Заметив, что слушатели глядят куда-то мимо него, пребывая в явном смущении, Адимант удивлённо обернулся.
Перед ним стоял Фемистокл. Повисла неловкая пауза.
- Действительно, где справедливость в этом мире? - наконец усмехнулся Фемистокл, делая шаг к Адиманту. - Накануне битвы при Артемисии и перед Саламинским сражением Адимант давал Еврибиаду такие, казалось бы, разумные советы. Отступить к Еврипу, бежать к Истму. Но возобладало почему-то моё, на первый взгляд глупейшее, мнение, а именно не отступать и не выжидать, но нападать. Теперь, когда персы разбиты на море, вопреки советам Адиманта, выясняется, что он, оказывается, прозорливее и храбрее меня. Воистину, где же справедливость?
Фемистокл вскинул руки кверху и устремил взор к небесам, как бы обращаясь к обитателям Олимпа.
Друзья Адиманта хранили молчание. Многие из них находились в сухопутном войске и не участвовали в морских сражениях, поэтому были несведущи в интригах среди эллинских навархов.
- Адимант, - продолжил Фемистокл, - ты только что распространялся о своей храбрости в битвах. Почему бы тебе не быть откровенным до конца и не поведать своим друзьям, что твоя храбрость в битве при Артемисии была оплачена серебром. Я заплатил тебе три таланта, чтобы ты не помышлял о бегстве и помог мне уговорить Еврибиада дать сражение.
Видя, что Адимант покраснел, кто-то из его друзей громко спросил:
- Неужели это правда?
Адимант молчал, нервно кусая губы.
- Если вы хотите знать подробности этого дела, то разыщите эвбейца Клеада. Он родом из Халкиды, - сказал Фемистокл, повернувшись к коринфским аристократам. - Клеад принёс мне деньги от лица всех эвбеян, чтобы я убедил Адиманта и Еврибиада сражаться, а не отступать.
Теперь прозвучали сразу несколько возмущённых голосов:
- Позор тебе, Адимант!
- И этого человека я считал своим другом!
- Почему ты молчишь?
Вперёд выступила Гермонасса. Голос её был полон гнева и презрения:
- Я давно говорю всем и всюду, что Адимант - подлейший из людей! Он, конечно, любит своё отечество, только себя любит больше. Почему Адимант был храбр в битве при Саламине? Да потому, что ему некуда было бежать! Он не только труслив, но и алчен. Алчность принудила Адиманта выступить против варваров в Эвбейском проливе. А теперь, уважаемые, сравните доблесть Леонида, бескорыстно сражавшегося с полчищами Ксеркса у Фермопил, и доблесть Адиманта, проявленную им при Артемисии за три таланта серебром.
- Заткнись, потаскуха! - Не сдержавшись, Адимант замахнулся на Гермонассу, но Фемистокл перехватил его руку.
- Хочу напомнить тебе, сын Окита, что во время битвы у Саламина моя триера шла борт о борт с твоей, - заговорил Каллин. - А моя сестра находилась вместе со мной на корабле. Она видела и само сражение, и твою так называемую храбрость! Если бы не Гермонасса, то ты бежал бы от египтян до самого Элевсинского залива. Или ты всё забыл?
Адимант сердито принялся оправлять складки своего гиматия. Он был явно смущён и раздосадован.
Это не укрылось от Фемистокла, который обратился к Калину:
- Ну-ка, Каллин, расскажи нам то, чего мы не знаем. Каким образом Гермонасса принудила Адиманта вступить в битву с врагами?
К этой просьбе присоединился Симонид, питавший к Гермонассе явную симпатию.
Каллин охотно рассказал о том, что предшествовало битве в Мегарском проливе.
А дело было так. Коринфские триеры, построившись в две линии, ожидали появления вражеских кораблей. Когда солнце взошло над горами и египетские триеры двинулись в Мегарский пролив, то коринфяне по сигналу Адиманта начали табанить вёслами. Эллинские корабли дали задний ход, отступая к самому узкому месту пролива. Отступление продолжалось около часа. Даже миновав узкую горловину пролива, Адимант не подавал сигнала к атаке. И тогда Гермонасса с кормы триеры Каллина крикнула: «Доколе ты будешь пятиться назад, трус!»
Это возымело действие на Адиманта, который велел трубачу дать сигнал к атаке. Коринфские триеры бросились на египтян и обратили их в бегство.
Рассказ Каллина произвёл на слушателей сильнейшее впечатление.
Гермонасса оказалась в центре внимания. Ей говорили комплименты, кто-то поцеловал ей руку. Симонид произнёс эпиграмму, сочинённую тут же в честь Гермонассы. А Фемистокл отпустил несколько колких острот в адрес Адиманта.
Остроты были встречены громким хохотом. Когда смех утих, то выяснилось, что Адимант куда-то исчез. Только что он стоял возле мраморной колонны портика, статный и горделивый. И вдруг исчез, словно испарился!
В эти дни поздней осени, выдавшейся на удивление тёплой, в Коринфе царило постоянное ликование. Народное собрание коринфян почтило высшими наградами государства своих военачальников, принимавших участие в морских сражениях у Артемисия и Саламина. Все они удостоились почётных венков за доблесть, каждому была вручена золотая чаша с дарственной надписью и по тридцать мин серебра. Кроме того, коринфские навархи были освобождены от уплаты налогов государству на вечные времена. Это означало, что и потомки награждённых могут передавать свою привилегию по наследству.
Но больше всего почестей досталось Адиманту. Ему, помимо прочего, народным собранием было даровано право занимать самые почётные места во время театральных представлений и музических агонов. Также было решено установить мраморную статую Адиманта на центральной площади Коринфа рядом со статуями мифических основателей города.
Не забыли коринфяне и про Еврибиада. Спартанец удостоился венка за храбрость, и его тоже решили увековечить в мраморе. Причём статую Еврибиада коринфяне задумали установить в Кенхреях с таким расчётом, чтобы она одной рукой указывала на море, а в другой держала трофейный персидский щит.
Получил венок от коринфян за доблесть и мегарец Эоситей. Его триера была трижды протаранена вражескими кораблями, но каким-то чудом осталась на плаву и не покинула сражение. Эоситей и его воины сумели захватить большой финикийский корабль и продолжили битву уже на нём.
Эгинцу Поликриту коринфяне также вручили венок за храбрость и небольшой кораблик из чистого золота размером с ладонь.
О Фемистокле в эти дни говорили не меньше, чем об Еврибиаде и Адиманте. Многие из коринфян восхищались его прозорливостью; иные утверждали, что и храбростью Фемистокл намного превосходит Адиманта и тем более Эоситея. Однако ораторы, выступавшие в народном собрании, убедили коринфян не давать Фемистоклу никаких наград, поскольку синедрион и так наградил его венком за мудрость.
Тон в народном собрании Коринфа задавали аристократы, которые более симпатизировали Спарте, чем Афинам. Среди коринфских аристократов было немало друзей и родственников Адиманта, которые не питали к Фемистоклу добрых чувств. Это тоже сыграло свою роль.
Честолюбивого Фемистокла глубоко задевало и огорчало пренебрежение к нему коринфской знати. Поэтому, когда в день последнего заседания синедриона власти организовали пышное пиршество, Фемистокл не пришёл на это застолье. В доме у Гермонассы состоялось другое пиршество, куда пожаловали те из коринфян, кто был связан с Фемистоклом давней искренней дружбой. Присутствовали отец и брат Гермонассы, её подруги-гетеры, был здесь и Симонид.
Неожиданно пришли царь Леотихид и Еврибиад, которые в присутствии гостей и прекрасной хозяйки дома объявили, что из Спарты прибыл гонец от эфоров. Спартанские власти приглашают Фемистокла в Лакедемон, дабы отдать должное уму и мужеству славнейшего из афинян.
Фемистокл был приятно удивлён.
Лакедемоняне очень редко давали высокую оценку полководческому таланту своих союзников, поскольку сами являлись непревзойдёнными мастерами военной стратегии и тактики. Войско лакедемонян вот уже больше ста лет оставалось сильнейшим в Элладе. Славилась Спарта и своими полководцами. Ещё не было случая, чтобы власти Лакедемона приглашали кого-нибудь из союзных стратегов в свой город для вручения награды. Это государство отличалось своей закрытостью в силу давних устоявшихся традиций. Спартанцы гордились своей самобытностью и тем ореолом таинственности, который окутывал их гражданское общество, даже в мирное время сплочённое военной дисциплиной.
Вместе с Фемистоклом в Спарту был приглашён Симонид. Царь Леотихид сообщил: эфоры хотят, чтобы прославленный поэт сочинил эпитафию царю Леониду и всем спартанцам, павшим при Фермопилах.
Для Адиманта это стало тяжким ударом. Злобный и мстительный по натуре, он наслаждался тем, что сограждане восхваляют его и Еврибиада, а Фемистокл при этом остаётся в тени. И вдруг такая неожиданность! Спартанцы приглашают к себе Фемистокла, явно считая его достойнее всех прочих эллинских военачальников!
Адимант разыскал Еврибиада и стал жаловаться ему на несправедливость со стороны спартанских властей. При этом он не удержался от упрёков:
- Как случилось, что в Спарте заинтересовались Фемистоклом, а не мной? Разве не я был твоим ближайшим советником? Почему ты не замолвил за меня слово перед эфорами и царём Леотихидом? Друзья так не поступают!
Еврибиад прямо сказал Адиманту, что послал в Спарту донесение. В нём он честно признался: без Фемистокла морские победы при Артемисии и у Саламина были бы невозможны.
Такая откровенность вывела Адиманта из себя. Он наговорил Еврибиаду немало обидных слов, обвиняя того в недомыслии, неумении разбираться в людях и в неблагодарности. В день отъезда Еврибиада из Коринфа Адимант даже не пришёл, чтобы с ним попрощаться.
Город лакедемонян состоял из пяти больших селений - ком, которые широко раскинулись на холмистой возвышенности между рекой Эврот и горным кряжем Торакс. В самом центре Спарты возвышался холм Акрополя, на плоской вершине которого красовался большой храм Афины, колонны и крыша его были покрыты медными листами. По сравнению с афинским Акрополем здешняя цитадель выглядела не столь внушительно и неприступно. Зато храм Афины Меднодомной, как его называли спартанцы, значительно превосходил размерами и великолепием афинский храм Афины Паллады.