме видеодвойки я купил на брежневские деньги новомодную микроволновку «Шарп», а также телефон с радиотрубкой и автоответчиком фирмы «Нокиа». Последний так и вовсе первый день как появился в 200-й секции, и никто не знал, как он работает.
– Андрюш, я у тебя останусь на ночь? – Шишкина уже успела схватить Кузю и мучила его ударной порцией поглаживаний.
– Не получится. У меня ночная смена сегодня.
В голове зазвучал тревожный колокол.
– Ты разве еще не в отпуске?
– Последняя смена.
– Давай я тебя дождусь!
Меня спас звонок в дверь. Я рывком ее распахнул, там стоял Давид. Парень держал в руке бутылку «Арарата».
– Дорогой! – Ашхацава полез обниматься. – Я твой должник!
– Сдал сессию?
– Да! Отстрелялся. Держи подарок!
Бутылка перекочевала мне в руку. Давид увидел Лизу. Смутился.
– Я помешал?
Ашхацава поздоровался с Шишкиной, наклонился над коробками с аппаратурой.
– Не помешал, заходи. Только приехали с шопинга…
– Откуда?
– С похода по магазину.
– И где же такой магазин, где можно купить видеодвойку «Филипс»? – Давид схватил коробку, начал вчитываться в надписи. – Пан, это же ядерный дефицит! Таких двоек – сто штук на всю Москву.
– Это ты еще радиотелефон не видел…
Все, пропал вечер. Давида теперь трактором не выдернешь из квартиры. Парень мигом распотрошил коробки. Сначала собрал видеодвойку, потом настроил телевизор, подключил штекеры видика.
– Кассета нужна. Проверить.
– Нужна, – согласился я. – Есть идеи?
– Сейчас сбегаю, позвоню друзьям. Принесут.
Поймать Давида я смог только на лестничной площадке:
– Никаких друзей тут! Сам возьмешь, сам вернешь. Ясно? И вот что еще…
Рассказал другу про Брежневу. Без имен, но с намеком на финансовый доход. Выдал сто рублей из денег Галины, чем безмерно обрадовал Ашхацаву.
– Дорогой, да за такие деньги я и сам к ним съезжу! Что там? Промыть желудок?
– Давай без самодеятельности. У тебя практики мало, а я знаешь, как натаскался в скорой?
– Ну пожалуйста! Я ради такого и приехал в Москву!
– А я думал, учиться, работать доктором, жизни спасать…
Давид опустил глаза, тяжело вздохнул:
– Старшаки рассказывали об интернатуре. Круглое носи, квадратное катай. Одно бесконечное рабство у докторов. Не хочу в больничку!
– Ты думаешь, промоешь желудок новому Высоцкому – заедешь жить в Кремль?
– Да ты не понимаешь… У меня дядя! Профессор, доктор наук, собирает по осени мандарины! И продает их заготовителям по 65 копеек за килограмм! А знаешь, сколько они стоят в Москве?
– Полтора рубля. – Я взял Ашхацаву за ворот дубленки. – Дава, ты когда фарцой-то стал?
– Отпусти!
– Не отпущу. На тебе дубленка, которая стоит больше двухсот рублей. Тебе родаки на квартиру съемную в Москве засылают. Не в Сухуми! И ты еще тут выделываешься?! Мандарины у абхазов дешево скупают? А сколько Союз в Грузию вложил? Все эти пансионаты, железные дороги, аэропорты… Ты эти деньги посчитал?
Давид покраснел, зло посмотрел на меня.
– Ты не путай нас с грузинами!
– Я-то не путаю, но и ты тоже не борзей…
Я отпустил Ашхацаву, даже поправил его воротник. Он отпихнул меня, нажал кнопку лифта.
– Гад ты.
– Я гад. А ты бери «Челюсти». И «Греческую смоковницу» на сладкое.
Давид мигом переключился на кино. Начал расспрашивать меня про голливудские фильмы, но тут пришел лифт.
– Все, беги, а то останемся без кина.
Давид убежал за кассетой, а я вернулся в квартиру. Там меня уже ждала Лиза с надутыми губками:
– Я думала, мы этот вечер проведем вместе…
– А мы и проведем!
– Как же надоел этот снег! Валит и валит.
Томилина с трудом, проваливаясь в натоптанной в сугробе дорожке, дошла до рафика. Взяла у меня укладку, поставила ее в салон.
– А ты лучше думай, что это не снег, а пушистый дождь.
Пока Лена смеялась над немудреной шуткой, я думал вовсе не о снеге. А о половине пятого курса Сеченки, что завалилась ко мне в гости без приглашения. Давид позвонил Серафиме, позвал ее смотреть «Эммануэль» – «Смоковницу» достать не удалось, – девушка мигом растрезвонила однокурсникам. И народ потянулся.
– О, Пан, с новосельем!
– Привет, мы на минутку, Дава сказал, у вас эротику показывают…
И ведь не выставишь прочь – не поймут. Тут же и довольная Лиза мигом услала Ашхацаву к такстистам за спиртным, даже сумела сделать какие-то простенькие коктейли.
«Челюсти» народ смотрел в полном молчании, вздрагивая и переглядываясь. В Союзе фильмов ужасов не снимали, так что для многих это был натуральный шок. А когда Давид поставил «Эммануэль», мне уже пора было идти на смену. Идти и думать, во что превратят хату однокурсники и настучат ли соседи ментам. Классная перспектива, правда? Особенно если учесть обыкновение милиции вырубать свет в доме, чтобы кассету с эротикой нельзя было вытащить из видика. Двадцать вторая статья УК СССР. Изготовление и распространение порнографии. Три года за решеткой. И поди объясни народным заседателям, что «Эммануэль» – это эротика, а не порнография. Не поймут.
– Что ты такой нервный сегодня? – Томилина залезла в машину, обернулась ко мне.
– Да вон погода какая плохая. Низкое давление, сейчас к бабке не ходи – сердечники всякие попрут.
– Сам уже учил меня не нервничать насчет пациентов. Думай о хорошем. У тебя же завтра отпуск начинается. Может, сходим куда-нибудь? В театр, на вернисажи… В «Манеже» открылась художественная выставка.
И что отвечать Томилиной? Мол, Шишкина устроит мне обещанную персональную выставку французского нижнего белья на горнолыжной базе в Домбае?