Доводы в защиту происходящего не выдерживают критики. Пожалуйста, давайте разделять актеров и работников секс-индустрии. Не потому, что одно допустимо, а второе постыдно (ни одна из профессий таковой не является), а потому, что это недопустимое сравнение; точно так же нельзя сравнить работу врача и архитектора. И даже если сойтись на том, что актеры и порноактеры обладают одинаковой профессией, все равно будет недопустимым сфотографировать работника секс-индустрии и без разрешения выложить снимки на обозрение публики, потому что не вы заключали с этим человеком контракт и не вам предназначены сделанные кадры.
Помимо прочего, масла в огонь подливают такие странные замечания, как «актрисы — их законная добыча» или «в интернете полно ненормальных, так что не обращай внимания». Это не «ненормальные», люди, ведущие подобные сайты, много и скрупулезно работают. Более того, они удовлетворяют спрос. Данная практика истощает всех: и тех, кто заходит на такие сайты, и тех, кого используют в качестве контента. Когда культура зарабатывает на самой себе, никому ничего не достается. Мы могли бы заполучить друг друга, если бы только осознали, что творим.
Моя поразительно проницательная мама много лет назад обратила внимание на то, что несколько женоненавистнических установок нашего общества замаскировались под культурные «нормы» — ценности, узаконивающие ущемление прав. Упомяну две самые масштабные из тех, что я обнаружила: лишение женщин права голоса (прочитайте монографию Мэри Бирд «Женщины и власть») и предположение, что женское тело, скорее, принадлежит созерцающим его, а не самой женщине. Когда фотографии актрис оказываются на порносайтах, это как раз и есть проявление последнего: бессознательное соотнесение женского тела с понятием общественного достояния. Разве подобное отношение не легло в основу комментариев, которые я в свое время каждый день слышала по дороге в школу: «Подвинь сумку, она попу закрывает», «Крошка, улыбнись»? Словно женщины — эхо, заключенное в машины, которые предназначены для удовлетворения других. Словно наша обязанность как хороших женщин заключается в том, чтобы мы относились к своим телам, как будто это фасад дома, который мы украшаем сообразно требованиям на него смотрящих.
Надеюсь, приведенной мной пример использования фотографий в интернете станет иллюстрацией того, как определенные культурные нормы проявляются в массовой культуре.
Надеюсь, мой опыт позволил перекинуть мостик сочувствия, и он поможет мне найти сестер в любом уголке планеты. Я жажду их найти, услышать и бороться за каждый их голос.
Я благодарна Таране Берк за создание в 2006 году акции #MeToo и Алиссе Милано за ее продвижение. Я благодарна всем женщинам, которые на протяжении десятилетий и столетий повышали голос, чтобы создать существующий ныне хор.
Во время недавнего «Марша женщин» в Лондоне я обнаружила, что пла́чу, когда мы с мамой скандировали «время вышло», и я почувствовала себя в самом сердце эры, где проявление эмоций стало объектом насмешек, где все больше и больше вещей ощущается как «бесконтактные». Очень странным показалось быть столь тронутой скандированием вместе с таким количеством феминисток всего двух слов. Буду честна: мне кажется, эти слезы копились во мне годами. Более того, они словно принадлежали не мне одной и лились из сердец прошлых поколений… Пусть эти слезы станут океаном, который вынесет нас к более свободному будущему.
Белые женщины без лифчиковАнджела Йи
Когда я была ребенком, при слове «феминистка» в голове рисовались белые женщины без лифчиков, собирающиеся на забастовку, чтобы выдвинуть совершенно чуждые мне требования. Проблемы, с которыми я сталкивалась в школе, на работе или даже дома, были совершенно будничными. Само собой, у брата было больше свободы, чем у меня: он же мальчик. Само собой, в старшей школе приходилось тщательно оберегать собственную репутацию, в то время как парни срывали овации за то, что их пальцы пахли чьей-то киской. Когда, будучи еще студенткой колледжа, я проходила многочисленные стажировки, я научилась игнорировать замечания в адрес своей внешности и сделала осознанный выбор в пользу мешковатой одежды, чтобы не привлекать внимания. Уэслианский университет я окончила с внушительным опытом стажировок за плечами и, вооруженная ученой степенью в области английского языка, ринулась покорять музыкальную индустрию.
На протяжении двадцати с лишним лет работы в сфере маркетинга, менеджмента и радиовещания я стала свидетельницей бесчисленного количества неприятных инцидентов по отношению к себе или другим. Взять, к примеру, одну из самых мерзких ситуаций. Я работала на маленькую студию звукозаписи, и ее владельцы только-только закрыли сделку по аренде офиса и предоставлению косвенных затрат сотрудников. Я стала первой, кого они наняли, переманив меня из Wu-Tang Management[23], где я работала помощником директора, предложив должность руководителя проекта. Мне было всего двадцать три, и я ужасно радовалась повышению зарплаты и новому статусу, не говоря уже о том, что лейбл работал с одним из самых раскрученных исполнителей, что изначально и позволило им основать компанию.
Одной из первых ошибок, которую я задним числом отношу к важным урокам жизни, стало то, что я променяла работу в Wu-Tang на должность с более привлекательным названием и высокой зарплатой. Дело кончилось тем, что я коротала дни, наблюдая за движением часовой стрелки и занимаясь какой-нибудь ерундой, типа заточки карандашей для своего старшего начальника, белокожего мужчины, который был категорически против, чтобы на мне лежало принятие важных решений. Он вообще не понимал, зачем на работу взяли молоденькую черную женщину. Однако карандашами он пользовался. Темнокожий коллега, младше меня, с завидным постоянством появлялся в офисе в любое удобное ему время, в черных очках и с байками о провернутых сделках и покоренных женщинах, которые впоследствии оказались либо сильным преувеличением, либо гнусной ложью.
Следующей принятой на работу стала бывшая подружка одного из руководителей компании, большую часть времени проводившая, сидя у него на коленях. Они постоянно истерично над чем-то смеялись, изредка прерываясь, когда запиралась дверь в их кабинет. Каждое утро я просыпалась, страшась очередного рабочего дня в этой дыре, и частенько лежала в постели, размышляя, не притвориться ли мне простуженной или вовсе не прийти.
Один из рабочих дней привычно медленно тянулся, и я пыталась занять себя разбором контактов. Исполнитель, который был якорем всей звукозаписывающей компании, мог в любой момент появиться в студии, и начальство спустило огромные суммы на трудоустройство продюсеров, музыкантов, инженеров и бэк-вокалистов. Но поскольку наша звезда ничего не записывала и игнорировала все поставленные сроки, делать нам было нечего. Как-то младший из владельцев компании вызвал меня к себе, я схватила ручку и бумагу, подумав, что мы наконец возьмемся за дело. Он закрыл за собой дверь, а я села на диван, держа ручку наготове, чтобы писать.
— Я считаю, что нам пора переспать, — начал он совершенно будничным тоном. Я была застигнута врасплох, а он продолжил излагать суть дела.
— Мы можем приходить в офис как ни в чем не бывало, я буду водить тебя в злачные места. Оплата щедрая. Будет весело!
— Я не согласилась бы на это, будь ты последним мужчиной на планете, — ответила я.
Я вышла из его кабинета потрясенная и сбитая с толку. Первым делом собрала вещи и вышла, чтобы позвонить лучшей подруге. Она устроилась в другую компанию, в отдел поиска и продвижения новых исполнителей, и один из музыкантов как раз занимался продлением контракта. Подруга посоветовала поискать новую работу, но не увольняться со старой, пока не подберу что-то подходящее. В конце концов, заначки у меня не было, а платить по счетам требовалось.
На следующий день я договорилась встретиться с сотрудником одного рекламного агентства, с которым до этого общалась по вопросу трудоустройства. Еще до произошедшего инцидента я знала, что недолго протяну в своей компании. Когда я наутро пришла на работу, делая вид, что ничего не случилось, второй начальник вызвал меня к себе, чтобы уволить. Он пообещал платить мне зарплату следующие две недели, но необходимость в моем навыке заточки карандашей вдруг отпала. Я чувствовала злость, беспокойство и радость одновременно. Я ненавидела свою работу, но при этом мне обещали платить две недели за то, что я на ней не появлюсь. В тот же день у меня состоялось собеседование в новой компании, в которую меня сразу же приняли. Может быть, я так и осталась бы влачить ничтожное существование на прошлой работе, если бы не тот случай.
Мне и в голову не пришло обратиться в кадровую компанию или нанять адвоката. Более того, я не хотела, чтобы о произошедшем кто-то узнал, потому что мне было стыдно. А еще я боялась, что никто мне не поверит и тогда я в самом начале карьерного пути попаду в черный список. Единственное, чего я хотела, — оставить в прошлом этот негативный опыт и двигаться вперед. Именно это я и сделала. Но когда попробовала обналичить расчетный чек, выяснилось, что он больше недействителен.
Я часто слышу истории женщин разных возрастов, столкнувшихся с сексизмом, сексуальными домогательствами, принуждением к сексу и изнасилованием, и наряду с этим — то, как люди ставят под сомнение обоснованность этих рассказов, мотивы, удивляются, почему те так долго молчали. Люди гадают: а не виновата ли в произошедшем сама женщина, может быть, она неправильно себя вела? Они обвиняют ее в желании заработать на возмещении морального ущерба, ворошат ее личную жизнь, перебирают всех ее бывших, выносят на обсуждение то, как она одевается, — все, что может женщину каким-то образом дискредитировать. А потом удивляются, что другим так сложно рассказать правду о злоупотреблении мужчин или женщин своей властью.