В лаборатории меня встретили приветливо, по-дружески. Каждый считал своим долгом сказать что-нибудь приятное, и что я посвежел, и похорошел, и отлично выгляжу. Мне было неловко, будто перенес тяжелую операцию или имею важные заслуги.
— Саша, зубки, — сказала Юлия. — Улыбнись пошире.
Я сконфуженно пошире улыбнулся. Всем нужно было посмотреть, какие у меня стали зубы, и все единодушно заявили, что зубы — великолепные.
Добрыня закрепил на моей голове тонкие обручи, а на запястья рук пристегнул темные коробочки. И на остальных сотрудниках были такие же приборы. Разошлись каждый по своим местам.
Владимир встал у пульта «Аленушки» и дал команду. Тока подвел к раскрытому люку блок-отсека своего ньюфаундленда. Голова собаки была массивной, сама белая с черными крупными пятнами. На спине ее был выведен красный треугольник с адресом института, а на ошейнике — закреплен миниатюрный радиопередатчик, по которому можно было запеленговать местонахождение переместившегося животного. По приказу хозяина собака прыгнула в блок-отсек. Туда же заскочило что-то металлическое, крабовидное, и я догадался — робот. Одна из шести его гибких клешней держала плазменную фигурную отвертку. Владимир наигранно весело сказал, что можно начинать.
На приборах и аппаратах засветились контрольные огоньки. Клешня робота с отверткой ловко задвигалась, приближаясь к гра-контакту. Мы замерли в томительном ожидании. Все повторилось в точности, как в тот злопучный вечер. Самопроизвольно включилось питание, бесшумно закрылись сегменты люка блок-отсека, вспыхнул ореол стереодисплея. Предметы в лаборатории стали терять свои очертания, размазываться по пространству. Я почувствовал невесомость, перешедшую вдруг в нагрузку. Неприятно зудилось и покалывало в теле. Владимир выключил питание.
— Любопытно, — первым встряхнулся Добрыня. — Однако, мерзкое состояние.
Остальные тоже передернулись. Сняли с себя датчики, которые сразу уехали по магнитному тоннелю куда-то вниз. Открыли люк. Из блок-отсека пахнуло жаром. Как и следовало ожидать, собаки не было. Был ее пепел! А на пепле лужица расплавленного металла радиопередатчика. И робот частично оплавился. Подождав, чтобы металл отвердел, Владимир вытащил останки манипулятора из блок-отсека. Пепел аккуратно собрали и сразу отправили на экспертизу.
Тарас прислюнил палец и прикоснулся к горячей лепешке передатчика:
— Если собака переместилась, то и этот передатчик, как единая с ней система, тоже должен был бы перенестись. И робот не исключение. Или перемещение свойственно только живым организмам?
— Это совершенно невероятно! — воскликнул Захар, а может, это был Архип. — В конце концов, и собака, и передатчик, и робот — это просто масса, и нет разницы, из какого вещества она состоит. А если даже и допустить такую возможность, то Владимир должен был оказаться на Никишихе без одежды, извините, голым, ведь одежда его сгорела. А, Володя?
— Нет, я очнулся одетый. Но…не хотел говорить, на мне почему-то не оказалось нижнего белья.
— Вот уже и в висках заломило, — пожаловался сам себе Тарас.
Снимались показания приборов и обрабатывались результаты. Появились таблицы, схемы, графики… Все заняты, взбудоражены, такой ажиотаж. Только мы с Токой остались не у дел. Он чинно вышагивал по лаборатории, терпеливо выжидая, когда к нему обратятся за справками, и несколько раз спрашивал меня, когда прибежит его любимая собака. А я не мог сидеть, сложа руки и смотреть, как другие работают, я чувствовал свое ничтожество. Подскочил возбужденный Добрыня с перфорированными лентами и попросил отобрать какие-то планкеонные мультиплеты третьего порядка, но, к счастью, тут же забыл про них и умчался на зов Владимира. Чтобы не мозолить сотрудникам глаза своим ненужным присутствием, я потихоньку вышел из лаборатории. Обидно, конечно, но что делать. И еще обидно, что никто не хватился меня. Попробовал бы уйти Владимир — на дне океана нашли бы и приволокли.
Да, люди здесь одержимы в работе. Они не гонятся за научными степенями и званиями, о благополучии и материальной обеспеченности не думают, слава и почет им не нужны. Но ведь должны же быть какие-то стимулы? Или это их жизненная потребность? Не знаю. Во всяком случае, отдыхать можно было бы и больше. Но позже я убедился, что у людей здесь свободного времени предостаточно.
Я знал, что, освободившись, Владимир непременно прибежит ко мне, и ждал его дома. Он пришел поздно, уставший и мрачный.
— Оказывается, Шурка, корреляция синхронности…
— Володя, у нас же договоренность — говорить проще.
— Я уже и так на язык питекантропа перешел. Ничего хорошего пока, Шурик, нет. Ты же видел, что робот наполовину оплавился, но остался на месте. А собака, думаешь, перенеслась на Никишиху или еще куда-нибудь? Ха-ха! Бедная, она по-настоящему сгорела. Если собачка была бы жива — давно бы уже прибежала.
— Что же конкретно произошло?
— Да ни чего особенного. Энергия Поты-Попы искривила пространство дробно, поэтому волны тяготения изменили геометрию предметов в лаборатории, не нарушая их внутренней связи. Предметы стали «размазываться». Это мы на себе испытали, подергались немного. Одновременно энергия гравитации, трансформируясь в поле первичности, перешла в тепловую энергию — вот тебе и высокая температура в блок-отсеке. Как видишь, все до обидного элементарно и просто. Во всем мы разобрались. Остался лишь вопрос — откуда взялся я после того, как сгорел? Вся надежда на собачку. Ах, если б она нашлась!
Проходили дни, но собака не появлялась. Тока переживал. И куда подевалась его мягкая прыгучая походка и приветливая улыбка. Ходит как по принуждению, вялый, неразговорчивый. По второму каналу связи дали объявление о розыске живой или мертвой собаки породы ньюфаундленд с красным треугольником на спине. Добровольцы прочесывали лесные массивы, прощупывали дно рек и озер. Собаки не было. Тока плакал.
В лаборатории полным ходом шла подготовка к эксперименту, задуманному Владимиром на Никишихе в момент нашего отдыха. Как и прежде, друг поручал мне несложные работы, каждый раз объясняя, что нужно сделать и как сделать. Это не ускользало от внимания сотрудников. Вполне возможно, они сомневались в моих умственных возможностях. Добрыня все чаще и все подозрительнее поглядывал на меня. Я до сих пор старался ни с кем не разговаривать. Ну о чем мне с ними говорить? Не о погоде же. Чувствовал же я себя с каждым днем все отвратительнее и отвратительнее, будто совершал какую-то подлость или будто я преступник, ожидавший со дня на день ареста. Дальше так жить было невмоготу. Тока предлагал мне выбрать один из трехсот маршрутов кругосветного путешествия и соглашался быть сопровождающим. Но Владимир боялся отпускать меня, жалел, приободрял и обещал, что скоро все наладится, и мы заживем по-человечески. Он снабдил меня выбранными по своему усмотрению книгами и посоветовал их прочитать. Собственно, это были не книги, а тонкие, плотные пластинки, побольше открытки. При легком нажиме с правой стороны на кружок появлялось изображение текста. Прочитал страницу, нажал на кружок и читай дальше. Если текст красноватый, то можно надавить на кружок с левой стороны и посмотреть объемную иллюстрацию к прочитанному. Я быстро приспособился к такому чтению. Удобно, ничего не скажешь. Но как было ни интересно, читал я мало. Подолгу теплыми вечерами бродил по аллеям парков, сидел на берегу Ингоды, а то и просто валялся дома на диване и все думал, думал. И ведь знаю, что попусту теряю время, что надо быстрее и больше узнавать, вживаться в новую жизнь, толкаться среди людей, общаться. А я уединялся и пускался в размышления. Не получается ли так, что ВРЕМЯ, выкинув со мной такую штуку, когда-нибудь опять перебросит меня в двадцатый век, в мою холостяцкую комнатушку. По чьей-то воле я здесь гость, кому-то я нужен. Всем нутром, всем существом своим я чувствовал, что это все идет оттуда, из Космоса. Владимир хоть и говорит, что в мире все возможно, однако вмешательство чужого разума не принимает, он верит в свой разум человека. Но что-то тайное волнует его. Про факт воскрешения на Никишихе он не любит вспоминать, сразу замыкается в себе и становится грустным.
Несколько раз мы с Владимиром были в старой школе, где в теплом бассейне жил наш бегемот. Там всегда было много детей, приходили и взрослые. В помещении росли кустарники и травы, были разбросаны валуны, на которых можно было сидеть. Расфранченный стасемидесятилетний дед Алдоша с крашеными усами ухаживал за бегемотом и следил за порядком.
Незаметно подошел день проведения эксперимента по расколу ка-спирали, которая, по словам Владимира, должна была, как бы впустить в себя массу вещества и тут же отторгнуть ее, то есть переместить.
В лаборатории стояла напряженная тишина. Каждый занял свое место. Я тоже, как настоящий ученый и экспериментатор, сделав умное лицо, стоял по правую сторону от Владимира. Робот в блок-отсеке соединил гра-контакт. И ничего не произошло, питание само не включилось, повышения температуры не было, предметы в лаборатории не размазывались. Это означало, что все причины для самопроизвольного процесса исключены. Владимир показал мне большой палец.
В камеру, в качестве массы вещества, положили действующий радиопередатчик для того, чтобы, когда он переместится, можно было бы по пеленгу найти его на расстоянии до десяти миллионов километров. Владимир проделал манипуляции с клавишами на главном пульте «Аленушки». Вроде бы ничего и не случилось, но я увидел, что все облегченно вздохнули, и напряжение спало.
— Ура, наша взяла! — тихо, но с чувством сказал Владимир.
Радиопередатчика в камере не было — он переместился в пространстве. Все заулыбались, столпились, заговорили. Юлия в порыве чмокнула губами Владимира в щеку и сама же смутилась. А тот не растерялся:
— А в другую?
— Хватит и одной.
Бравый парень в ярко-желтом одеянии сидел перед пеленгатором и хмурился. Покрутив верньеры, нахмурился еще сильнее: