а день до отъезда наших четверых приятелей из Руфус-Стоуна мама написала тетушке Эмми письмо, в котором подробно изложила все, что касалось даты и часа прибытия, а также вагона, багажа и прочих мелочей. Письмо это она вручила Роберту и велела быстренько отнести на почту. Но надо же было так случиться, что в то утро поблизости от Руфус-Стоуна проходила выставка охотничьих собак, и по дороге на нее эти самые собаки повстречали Роберта, а Роберт повстречал их — ив результате напрочь забыл как о злосчастном письме, так и о том, что он вообще куда-то собирался ехать Он вспомнил обо всем этом, лишь когда они в пятнадца тый раз измеряли шагами длину вокзального перрона, попутно натыкаясь на пожилых джентльменов, заглядывая в лица пожилым леди и получая тычки от спешащих мимо людей вкупе со свирепыми окриками типа «Прочь, мелюзга!» от груженых чемоданами носильщиков. То есть, когда у всех четверых уже не оставалось ни малейшего сомнения в том, что тетушки Эмили на вокзале нет.
Так вот, когда Роберта наконец озарило, что вчера утром он забыл сделать одну кардинально важную вещь и что последствия его забывчивости могут быть поистине фатальными, он сказал: «О, черт!» и застыл, как вкопанный, посреди перрона, чем немедленно и воспользовался здоровенный носильщик с пятью тяжеленными гладстоновскими чемоданами в каждой руке и огромным ворохом зонтов под мышкой, врезавшийся в него со всего своего молодецкого размаха. Роберт был настолько оглушен сознанием своей вины и болью в коленке, которую едва не размозжил один из «гладсто-нов», что позволил негодяю безнаказанно удалиться, даже не прокричав ему в догонку обычного «Куда лезешь?» или «Разуй глаза!»
Когда остальные узнали, в чем было дело, они немедленно высказали Роберту все, что о нем думали, и, вынуждена признать, сделали это не в самых лестных выражениях
— Нужно поехать в Кройдон и найти тетушку Эмму, — предложила Антея — Заодно и на трамвае покатаемся.
— Ну да! — урезонил ее Сирил. — Представляю, как обрадуются эти надутые Джевонсы, когда увидят нас со всем нашим барахлом.
Тетушка Эмма, нужно заметить, проживала с некой супружеской четой по имени Джевонсы, и эти самые Джевонсы были очень строгими людьми — то есть пожилыми, обожающими всякие концерты да распродажи и ни на дух не переносящими детей.
— Вот уж мама точно обрадуется, если мы вернемся к ней, — заявила Джейн.
— Она-то обрадуется, да только никогда нам этого не покажет, потому что ей нужно будет наказать нас за идиотскую выходку Роберта с письмом, — сказал Сирил. — Уж я-то понимаю в таких вещах. Да и деньжат у нас маловато. Пожалуй, если поскрести по карманам, то на «четырехколесник» наберется (Сирил имел в виду четырехколесный кэб, который, в отличие от двухколесного, никто и никогда не называет «кэбом»), но на билеты до Ныо-Фореста никак не хватит. Нам нужно просто поехать домой. Мама не будет слишком сердиться, если узнает, что мы так или иначе попали домой. К тому же, от тетушки Эммы ведь только это и требовалось.
— И все-таки нам лучше не дурить и поехать в Кройдон, — настаивала Антея.
— Да нет же! — сказал Роберт. — Готов поспорить, что тетушки Эмили нет дома. Эти Джевонсы каждый вечер таскаются по театрам, вот и она наверняка с ними увязалась. К тому же, дома нас ждет Феникс — а ковер! Я за то, чтобы взять «четырехколесник».
В результате дети кликнули «четырехколесник» (судя по тому, что пол экипажа был устлан соломой, им достался самый старомодный «четырехколесник» в городе), и Антея попросила кэбмена со всей возможной осторож ностью доставить их домой. Кэбмен выполнил приказ не только с осторожностью, но и с большим удовольствием, ибо Сирилу пришлось отдать за это золотой соверен, который папа подарил ему на Рождество. Это порядочно испортило всем настроение, но Сирил не решился спорить о плате за проезд, ибо опасался как бы кэбмен не подумал, что молодой господин не может позволить себе брать «четырехколесни-ки», когда ему вздумается. Исходя из примерно тех же соображений, он попросил кэбмена не заносить багаж в дом, а оставить на крыльце, и прежде чем позвонить, долго ждал, пока экипаж не скроется за утлом.
— Очень не хотелось бы, — объяснил он остальным, берясь за ручку звонка, — чтобы Элиза или кухарка стали при нем допрашивать нас, как последних сосунков, почему это мы приехали одни.
С этими словами он позвонил, и в тот самый момент, когда изнутри до детей донеслось звяканье колокольчика, они вдруг обрели нерушимую уверенность в том, что им очень долго придется ждать, пока им откроют. Вы, может быть, замечали, что когда дома никого нет, дверной колокольчик звучит как-то по-особенному. Почему это так, я не берусь объяснить, но это истинная правда.
— Они, наверное, там переодеваются, — Робко предположила Джейн
— Не то время, чтобы переодеваться, — ответила Антея. — Шестой час уже. Скорее всего Элиза ушла на почту, а кухарка где-нибудь развлекается.
Сирил позвонил снова — На этот раз колокольчик не пожалел усилий, чтобы доказать детям, что в доме и впрямь не было ни единой человеческой души. Они позвонили в третий раз, и приникли ушами к двери. На сердце у каждого было тяжело. Да вы и сами знаете, как не сладко бывает оказаться перед закрытой дверью родного дома, да еще когда ки дворе стоят сырые январские сумерки.
— Что-то света нигде не видать, — пропищала Джейн дрожащим голоском.
— Я понял! Они, как обычно, оставили газ во всех комнатах, сквозняк задул его, и обе идиотки задохнулись насмерть в своих постелях, — радостно сказал Роберт. — Пана всегда говорил, что этим все и кончится.
— Нужно немедленно позвать полицию! — сказала Антея, похолодев изнутри.
— Ага, и нас так же немедленно арестуют за попытку кражи со взломом. Нет уж, спасибо! — сказал Сирил. — Я вчера слышал, как папа читал в газете про одного молодого человека, который забрался в дом к родной матери — и что же? Его тут же посадили как взломщика.
— Надеюсь, что газ не добрался до Феникса, — сказала Антея. — Когда мы уезжали, он сказал, что некоторое время поживет в шкафу для мочалок — ну, знаете, там, в ванной. Я помню, еще обрадовалась, что его никто ие найдет, — уж там-то слуги никогда не прибираются. Но если он зачем-нибудь оттуда вылетел, то наверняка тоже задохнулся…Ой! А ведь и мы задохнемся, как только откроем дверь! Я же говорила вам, что нужно ехать к тетушке Эмме в Кройдон. И почему только вы меня не послушали. Синичка, милый, поехали сейчас!
— Заткнись! — коротко ответствовал ей братец. — Там, внутри, кто-то дергает задвижку.
Секунду-другую все напряженно прислушивались к доносившимся изнутри звукам, а потом проворно отступили так далеко, насколько это позволяли ступеньки крыльца.
Задвижка и впрямь дергалась и очень неприятно позвякивала. Потом ей это надоело, и она утихомирилась, зато явственно приподнялся щиток, закрывавший прорезь почтового ящика. В призрачном свете уличного фонаря, исчерченном голыми ветками стоявшей у ворот липы, дети увидели, как в прорези показался, заговорщицки подмигнул и тут же снова скрылся знакомый золотой глаз. Вместо него показался не менее знакомый золотой клюв, и в тишине раздался осторожный шепот Феникса:
— Вы одни?
— Да это же Феникс! — одновременно прошептали дети с такой радостью и таким облегчением, что их шепот едва не сорвался на крик.
— Тс-с! — сказал голос из почтового ящика. — Ваши рабы отправились как следует повеселиться. Задвижка на двери слишком тугая для моего клюва. Обойдите дом сбоку — там есть незапертое окно. Не знаю, как называется эта комната, но там еще есть такая полка, где вы храните хлеб.
Понятно! — воскликнул Сирил.
— Милый Феникс, — добавила Антея, — я бы очень хотела, чтобы ты нас там встретил.
И дети принялись крадучись пробираться к окну кладовой. Окно было расположено на боковой стене здания в проходе, заблокированном большой зеленой калиткой, на которой имелась охранительная надпись «Служебный вход» и которая, сколько дети себя помнили, была всегда закрыта на замок. Однако, если встать одной ногой на ограду, отделяющую ваше крыльцо от крыльца соседей, а другой — на перекладину калитки, то не успеете вы разобраться что к чему, как уже оказываетесь по другую ое сторону. По крайней мере, именно такое впечатление сложилось у Сирила с Робертом — а если говорить правду, то почти то же самое испытали и Джейн с Антеей. Одним словом, не прошло и минуты, как дети оказались в узком проходе между двумя соседними домами.
Роберт согнулся пополам, а Сирил взобрался ему на спину, подтянулся и оперся своим затянутым в бриджи коленом о бетонный подоконник. Затем он рванулся и бросился головой вперед в окно, как опытный ныряльщик бросается в воду с высокой кручи. На мгновение его ноги застыли в воздухе, как у того же ныряльщика, завязшего в иле по причине мелководья, а затем стали постепенно втягиваться внутрь. Потом в оконном проеме прощально мелькнули квадратные и весьма прилично заляпанные грязью подошвы его ботинок, и он исчез целиком.
— Подержите мне ногу, — сказал Роберт. — Я иду за ним.
— Ну уж нет, — твердо заявила Джейн. — Я не собираюсь оставаться на улице с Антеей. Да еще в такой поздний час. А ну как сейчас что-нибудь выползет из темноты и набросится на нас? Погоди, Сирил скоро откроет нам заднюю дверь.
Между тем в окне кладовой загорелся свет. Сирил потом клялся и божился, что газ зажег Феникс — — повернул краник клювом и высек искру одним взмахом крыла, — но остальные были склонны полагать, что это сделал он сам, повернув краник рукой и добыв огонь при помощи прозаических спичек, а потом под влиянием момента начисто забыл обо всем. Так или иначе, но через минуту Сирил уже открывал заднюю дверь. Когда же она снова была заперта на все замки и задвижки, дети методично обошли весь дом и запалили все газовые рожки, какие только сумели найти. Их почему — то никак не могла покинуть уверенность в том, что именно в такой вот темный и промозглый зимний вечер нужно в любой момент ожидать появления взломщика. А, как известно, ничто так не помогает перебороть страх перед взломщиками (и, кстати, перед многим другим), как яркий свет газовых рожков.