— И так со всеми? Бесконечно?
— Ты имеешь в виду, что здесь все жившие люди? Конечно нет. Те, кто в это не верил, находятся в совсем других местах. Куда хуже, чем это…
Пространство вновь обрело фокус, и Протасов увидел сгорбленную фигуру, сидящую на стуле и пытающуюся себя задушить. Убитый Герой неожиданно признал в самоудушающемся Владимира Ленина.
— А чего это он? — спросил Протасов. — Его же никто не мучает…
— Это заблуждение. Его мучает совесть. Сейчас его разрывает за раскулачивание. Даже не хочу рыться в памяти, что это такое. Но ему хуже, чем Гитлеру.
— Не верю.
— Да похуй мне на твою веру. Все, что он когда-то сотворил, аукается муками совести и стыда. Только вот рычажок этих чувств включен на полную, на миллион децибел!.. Короче, все!.. — Великан отключил пространство. — Так, что у нас с тобой? Гильотина? — Гигант, порывшись в триллионах своего IQ, вдруг вытащил из ниоткуда две школьные линейки и бросил их в протасовскую реальность. На одной линейке на конце стояла цифра 15, а на другой вместо цифры — вопросительный знак. — Какую выбираешь? С вопросительным знаком?
— Конечно.
— Трус! В системе твоих координат тебе некуда возвращаться, кроме как сюда. Если не натворишь чего похуже. — Ну все, хорош! Пошел в жопу — И он дал Протасову такого пинка, что того вынесло на линейку с вопросом.
Смешливые ангелочки перед самым столкновением с землей нежно подхватили новорожденного ребеночка и уложили на мягкую землю.
Все остальное грохнулось о землю. Сознание покинуло всю честную компанию, даже бракованный ангел отключился.
15
Абрам Моисеевич проснулся рано, пошевелил губами, шепча молитвы, полюбовался своей прекрасной женой Рахилью, встал с кровати и, шаркая домашними тапочками и зевая и-за короткой ночи, прошел в кухню, где тетя его жены Лея Дорман приготовила ему омлет, добавив к нему подкопченный лосось, домашний крем-чиз и теплый хлеб от Равиковича. Большая чашка кофе порадовала крепостью напитка и самым приятным утренним запахом — когда все пространство вокруг наполняется ароматом свежемолотых кофейных зерен.
Поел. Попил. Залез в общинную газету, зачем-то проглядел брачный раздел, отбросил газету… Все-таки он излишне взвинчен, несмотря на прекрасное безмятежное утро. Он честно признался себе, что мозговая маета случилась из-за вчерашнего разговора с неким молодым человеком по имени Абаз. Фельдман чувствовал себя наставником, а закончил разговор растерявшим все свои ощущения праведности, ощутив себя школьником среднего ума.
Он поглядел в свой смартфон, нет ли пропущенных звонков, но вместо них нашел один входящий с кодом неизвестной страны. Порыскал в Сети, которая сообщила, что введенный код страны соответствует коду Кыргызстана… Он тотчас понял, что разговор с Абазом был вовсе не по квантовому тоннелю, про которые говорил инженер, увезший Нинку в свою Америку, а по простому телефону. Что это плод его фантазии о том, что расстояний не существует, что любой абонент всегда рядом… А здесь — простой телефонный разговор… А откуда Абаз узнал, что жену его зовут Рахиль? И что этот странный молодой человек говорил ему про жену, умершую сто лет назад?.. Абрам со всеми резонами решил, что ему уже больше сорока пяти, что надо определяться с местом в жизни, а не взращивать в себе Мессию. Он странник, он должен вернуться на корабле в Европу, в какое-нибудь непростое место, где будет служить раввином, станет занятым и уважаемым человеком. И так шаг за шагом чаша весов с его хорошими делами постепенно перевесит чашу с нехорошими. Он было обрадовался этому небольшому замыслу, и чей-то голос вдруг поддержал его: «В деревню, к тетке в глушь, в Саратов!» Он опять заглянул в Сеть, отыскал на картах город Саратов и прочитал в Wiki, что в свое время город был уничтожен, как и множество других, но какой-то подвижник — у русских всегда были подвижники — пытался на его месте строить что-то новое. Что новое, сказано не было. И будет ли на новых стройках социализма место для ученого еврея?..
Его размышления прервал стук в окошко. Он оглянулся и обнаружил двух ангелочков с крылышками. Ростом с годовалых детей, они улыбались Абраму и протягивали ладошки горсточкой, будто подаяния просили… Он вспомнил, что должен сделать. На какие-то мгновения весь дух его задался вопросом: а с какого такого перепугу он должен отдать свою собственность? Он даже инженеру не похвастался находкой, удержался — а тут какой-то голос из телефона вежливо попросил «отдай», и он отдает… Еще Фельдман вспомнил, что если еврею всего хватает, то это и есть счастье… И самое главное — вот же они, ангелы. Много тех, кто видел в жизни ангелов?.. Никто никогда с допотопных времен не видал!.. Отдаю железку, бросаю ее в чашу добра. Он хотел было встать из-за стола, отыскать свой саквояж с луковичными часами, но в момент решения «отдать» в ладошке одного из ангелочков материализовался крошечный метеорит, засветившийся голубым. Небесные детки закрыли ладошки, засмеялись и вспорхнули с подоконника, будто воробьишки какие. И были таковы.
В середине дня, ближе к пяти, позвонила Нинка и оповестила отца, что возвращается из Лос-Анджелеса домой. Что, мол, инженер признался ей под семейными пытками, что полюбил другую, какую-то актрису из модных, super star Naftali, и предлагал ей, Нине Мовшович, кучу денег, чтобы без скандала обошлось, но она дочь своего отца и от подачки отказалась, лишь взяла у бывшего в долг, чтобы долететь частным бортом до Тель-Авива.
— Ты ведь переведешь ему деньги? — просюсюкала Нинка.
За недлинный рассказ дочери Беньямин Мовшович тысячу раз послал Всевышнему благодарность. Он был так счастлив, что у его дочери появилась возможность постоять под купой, что был готов проглотить кусок некошерной колбасы, а уж оплатить доченьке частный борт…
— Кровинка моя! — почти плакал от счастья Мовшович. — Ты хоть покушай в самолете!
— А ракеты, — добавила Нинка, — не на Марс полетят, а ему в жопу! Mother fuker! И в жопу Нафталины! Вот сранины-то будет! Из двух жоп!
Беньямин Мовшович икнул от дочерней матерщины, но тотчас забыл о сем, бросился из кабинета на первый этаж и закричал, чтобы все немедленно собирались в зал! Сейчас будет заявление ТАСС, CNN и Аль Джазиры! На идиш!
Все, конечно, явились на зов главы семейства, и от услышанной новости мать Нинки и Рахили попыталась было лишиться чувств, но Мовшович жестко распорядился: «Потом!». Открыли шампанское и выпили за внезапно упавшее на их семью счастье.
— С Марса! — уточнил Фельдман.
Его меньше всего удивила эта новость, слишком блеклая по сравнению с тем, что с ним происходило последнее время. Он удалился в спальню и задремал, приводя свой нервный аппарат в порядок. Ему на мгновение приснилась Рахиль в гробу, он ужаснулся и тотчас проснулся, вспомнив киргиза и его упоминание вскользь о ста годах… Подробностей он вспомнить не смог, но целый день, до молитвы в синагоге, ходил по пятам за своей женой, прислушиваясь к ее дыханию… Когда они пили чай, капелька воды попала Рахили в дыхательное горло, она закашлялась, и Абрам прислушивался, не зазвучат ли в ее кашле старческие нотки потустороннего мира…
Он пришел в синагогу, и уже у дверей сознание его прояснилось. Он даже посмеялся над своими нездоровыми экспериментами. Он долго и хорошо помолился, а потом, по дороге домой, вдруг встретил Франчишека, прямо на улице. Парень был с компанией, говорящей на польском языке.
— Франчишек! — окликнул Абрам молодого человека.
— Пан Фельдман! — обрадовался поляк.
Они сели в небольшом ресторанчике, где подавались блюда только из курицы. Заказали потрошков, печенку с жареным лучком, овощных салатиков на гарнир и триста водочки в графинчике.
Франчишек поведал, что его мать умерла пару лет назад от краснухи и что он ездил в Бляйвиц, и ничего не изменилось, что даже очень хорошо. Но живет он по-прежнему в Тель-Авиве, получив после окончания университета американский грант на лабораторию: он занимается, как теорией неких физический свойств квантовой механики, так и практикой — совершенствует одну из социальных сетей.
— А как ваша супруга? — поинтересовался молодой человек.
— Говорят, она умерла сто лет назад!
— Что?!
— Говорю, что пятого ребенка ждет!
— Поздравляю! — «А зачем столько детей, — удивился про себя Франчишек. — Как можно работать и творить, когда орут целых пять голосов одновременно?!»
Они выпили за личное счастье, делающее из полумужчины мужчину.
— А ты как? — поинтересовался Абрам.
— Есть девушка. Познакомился на следующий день после материнских похорон. Думаем пожениться. Гжеськой зовут.
— Господь, забирая что-то важное, отдает долг. Часто мы не замечаем этого.
— Вот-вот…
Помянули Эли Вольперта.
— Интересный был старикан!
— Кстати, — чему-то обрадовался Франчишек. — Помните этого инженера?.. Который у отца вашей дочери купил аккумуляторный завод? Он на Марс еще собирается?..
— А что с ним?
— Книгу написал, где обосновал, что первым космонавтом должен был быть не Гагарин, а некий Иван Иванов, русский парень… Там какая-то история с внеземными сигналами произошла. Короче, Иван Иванов — это Эли Вольперт, представляете! Который меня тут устроил, сделав из меня человека! Он оказался русским, совершившим гиюр… Сейчас эта книга бестселлер.
— А доказательства какие в книге?
— Там даже есть вещественные… Бляха какая-то или… Я не особо помню. Книгу не читал, только рецензию в Сети.
Про себя Фельдман подумал, что это инженеру за Нинку воздается. Надо же в такую хрень поверить! Авторитет пострадает, как пить дать! Хотя ему не привыкать…
Они еще коротко поболтали ни о чем, разошлись как хорошие товарищи, и каждый отбыл в своем направлении.
Вернувшись домой, Абрам вновь был вовлечен в мистическую составляющую бытия. Он опять подумал всякое сумасшедшее о Рахили, потом о том, что отдал метеорит каким-то зверушкам, что все эти напасти на него напустили силы непокоя, и с этим надо срочно что-то решать.