– Да вы что! – Энджи возмущенно вскочила, готовая защищать свою подопечную. – Я Феликс никому в обиду не дам!
Они с Памелой со всех ног кинулись к дверям вокзала. Пассажирка сказала, что все случилось секунды назад: незнакомец вошел в зал, схватил кошку и убежал, так что они надеялись еще увидеть его.
Но когда они выскочили на площадь Святого Георгия, Феликс нигде не было. Энджи, запыхавшись, стояла на ступенях и всматривалась в темноту. Слева была привокзальная стоянка и бар «Королевская голова», справа – стоянка такси и бар «На всех парах»; там было светло от автомобильных фар, но в их лучах никто не бежал с кошкой на руках. Впереди – фонтаны и бронзовая статуя Гарольда Уилсона, а дальше – улица. Площадь была широкой, но черно-белой кошки нигде не было видно.
– Феликс! – отчаянно закричала Энджи. – Феликс!
Ни звука. А потом вдруг в густой темноте на углу площади, куда не попадал свет уличных фонарей, мелькнуло что-то белое: маленькие белоснежные лапки мчались к Энджи. Феликс летела во всю прыть, словно спасаясь от смертельной опасности.
Она взбежала на крыльцо, и Энджи наконец подхватила ее на руки:
– Феликс! Умница, кисонька, молодец, – с облегчением сказала она. – Ты вырвалась!
Энджи отнесла Феликс обратно на вокзал. К сожалению, камеры видеонаблюдения в то время стояли не везде, и когда она просмотрела записи, то так и не увидела, кто же вошел в зал и попытался украсть станционную кошку. Дейв Чин вспомнил Стервеллу Де Виль из мультфильма про далматинцев и предположил, что злодей покушался на пышную шубку Феликс.
Вора так и не нашли, а пассажирке, которая сообщила о происшествии, все были очень благодарны. Страшно подумать, что было бы, если бы она не подняла тревогу.
Феликс вернулась к обычной станционной жизни. Энджи с коллегами старались внимательнее за ней присматривать, но все, кроме Феликс, работали посменно, так что иногда она все-таки оказывалась предоставлена сама себе. К середине осени выяснилось, что ее самостоятельные вылазки не всегда проходят гладко.
– Феликс, пойдешь со мной? – весело спросила Энджи как-то в утреннюю смену, отправляясь на обход. Обычно Феликс, ее волшебная помощница, рада была присоединиться. Но в тот день, когда Энджи открыла дверь на платформу и придержала ее, кошка попятилась, не желая выходить наружу.
– Ладно, дружочек, как хочешь, – сказала Энджи. Она не слишком беспокоилась; иногда Феликс предпочитала остаться дома. – Решила взять отгул? Ну, поспи, я скоро вернусь.
Следующие несколько дней Энджи работала в ночную смену, и Феликс охотно выходила вместе с ней и бегала вокруг, и только через пару недель стало понятно, что случилось что-то плохое.
Энджи заметила, что днем, в толпе, храбрую кошку словно подменяли. Если Феликс в это время вообще выходила наружу, то шарахалась от пассажиров, припадая к платформе. Джин Рэндалл обратила внимание, что Феликс вздрагивает от голосов играющих детей и больше к ним не приближается, но ее пугали не только дети – она вдруг начала бояться всех, кроме работников станции, а ведь раньше была такой приветливой и общительной.
– Кто-то ее обидел, – жаловалась Энджи Дейву Чину. – Кто-то на платформе.
Разумеется, невозможно было выяснить кто. Может быть, заигравшийся ребенок случайно дернул ее за шерсть слишком сильно. А могло быть и хуже – какой-нибудь взрослый пнул ее, вымещая на ней свои обиды. Как бы то ни было, Феликс замкнулась в себе. Она пятилась, если в час пик ей открывали дверь и приглашали наружу, а большую часть времени проводила в кассе, глядела из окошка и, наверное, чувствовала себя спокойнее рядом с Джин, Пэм и другими женщинами, которые там работали. Она держалась в помещениях и решалась выйти за порог только в ночную смену, когда людей на вокзале не было и платформы принадлежали ей одной.
Всем было больно видеть поразительную перемену в характере Феликс. Коллеги окружали ее заботой и любовью и старались не терять надежды, что она выберется из черной полосы и снова научится доверять людям.
Времени понадобилось немало. Прошел месяц, затем другой. На площади перед вокзалом уже звучали рождественские гимны, когда Феликс понемногу осмелела. Она по-прежнему весь день сидела в кассе, но ближе к окошкам, где до нее могли бы дотянуться пассажиры. Это требовало от нее недюжинной храбрости, но рядом с ней работали кассиры, и Феликс знала, что она не одна и ее защитят.
Одним суматошным декабрьским днем она сидела рядом с девушкой-кассиром, которая обслуживала пассажиров, надев шапку Санта-Клауса. Феликс сидела рядом и храбро, хоть и несколько напряженно, смотрела по сторонам.
Очередной пассажир подошел к окошку.
– Ишь ты! Привет, – ласково поздоровался он с Феликс.
И пока кассирша выдавала ему билет, он протянул руку и грубой, широкой ладонью осторожно погладил кошку. Феликс подставила ему щеку и благодарно задрала подбородок. Он почесал ей шейку, тогда она опустила голову, чтобы он еще ее погладил. Пассажир был только рад.
Чудо произошло, Феликс стала прежней. О лучшем подарке на Рождество никто и не мечтал.
Глава 19. Последняя преграда
Феликс смотрела на железные балки под крышей и все больше сердилась. Там расселись вороны, поглядывая на нее сверху и испытывая ее терпение. Ей уже исполнилось два года, и она боялась их не так сильно, как тогда, когда была котенком, но они по-прежнему и не думали относиться к ней с уважением. Вороны нахально слетали на платформу и разгуливали по ней, а Феликс ни в грош не ставили.
Этого кошка вытерпеть не могла. Она подкрадывалась к ним, потом кидалась, но вороны стремительно взмывали вверх, на свой железный насест, и усаживались там, громко каркая. Казалось, они нарочно ее дразнят, развлекаются, понимая, что им ничто не угрожает.
Иногда вороны даже играли вдвоем. Как-то раз одинокая ворона спустилась на платформу. Мимо проходила Феликс, и ворона принялась насмешливо каркать: «Не поймаешь, не поймаешь!» Феликс сощурила зеленые глаза и начала к ней подкрадываться, но не успела сделать и нескольких шагов, как ее отвлекла вторая ворона, которая спикировала и села у нее за спиной. «Не поймаешь, не поймаешь!» – подхватила она.
Они окружили Феликс, а та сердито вертела головой, словно следила за теннисным матчем. Наконец, она стала подбираться к одной вороне, потом передумала и нацелилась на другую. Вороны веселились от души, кричали и дразнились, и Феликс, потеряв терпение, прыгнула на одну из них. Обе улетели, шумно хлопая черными крыльями, а Феликс осталась с носом. Она бы зарычала, если бы умела.
Пожалуй, особенно обидно было то, что все, кроме ворон, уважали Феликс. Когда ей исполнилось два года, она превратилась в кошку редкой красоты, и каждый встречный готов был целовать ее белые носочки.
В первую очередь люди замечали, какой у нее пышный мех. Феликс была очень пушистой, регулярно посещала парикмахера и сама тщательно умывалась, чтобы шерсть блестела. Таким же пушистым был ее хвост – как роскошное боа роковой женщины. Феликс свешивала его со столов и стульев, когда ложилась, и покачивала им, когда гуляла по станции. Но совершенно сводили с ума ее глаза: какие и должны быть у кошки – светящиеся, нежно-зеленые, будто летняя трава, с серебристыми лунными отблесками. От черного носа расходились длинные белые усы – более милой мордочки и вообразить нельзя. Острые черные уши с белым мехом тоже перестали казаться слишком крупными. Красоту кошки подчеркивал купленный Энджи нарядный розовый ошейник с блестящим ярко-розовым медальоном. Феликс стала совсем взрослой кошкой.
Но одну преграду ей пока не удалось преодолеть. Может быть, она не забыла, чему ее в детстве учили железнодорожники: Феликс ни разу не переходила пути. Она держалась в той части вокзала, где выросла, так что ее владения ограничивались платформами 1 и 2. Развлечений здесь хватало – скачущие около тоннелей кролики, пустой вагон, бюро находок и лучшее на свете укрытие – велосипедные стойки. Когда она была котенком, Гарет Хоуп носил ее на платформу 4 через подземный переход, посадив на плечо, словно попугая, но Феликс никогда не спускалась по лестнице одна. До тех пор, пока она соблюдала запреты и не переступала желтую ограничительную линию, она не могла попасть на ту сторону путей, в волшебную страну на платформе 4, или за ее пределы.
Однако, повзрослев, Феликс поняла, что хочет путешествовать. Хаддерсфилдские железнодорожники уже почти уверились, что она никогда не пересечет границу, но это был слишком поспешный вывод. В начале лета 2013 года Феликс смотрела на ворон не только со злостью, но и, наверное, не без зависти. Они свободно летали, куда вздумается, а ее мир ограничивала ярко-желтая линия. Не пора ли ей научиться ходить по рельсам, как Дейв Чин и машинисты маневровых работ в оранжевых комбинезонах?
Феликс решила проверить это, не откладывая. Она встала с любимого места у велосипедных стоек и встряхнулась. Зевнула, показав острые белые зубы и розовый шершавый язык, и потянулась. Она была готова испытать свои силы.
С волнением она подошла к желтой линии на платформе 1. Вокруг ходили пассажиры, но их было мало, и никто не обращал на нее особого внимания. Она посмотрела налево, посмотрела направо, внимательно прислушалась. Прожив на вокзале целых два года, Феликс, наверное, лучше всех помнила расписание – сейчас никаких поездов быть не должно. Она подошла к самому краю платформы и встала там, лапка к лапке. Человек мог бы за нее испугаться, но Феликс знала, что делает и как не подвергать себя риску.
Одним мощным прыжком она соскочила с платформы вниз, на пути. Остановилась, поставив передние лапки на первый рельс, и напрягла все свои чувства; рельс не вибрировал. Кошки чувствуют малейшую дрожь. Считается, что они узнают о землетрясении на десять или даже пятнадцать минут раньше, чем люди. Сейчас рельсы не дрожали, поездов поблизости не было.
Промежуток между двумя рельсами, проложенными вдоль платформы 1, был засыпан серым гравием. Феликс стала осторожно по нему пробираться. У второго рельса она снова застыла, переступив через него передними лапами, а задними еще стоя на деревянной шпале. Металл рельса касался шерсти у нее на животе. Она стояла неподвижно, как статуя, оценивая обстановку, потом решила, что все тихо и можно двигаться дальше.