Заглянув в ближайшую от входа дверь, Игорь обнаружил уютную комнату. Стол, кресло-качалка, небольшой камин — обстановка напоминала гостиную старой дачи, не хватало только тапочек и мятой газеты. В комнате имелась еще одна дверь, за ней оказалась спартанского вида спальня: топчан, несколько икон на стене, шкаф с резными деревянными дверцами, внутри рабочая одежда, форма для всадников, шлемы, пара грязных сапог.
Игорь направился обратно в первую комнату, дабы завершить свою разведку. Он остановился возле старой невысокой тумбы, служившей стойкой под телевизор, и выдвинул верхний ящик. Несколько секунд он с удивлением изучал его содержимое, затем снаружи через открытое окно донеслись обрывки разговоров и смех, он поспешил задвинуть ящик и покинуть комнату.
Филипп и Матвей встретили его с искренней радостью. Он был тронут подобным обращением, но, как только появилась возможность, не забыл обратить внимание на их ремни. Что он хотел обнаружить, он и сам не знал, но ночные события не давали ему покоя.
Филипп был одет в светлые джинсы, заправленные в высокие резиновые сапоги, ремня на нем не было. Матвей был полностью экипирован согласно последней конно-спортивной моде: светлые бриджи с кожаными вставками на коленях и внутренней стороне бедер, высокие кожаные сапоги, темная короткая куртка, в руках шлем.
— Какие новости? — беззаботно поинтересовался гость, потирая руки, как настоящий журналист, жадный до сенсаций.
— Все тихо.
Друзья пожали плечами и обменялись быстрыми взглядами.
— Собираемся перекусить. К двум накроют в саду, — сказал Матвей.
— Как насчет экскурсии? — предложил Филипп.
— Марк Аркадьевич сам собирался показать мне конюшню, — с сомнением в голосе произнес Игорь.
— Да ладно. Марк застрял со своим консельере. — Филипп прищурил глаза. — Вы уже знакомы с Глебом Николаевичем? — Он сказал это с едва уловимой иронией.
— Нет, — Игорь покачал головой.
— Жаль.
— А кто живет в этих милых апартаментах? — спросил Игорь, чтобы перевести разговор в нужное ему русло.
— Это Костина берлога. Иногда он ночует здесь, когда мы достаем его в доме.
Не нужно было быть дипломированным психологом, чтобы составить первое впечатление о жителях «Аменции». Марк Аркадьевич был человеком открытым, общительным, но за этим дружелюбием скрывалась цепкая деловая хватка. Он легко переходил с одной тональности на другую.
За столом, в кругу семьи, он был великодушным отцом, в бизнесе заработал репутацию человека, которому редко приходилось повторять дважды.
Игорь еще ни разу не слышал, чтобы Ройтер повышал голос, даже когда его дочь бросала ему в лицо оскорбления, он сумел сдержаться. В нем чувствовалась сила, заставляющая других, даже не имеющих представления о его деньгах и власти, оказываясь в его энергетическом поле, мгновенно попадать под его влияние.
Что касалось Филиппа, то его мужская красота и обаяние мешали судить о нем беспристрастно. Он нравился всем, и Игорь не стал исключением. Отношение испанца к жизни казалось почти равнодушным, но потом он невольно говорил или делал что-то, что выдавало в нем натуру тонкую, наблюдательную. Он умел быстро обнаружить чужие слабости и не упускал возможности поиграть с человеком, ловко загоняя его в угол. Он проделывал это со всеми, включая Ройтера.
Игорю нравилось, что он не был зациклен на собственной неотразимости, принимая это как неоспоримый факт и изжившую себя тему. В нем доминировали сильно развитое мужское начало и лень, поскольку ему давно уже не приходилось прилагать больших усилий, чтобы добиться своего, ему все давалось легко.
На первый взгляд, в тандеме с Матвеем он казался главным, но, как и в случае Игоря с Арнольдом, это впечатление было ошибочным. Матвей позволял ему многое, но все же чемпионом и главным публичным лицом в этой семье был именно он. Похоже, Филиппа это не беспокоило, но Игорь допускал, что в глубине души он мог мечтать о первом месте на подиуме.
Матвей был обаяшка и балагур. У него было обманчиво наивное выражение лица и шаловливое выражение глаз. Казалось, что в любую секунду он может совершить что-то порывистое, детское. Его хотелось потрепать по коротким волосам, как ребенка, пожурить и купить шоколадку.
Игорь безошибочно определил в нем гражданина мира. Такие люди запросто меняют города и страны, их везде ждут друзья, они повсюду чувствуют себя комфортно и уверенно. Матвей свободно переходил с английского языка на русский и обратно. Он успел много поездить и производил впечатление человека, открытого всему новому.
По дороге к дому Филипп успел немного рассказать о делах семьи. Мать Веры, родная сестра Ройтера, жила в Монако вместе со своим третьим мужем. Сама Вера не торопилась переезжать к матери в Монте-Карло, предпочитая жить со своим любимым дядей. Оксана, любовница хозяина, увлекалась живописью и часто страдала мигренями. Никто никогда не видел ее картин. Услышав это, Игорь удивленно приподнял брови.
— Она днями не выходит из мастерской, — сказал Матвей, и на его губах появилась странная улыбка. — Ее величество подвержено меланхолии.
— Ничего удивительного, — перебил его Филипп, — она рисует для себя.
— Я сомневаюсь, что ее картины вообще существуют. — Матвей покачал головой. — Скорее всего, она просиживает в мастерской, рассматривая картинки в журналах.
— Сколько ей лет? — спросил Игорь, хотя прекрасно знал ответ.
— Так, — Матвей закатил глаза, — давай посчитаем. Я участвовал в нашем дерби в третий раз…
— Ничего подобного, ты познакомился с ней на Буденновском сент-леджер, — возразил Филипп.
— А ты откуда знаешь, тебя вообще там не было!
— Ты рассказывал мне!
— Подожди, — Матвей продолжал считать, — я выступал тогда на Изи и пришел четвертым, заработал восемнадцать очков. Это был его лучший результат за карьеру.
— Короче, ей тридцать пять лет, — перебил его Филипп.
— Скоро будет тридцать шесть, — уточнил Матвей.
В саду был накрыт деревянный стол на восемь персон. Было тепло, но работники на всякий случай поставили несколько обогревателей позади стульев. Игорь с блаженством растянулся на теплой скамье возле каменной чаши с рыбками. Неожиданно для себя он испытал прилив спокойной благодати. Он закрыл глаза и впервые с момента своего приезда в «Аменцию» полностью расслабился. Природа начала оказывать на него благотворное влияние.
Он глубоко вздохнул, насыщая легкие чистым кислородом. Потом еще раз, и, не веря собственному обонянию, снова потянул носом. Ошибки быть не могло. Игорь встал и резко обернулся. В кустах послышался шорох. Он попытался продраться сквозь живую изгородь, но ветви так тесно переплелись между собой, что, отчаявшись преодолеть барьер, он бросился в обход.
Сад примыкал к лесу. Игорь обежал дом с другой стороны и углубился в чащу. Солнце почти не проникало туда, повеяло сыростью, и он, поежившись, в растерянности замер на месте. Вокруг не было ни души. Дом исчез за пушистыми соснами.
Он сам вышел к нему навстречу. Игорь с трудом совладал с собой, чтобы не броситься наутек. Его внешность показалась ему отталкивающей, даже угрожающей. Игорь инстинктивно сжал кулаки. Несколько секунд они не мигая смотрели друг на друга. Наконец Игорь откашлялся и, стараясь придать голосу невозмутимые интонации, произнес:
— Это ты курил траву?
Карлик садовник съежился под его тяжелым взглядом. Игорь пытался вспомнить, как его зовут, и неожиданно в сознании всплыло имя — Гриша.
— Григорий! — Он шутя погрозил ему пальцем.
Маленький человек без возраста опустил голову, отчего сразу сделался еще меньше ростом. Игорь подошел к нему вплотную:
— У тебя еще есть?
Поймав его потеплевший взгляд, Гриша энергично закивал.
— С собой?
Снова кивок.
— Давай.
Гриша протянул ему пухлую папиросу.
Насвистывая, Игорь направился обратно к дому. Только сейчас он почувствовал, как проголодался.
Глава 8«Мишка на севере»
За обедом Ройтер выглядел свежим, борода была аккуратно подстрижена и причесана. Игорь не сомневался, что за состоянием растительности на его лице следит специальный человек. У Марка Аркадьевича была ухоженная внешность, и даже начинающиеся залысины у висков не портили его моложавый для пятидесяти шести лет вид. Он смотрелся прекрасно.
Рядом с хозяином дома возникло новое лицо. Протягивая руку незнакомцу, Игорь скользнул по нему любопытным взглядом. У молодого человека были прямые тяжелые волосы, подстриженные под удлиненный «горшок».
— Глеб. — Парень крепко пожал протянутую руку.
Игорь успел заметить маленький круглый животик над тугим ремнем. Он теперь постоянно смотрел на чужие ремни.
— Это моя правая рука, мои глаза и уши в правлении, — представил молодого человека Ройтер.
— Тогда, наверное, Матвей — ваши ноги, — предположил Филипп.
Игорь никогда не мог до конца понять, когда испанец говорит серьезно, а когда издевается. В обоих случаях его лицо оставалось невозмутимым, но в неспокойных глазах прыгали озорные огоньки.
— А я — сердце. — Нина улыбнулась. — А Клим Сергеевич — вторая голова.
Пока молодежь с азартом соревновалась в знании анатомии, Игорь продолжал разглядывать новенького. Благородный греческий нос с горбинкой, чистая, гладко выбритая кожа, лицо детское, но взгляд карих глаз умный, цепкий. Игорь почувствовал, что парень изо всех сил старается выглядеть старше своих лет. Ему было не больше двадцати пяти, но он привык находиться среди более зрелых, старших по возрасту, солидных людей и успел перенять их манеру общаться: серьезно и многозначительно подносил к лицу салфетку, по-старчески посмеивался шуткам хозяина, говорил не спеша, с паузами, употребляя много пустых, бесполезных слов.
Игорь подумал о том, что впервые в жизни не может определить причину своей необъяснимой тревоги. Люди казались приветливыми и открытыми, но все равно он чувствовал себя не в своей тарелке.