Сколько Джонас за это заплатил, я не знаю. Когда осторожно начал разговор об этом, он махнул рукой и сказал, что организаторы не обеднеют. Так что и галстук-бабочку, и лакированные туфли я осваивал без особых угрызений совести. И мне легче, я ведь собирался свои платить.
Посмотрев на себя в зеркало, я чуть не присвистнул. Как же меняет человека одежда! Надо будет обязательно сфотографироваться. Нельзя терять такой шанс. Может, я больше никогда смокинг не надену!
По дороге зашел в магазин и купил «Полароид» плюс две кассеты по десять фотографий. Возьму с собой, сделаю селфи с Солком. И автограф попрошу. Баловство, конечно, эти моментальные снимки – и недолговечные они, и дорогие – доллар за фотографию. Ладно, кассеты в «Березке» покупать буду. Или Шишкина попрошу привезти. А почему я просить кого-то буду? Я и сам буду ездить. В очень недалеком будущем.
Опера оказалась длинной, нудной, я чуть не заснул. Нет, во время арий Фигаро или графа зал оживал. И я тоже. Но когда актеры начинали речитативы на итальянском – который, на минутку, тут вообще мало кто знает, – сон подступал снова. И зал с золотой лепниной я уже рассмотрел, и всех актрисок тоже. Даже из хора. Что теперь делать?
В антракте, разумеется, пошли в буфет. Выпить кофе с коньяком, съесть по еще одному «Захеру».
– Андрю, вы не думали перебраться в Штаты? – Солк не подкачал, выдал мне предложение сразу после дежурных фраз про оперу. – Я мог бы организовать вам лабораторию, помочь защититься… Ваша находка – очень перспективная тема.
– Выбрать свободу?
– Ну, не в смысле побега, как это делают ваши диссиденты. Просто у нас лучше возможности для научной работы. Да и, чего скрывать, платят куда больше. Какой-нибудь MD в год может и сотню тысяч долларов заработать.
– И заплатить с них кучу налогов.
– Есть вычеты для научных работников.
Нет, каков, а… Морозову даже не предлагал – сразу начал искать слабое звено в делегации.
– Джонас, я ценю ваше предложение, но нет.
– Можно узнать почему?
– Очень невысок процент эмигрантов, кто может выжить в вашей конкурентной среде.
– Вся Америка стоит на мигрантах! – пафосно заявил ученый. – Я же пробился!
– А управляется белыми англосаксами, – пожал плечами я. – Потом, я уверен, что исследования бактерии начнутся сейчас во многих научных коллективах. Это же, считай, Нобелевка.
– У вас приоритет!
– Но гораздо худшие стартовые условия. Пока я перееду, освоюсь в новой лаборатории, подучу язык… Меня стопроцентно обойдут и помашут ручкой.
Прозвенел первый звонок, мы с Солком переглянулись.
– У вас очень практичный ум. Я уверен, что вы преуспеете.
– А я – нет. Да и потом, не хочется Родину бросать. Как бы высокопарно это ни звучало. Мне очень нравятся русские женщины. – Тут я засмеялся, вспомнив, как отговаривал Томилину ехать провожать в аэропорт. – Вряд ли я смогу жить с американками.
– О да! Русские женщины – это что-то! – Солк допил кофе, отставил чашку. – У нас в Союзе была такая переводчица! Хоть я и женат, но, честно сказать, почти не устоял.
– И что же остановило?
– Наш офицер по безопасности предупредил, что она из КейДжиБи, и ее так ко мне… Как же он сказал? Ага, подводят!
Раздался второй звонок, народ из буфета потянулся в зал.
– Я могу рассчитывать, что этот разговор останется между нами?
– О, разумеется! Мы обсуждали с вами, как элегантно Сюзанна и графиня решили проучить распутного графа!
– Прямо вижу, как вы вставляете эту фразу в отчет вашему куратору из КейДжиБи! – Солк захохотал. – Пойдемте.
После окончания оперы решили немного прогуляться по ночной Вене. Шли по Рингштрассе, дышали почти весенним воздухом. Профессор пустился в воспоминания о том, как ему пришлось воевать с торгашами после отказа от патента на вакцину, и я вдруг вспомнил. СПИД. Вот кому можно рассказать, чтобы донести сведения до тех, кто сможет ими воспользоваться.
– Джонас, – сказал я, дождавшись конца рассказа. – Я сейчас тебе скажу одну вещь, ну, скажем так, секретную. Нет, нет, это не государственный секрет! – Я увидел обеспокоенность на лице Солка. – Постарайся поверить, прошу. Источник надежный, вне всяких сомнений.
– Да, говори, – ответил посерьезневший вмиг ученый.
– Возможно, ты видел статьи о редких заболеваниях у геев и наркоманов – саркоме Капоши и пневмоцистной пневмонии?
Американец неуверенно кивнул. Ну да, он таких статей видит десятки чуть не ежедневно.
– У меня есть хороший товарищ, он работает в секретной лаборатории. Недавно им доставили образцы тканей. Так вот, похоже, нас ждет страшная эпидемия. Масштаб бедствия невозможно переоценить. Миллионы зараженных. Ретровирус, который вызывает приобретенный иммунодефицит. Смертность… высокая. От маргиналов это очень быстро перейдет на обычных людей, в том числе детей. Передается половым путем и через кровь. И чем раньше выделят возбудитель и придумают терапию, тем лучше.
– Настолько все серьезно? – спросил Солк. Вроде без недоверия, уже хорошо.
– Сведения точные.
– Ты меня пугаешь, Эндрю, – сказал Джо-нас. – Я найду авторов этих статей, изучу вопрос. У меня есть связи в Центре по контролю и профилактике заболеваний.
– Хорошо бы еще подключить ВОЗ. Но если что, вы же помните? Мы только что обсуждали великолепно сыгранную увертюру, так же? Пожалуйста, мое имя нигде не должно звучать в связи с этим.
– Кстати, увертюра мне не очень понравилась, если на то пошло, – ответил Солк и пожал мне руку.
Счет в банке открыть удалось на удивление легко. Третий день командировки у нас был выделен на культурную программу. Посольство организовало экскурсию в венский Эрмитаж – Хофбург. Два часа по зимней резиденции австрийских Габсбургов нас водил гид. Еще час был выделен на самостоятельное изучение шедевров живописи, скульптур…
Наша группа мигом разбрелась по залам, я же, посмотрев на часы, быстро отправился к выходу. На соседней с Хофбургом улице – Шауфлергассе – было отделение банка Oesterreichische Kontrollbank. Это мне вездесущий Раппопорт сообщил и даже показал на карте Вены. Я зашел в него, на английском попросил сотрудника проводить меня к менеджеру фрау Браун, которая занимается обслуживанием счетов. Ей заранее позвонил американец.
Миниатюрная австрийка за полчаса, безо всяких вопросов, открыла мне счет по загранпаспорту, дала к нему чековую книжку и телефонные коды для совершения переводов. А также свою визитку: «Если у хера Панова возникнут какие-то вопросы». Ячейка в депозитарии тоже была оформлена за пару минут – мне выдали ключ и еще один код для опознания. Подписал только дополнительно два экземпляра договора – требование американца. Положив в сейф деньги от Раппопорта и чековую книжку, я с чистой душой отправился обратно в Хофбург. Подождал на выходе всю группу, смело ответил на вопрос «Столыпина», что мне понравилось больше всего:
– Конечно, императорские апартаменты. Неописуемая роскошь, хотел бы я так жить!
– У нас были в истории люди, которые жили в подобных условиях, – многозначительно ответил Галушко. – Плохо кончили в семнадцатом.
– Тут с вами не поспоришь… – Мне осталось только развести руками.
Глава 17
Первым, кого я увидел, вернувшись на подстанцию, был Харченко. На костылях, но румяный. Водитель стоял, поучал каких-то молодых, незнакомых фельдшеров. Или это практиканты из медучилища? Похоже, нашего студенческого братства на подстанции прибавилось:
– …тут понимание надо иметь! В организме все взаимосвязано. Из жопы волос выдернешь, а из глаз слезы льются!
Фельдшеры посмотрели на Харченко очень так скептически и полезли изучать внутренности салона рафика.
– Панов! Вернулся! – Водитель увидел меня, поковылял навстречу. – А говорили, ты сбежал на Запад. Рассказывай, как там оно? Дефициты кругом?
– Наврали. Приехал, как видишь, – пожал плечами я. – Там хорошо, если деньги есть. А так – будешь только смотреть на витрины магазина, а с краю зубы твои на полочке лежать будут, потому что не нужны. Как нога?
– Заживает. Зашел вот больничный на оплату сдать. Скоро на тросточку перейду, а там и на работу. Слушай, говорили еще, что тебя ловил КГБ, но не поймал.
– Если бы я хотел сбежать, не поймали бы.
– Кстати, слышал новый анекдот про загранкомандировку? Мне кум рассказал…
– Как же, помню, три раза чуть не обоссался, – улыбнулся я.
Харченко был в своем репертуаре.
– Да ладно, слушай. Возвращаются со всемирного конкурса скрипачей двое. Один занял второе место, другой снялся из-за травмы. Первый горюет-убивается, товарищ его утешает: «Ты что, ты же второй в мире! Концерты, карьера, все дела!» – «Ты не понимаешь, за первое место приз – скрипка Страдивари!» – «Подумаешь, скрипка! Тебя теперь весь мир знает! Скрипка! Да что в ней такого?» – «Ну, для меня поиграть на скрипке Страдивари – это как тебе пострелять из маузера Дзержинского».
Я вежливо поулыбался. Мне не терпелось увидеть Лену, поэтому, пожав руку водителю, я чуть ли не бегом поднялся на второй этаж. Томилина, как на заказ, стояла возле аптеки. Я оттащил ее в сторону, обнял, поцеловал.
– Перестань, люди вокруг… – чуть посопротивлялась она, но не отодвинулась. – Ну, рассказывай, что там, как ты?
– Я же вчера по телефону уже все…
– Ну что ты как маленький! По телефону не то! Давай с самого начала, как прилетели, чем в самолете кормили, как там! Все подробности! – От нетерпения Лена даже стукнула меня кулачком по плечу.
– Ладно. Туалетная бумага там белая и в два слоя. И бумажные полотенца – тоже. Газетами задницы никто не подтирает. Представляешь?
– Дурак! Про интересное рассказывай! А посмотреть привез?
– Туалетную бумагу? Нет. Зато вот что… Это тебе. – Я достал из «дипломата» полиэтиленовый пакетик с логотипом парфюмерного магазина и выудил из него красную коробочку.
– Ой, «София»! – воскликнула Лена. – Это же «Коти»! Самый модный аромат! Мне девчонки рассказывали! Можно понюхать?