Почти шесть месяцев он восстанавливался в разных медицинских учреждениях России, мучаясь, что оставил жену в Кабуле, на крошечном балконе, в статусе своей любовницы. Просил найти ее своих товарищей, врачей и лично Гоголадзе.
— Боря, товарищ генерал-майор, найди ее, друг!
— Дорогой, почему в Кабуле?
— Потому что я там ее оставил.
— Мы были в Кабуле пятнадцать лет назад! Сейчас мы в Москве. Война кончилась…
Генерал Гоголадзе всем своим необъятным грузинским сердцем жалел младшего друга, выполнившего задание ценой собственного разума. Он снабжал капитана лучшими продуктами, подсылал психиатров, а потом лично вручил в актовом зале госпиталя Золотую Звезду Героя…
А она нашла его сама, когда он уже было почти уверился, что она жила в другом времени, в чужом измерении, там, где был Кабул.
— Где ты была?!
— Я была там, где ты меня оставил.
— В Кабуле?
— Я не знаю… Наверное, да… И ты забыл.
Но она улыбалась прежней загадочной улыбкой, выхаживала Олега самоотверженно и нежно. Он быстро пошел на поправку. В помятое сердце вместе с приходом сил возвращалась та неистовая страсть, которая сжигала его разум до разлуки с ней.
Он попросил генерала — и тот их поженил лично. Протасова не демобилизовали официально, а потому во власти командира решить такое красивое, вах, гражданское дело своей подписью: «Борис Гоголадзе»…
Она отвезла мужа в Киргизию, теперь Кыргызстан, и они поселились в небольшом ауле, где было много доброго, где после полного комиссования он пробовал налаживать цивилизацию, пахал и сеял, хотел разводить пчел и стать отцом…
У него и здесь случилась война. Он один вышел в степь, где выиграл сражение. Впервые бескровно, найдя дипломатическое решение — нож из дамасской стали был обменян на коня.
Но почти все добрые люди становятся недобрыми, когда им что-то угрожает. Аксакалы по-доброму просили, а закончить могли как угодно.
Русская семья исчезла в ночи до грядущего времени, которое так изменчиво.
Через год Протасов и Абаз имели пасеку в сто ульев, принесшую сотни килограмм прозрачного янтарного меда. Иногда, в ночи, он летал на своем коньке домой, к своей Ольге, обнимал ее плечи, целовал белые руки и любил страстно, как любил еще прапорщиком. Задержалась страсть.
А потом Протасов решил, что время настало. Пошептал коньку в самое ухо что-то важное, и прикрепил к шее лошадки две литровые банки с медом:
— Лети.
Ранним утром пчеловод вытащил из-под кровати танковый аккумулятор, и с его помощью на одну риску зарядил спутниковый телефон. Он набрал Умея, который со сна не признал звонящего, и ругался по-русски матом.
— Выйди из дома! — сказал Протасов.
— Протасов, это ты, что ли?!
— Я… Выйди на крыльцо!
— На хер иди!
— Выйди, у меня зарядка кончается…
— Ну, блин, русский!.. Как же я вас не люблю все-таки! — Он все же выбрался под встающее солнце и обнаружил возле двери две банки самого настоящего меда. Открыл крышку одной, понюхал — и лизнул. — Нашел пчел-таки, русская морда!
— Нашел.
Заряд в телефоне закончился.
Вечером Умей в своем клубе «Платина» влил литр меда в горло прикованной наручниками к спинке кровати любовнице, которая была по совместительству любовницей и Президента Кыргызстана. Она успешно задохнулась, а медом из ее растерзанного тела, качающегося водорослью на дне озера, впоследствии питались все рыбьи семейства. Затем и плоть куртизанки президента сазаны высосали своими беззубыми ртами…
Об одном пожалел Умей — что год назад образовал равное партнерство с русским в Закрытом Акционерном Обществе «Медок». Он не верил ни в пчел, ни в Протасова и год назад договорился с ним на половину просто от хорошего настроения… А русский сделал мед… Русский пытается исправить будущее…
Умею нельзя было отказать в остром уме, и он быстро просчитал последствия такой небрежности. Он ни с кем не хотел делиться — и не будет.
На следующий день несколько больших вертолетов Ми-17 приземлились в Протасовом ауле. Из них попрыгали на землю люди в камуфляже, вооруженные как подразделение специального назначения. На частном вертолете AW109 прибыл сам Умей. Он отдал распоряжения — и в течение дня вся огромная пасека была огорожена колючей проволокой, а вооруженные наемники заняли позиции.
Киргиз не понимал, куда пропал русский, а когда проснулся утром и, снюхав две дорожки кокаина, выбрался из мобильного дома, собранного накануне наемниками, то обнаружил его слева, в метрах двухстах, сидящим на возвышении скрестив ноги. На Протасове была военная гимнастерка без погон, а начищенные медали и ордена сияли на солнце. Самый сильный луч светила исходил от Золотой Звезды. Рядом с Протасовом, прикинул Умей, находились человек тридцать-сорок, также в гимнастерках со сверкающими на них наградами. Все были вооружены не хуже, чем умеевские головорезы.
«Сволота русская! — сплюнул киргиз. — Страны уже десять лет как нет, а они сидят победителями, воняют своими сигаретками без фильтра».
План Умея — неожиданно десантироваться, захватить пасеку и отправить Протасова на дно своего озера, прежде сняв кожу с живого, и стать единоличным владельцем самого дорогого ресурса на планете. Так вот, сей выверенный план не сработал, и хозяину Киргизии пришлось менять стратегию и тактику, импровизируя на ходу.
Он помахал Протасову рукой, заулыбался дружелюбно и пошел один к возвышенности, на которой расположились силы противника, показывая себя смелым и тоже дерзким.
Они поговорили с Протасовым. Умей объяснил, что вооруженные люди и колючая проволока — для защиты их собственности:
— Сам знаешь, Олежа, информация, точно, как твои пчелы, разлетается в разные стороны. Нас похоронят, остальное украдут…
Появление своего боевого ресурса Протасов объяснил той же самой мотивацией, что и Умей. Люди — для защиты им созданного.
— Нами, — уточнил Умей.
— Нами, — согласился пчеловод.
Следующие три дня Умей и Протасов обсуждали, как будут представлять мировым лидерам революционную ситуацию, созданную ЗАО «Медок». Умей отвергал участие европейцев, которые стройным шагом двигаются в утопию, в социализм, увлекая своими гомосексуальными и зелеными взглядами пятьсот миллионов человек. У руководства Европой нет детей, никто не может договориться между собой. Как можно сочинять будущее не для собственных детей?.. Одни деньги зарабатывают, другие рыбу ловят и натурально обмениваются продуктами… А все потому, что англосаксы и америкосы многие десятилетия насаждают в Европу социалистический либерализм и пропаганду сексуальных меньшинств. России нет, а НАТО осталось, со всем свои оружием. Зачем — вопрос! Враг уничтожен, Прибалтику объединили в одно село, производящее только сметану, Франция ничего не создает! Даже сыры и вина их в три раза дороже, чем вина Нового Света. Франция — колыбель революций — теперь стала симпатичным музейным борделем, страной, где люди перестали работать, живут на европейские дотации и только срут… Испания сдает на сезон свои виллы богатым ушлепкам из Бразилии, а сами жители десятками семей переселяются в один дом, в бассейне которого сидят как кильки шесть месяцев, вымачиваясь в хлорке, но предварительно закупив пятьдесят тысяч бутылок вина по одной песете за литр, чтобы ужираться каждый день. И тоже только срут!
Умей попил кока-колы и, снюхав с мизинца горочку кокаина, продолжил:
— Италия готова разделиться на многочисленные уезды. Сардинский уезд, Сицилийская вотчина, Неапольские поселения и так далее. Я там уже всей мафией управляю. Карлеонами, Педрами, сволочендрами… В Португалии производят корм для рыбных фермерских хозяйств, скандинавы трахают собственных детей и племянников — этакий европейский заповедник для профессоров-педофилов, а бывшие части России вновь вооружаются и воюют между собой, хотя дети в их областях мрут от голода! Нулевая демография!.. Никого серьезных не осталось! Только Штаты и Израиль, чуток британцы. Но это одно и то же… Короче, я за Штаты! Там бабло, там те, кто создает европейские и латиноамериканские утопии!
Протасов зачарованно слушал Умея, думая, что тот запросто мог стать спикером какой-нибудь ультраправой европейской партии. Или даже создать новую, агрессивную фашистскую страну. Никто, даже кровавый разбойник, так долго не живет, если у него нет большого стратегического ума.
— Я бы поляков не сбрасывал со счетов! — предостерег Протасов.
— И что в них? — удивился Умей.
— Самостоятельные. Чувствуют себя аристократами мира. Могут стать посредниками между нами и Штатами. Не лучший вариант самим набиваться к американцам…
Умей подумал и согласился. Он прекрасно знал польского президента: стольких сладеньких полячек было подарено Якубом Умею… А еще он решил расширять свое озеро, а то как необычные холода нагрянут, в озере все в студень превратится, а если жара — то в человечий буйабес, с ноткой польской плоти… Он мечтал иметь сотни таких озер.
— А немцы — генетические фашисты! — добавил киргиз. — Восемьдесят миллионов человек убили в прошлом веке — а теперь все либералы, и еще пальчиком грозят славянским областям, так как именно русские педерасты вскормили фашистскую генетику! Ленины, Марксы и прочая сволота! Сталин время просрал, упустил! Так бы он весь мир в печи засунул… Просрал — а закон на его стороне. Не он первый начал, потому Штаты в союзники получил!.. Но его, вернее Россию первой прикончили окончательно, потому что она в этот раз первая начала! Положила на закон — нагло и примитивно! Хочешь нарушать закон — делай это как я: нежно, аккуратненько — так чтобы все думали, что ты закон защищаешь, благословляешь Аллаха, пославшего закон… И не Аллах закон придумал, а американцы!
— А киргизы, казахи, узбеки, афганцы и прочие, кто степи и пески с нефтью заселяют — кто они? — поинтересовался Протасов.
— Мы говно. Но разное. Киргизы и казахи — говно полное, а вот арабы — они говно с нефтью. И тут не поспоришь! Но киргизский народ родил самое великое в этом мире…