— Время, время, — начал нервничать Владимир, постукивая ногтем по часам. — Чего они тянут! Вовка, наверное, вредничает. Это…. Да вот они, пожалуйста!!!
На поляне появились два лежащих на спине человека в рабочих комбинезонах. Они моментально вскочили на ноги и, щурясь от яркого солнца, застенчиво заулыбались. Я сразу узнал их по голограммам. Потапов — высокий, смуглый, с мягкими чертами лица, в черных округленных глазах искрились смешинки. Попов — на пол-головы ниже, крепко сбитый с волевым подбородком, с лицом на вид суровым будто обветренным. Оба были взлохмаченными.
— Здравствуйте! — сказал Попов. — Это мы!
— Нас заставили быть первыми, — будто оправдываясь, сказал Потапов. Здравствуйте, люди! — и счастливо заулыбался
Наташа бросилась к брату. Потапов поглаживал сестру по вздрагивающим плечам. Все шумно окружили прибывших. Неужели будут качать?
— Осторожнее! — поднял руку Потапов. — Не надо нас мять и подкидывать, — и расстегнул большой карман на груди. Из кармана высунулся взъерошенный Вовка и заверещал:
— Безобразие! Неслыханное насилие над личностью!
— Если еще раз выступишь, — сказал ему Потапов, — то втолкну в карман вниз головой. Будешь там до вечера.
— Я покоряюсь грубой силе, но остаюсь при своем мнении. Ну, здравствуйте, ребята! Здравствуйте все мои хорошие! Я же говорил, что мы быстро — туда и обратно.
Грянула музыка, что-то похожее на торжественный марш, но вместе с тем веселое и задорное. Народ ликовал! Попов заткнул уши, а Потапов замахал руками:
— Хватит!
Музыканты с радостью побросали свои диковинные инструменты и тоже бросились к Потапову и Попову.
Наконец, я познакомился с ними.
— Примерно таким я и представлял тебя, — сказал Попов и обошел меня вокруг. — Все правильно, все в норме, живой двадцатый век.
Что он хотел этим сказать, я не понял.
— А мне думалось, что ты бородатый и долговязый, — засмеялся Потапов. — А ты обыкновенный гуран. Ты, паря, не обижайся, все мы гураны. У нас к тебе много вопросов. Свободным временем располагаешь? Может сразу и поговорим?
— Имейте совесть, — вмешался Добрыня, — здесь же не место для беседы.
— Что этот тип натворил? — спросил Владимир, кивнув на Вовку, который сидел на ладони Юлии и что-то восторженно рассказывал ей.
— Он хотел покинуть станцию последним, боялся, что парни не справятся и не сумеют сами себя на Землю переместить. Возомнил о себе! Чтобы сбить с него спесь, и чтобы не мешал остальным — его же побаиваются, да, да — мы с Толей насильно взяли его с собой. Вот он и возмущается.
— А был ли с него толк в работе?
— О, толк и польза огромные! Умница, специалист. Слушались его, любили и боялись. Фактически он был руководителем. Но очень уж требовательный и неугомонный. Во все лез, даже в то, в чем не разбирался. С наладкой и настройкой систем автоматики мы бы без него еще долго возились. Хоть и маленькая голова, но напичкана всеми качествами.
Приятный женский голос вежливо, но требовательно попросил освободить поляну. Потапов и Попов стали встречающими. Вовка для лучшего обозрения устроился у меня на плече и, держась за мочку уха, рассказывал, какие замечательные работящие люди были на станции, как он их гонял и не давал спать, а они совсем не обижались. Стоявший рядом Владимир тоже слышал брата и только похмыкивал. Тока не мог стоять на месте, бегал от одного к другому, пока на него не прикрикнули, чтобы не мельтешил перед глазами.
Три женщины появились на поляне тоже в лежачем положении и были сильно смущены этим. Им зааплодировали. И так через каждые пятнадцать минут по два, по три человека на поляну переместились все участники экспедиции, сначала женщины, потом мужчины. Я думал, что все они за нелегкий, героический труд заслуживают поощрений, и спросил Добрыню, будут ли их награждать. Тот пожал плечами и сказал, что люди просто выполняли свою работу и очень довольны этим — это ли не награда?
Потапову и Попову предложили на выбор много квартир, но они заявили, что хотят уединения и что-нибудь поскромнее, лучше в лесу. И что они будут жить вместе. Нашлось и такое жилье — старинный двухэтажный особняк на берегу Ингоды.
— Мы малость устали, — пожаловался Потапов. — Мы можем поспать? Ничего не надо, только спать, — и тут же в противоречие своих слов пригласил нас с Владимиром в гости для обязательного и немедленного разговора.
— Вы мне не верите? — обиделся Вовка. — Вы же от меня буквально все о Шурке знаете. Он вам с моим братом ничего нового не скажет. Вы же хотели спать. А ну, марш в постель!
— Я его до сих пор боюсь, — тихо признался мне Попов.
— Извини, Вова, — ответил Потапов, — мы тебе здесь подчиняться не будем. Покомандовал нами — хватит. Давайте еще раз все вместе обмозгуем.
Мы сидели в плетеных креслах и покачивались, как в гамаках. Потапов и Попов были единодушны в том, что материализация сновидений в принципе возможна и управляема. Хотя научных предпосылок к этому пока нет. Эксперимент по материализации сейчас ставить не надо, но в дальнейшем, может, придется к нему прибегнуть. Прежде чем разрешить загадку моего перемещения во времени, нужно сначала разобраться, кто и что я такое? Они уверены, что я, помимо своего сознания, контактирую с внеземной цивилизацией. Я отвечал на вопросы Потапова и Попова. Вопросы были в основном такими же, как мне задавали при обследовании в институтах. Но особенно их интересовала моя родословная, про которую я ничего не мог сказать. Отец с матерью погибли в археологической экспедиции, когда мне было пять лет. Я тогда жил у бабушки по материнской линии, а через год после ее смерти был отправлен в детдом. Детские воспоминания были смутными, но теплыми. Помню, как с отцом ходили в передвижной зверинец, как с улюлюканьем он подбрасывал меня в воздух, а мать испуганно кричала «уронишь!» Помню, как она не больно шлепала меня, шалунишку за невинные проказы. Эти тонкости не интересовали Потапова и Попова, но слушали они внимательно. Особо их интересовала цель экспедиции и обстоятельства гибели родителей. Я тоже в свое время пытался узнать об этом, но людей, участвовавших в экспедиции, не нашел, а архивные документы были на редкость сухи и протокольны. Несчастный случай — обвал.
— Придется узнавать самим, — сказал Попов.
— Но зачем? — спросил я.
— Я тоже не понимаю, — сказал Владимир.
— Мы скажем тогда, когда убедимся в своих предположениях.
— Берете пример с него? — насупился Вовка и показал на Владимира. — Так нельзя! Мы слушаем вас.
— Мы уже сказали и не упрашивайте. Нам, Саша, надо знать твоих предков.
— До какого колена?
— Да хоть до первобытного человека.
— Какой там первобытный, когда я даже своего дедушку не знаю.
— Да, трудно. Но попробовать можно. Володя, какие последние достижения в хроноскопии?
— О самых последних не знаю, — смущенно ответил Владимир, как ученик, не выучивший урок. Вовка же сделал вид. Что не расслышал вопроса.
— А Тока? — напомнил я. — Он ведь все знает.
Токи дома не было. Серафима сказала, что ее верный супруг объявил ей ультиматум: или он, или бронтозавр — и ушел неизвестно куда.
— И кого же ты выбрала? — поинтересовался Владимир.
— И того, и другого. Оба будут жить здесь. Посмотрите, какой славный динозаврик, — она направила видофон в сад. Там мы увидели косматое чудище, о котором вчера говорил Тока. Это чудище было полутораметровой высоты на двух толстых ногах, туловище переходило в массивный хвост, на голове гребень, нависающий над затылком.
— Почему он такой страшный и косматый? — спросил Вовка.
— Это первый опытный экземпляр, еще детеныш, зауролоф из семейства утконосых динозавров подотряда орнитопод — незначительная ошибка в эклопексии генного цистрона изменила его облик, обезобразила. А так-то он красавец.
Серафима вкратце рассказала, как он был получен, и с жаром добавила, что пора возродить на земле вымерший животный мир, что в недалеком будущем в лесах и озерах будут обитать безобидные травоядные динозавры, а в специальных заповедниках разведут и хищных динозавров.
— Какая от них польза? — пожал плечами Владимир.
— Украсят, разнообразят природу, приблизят к ней человека. Этого разве мало?
— Не мало, — согласился Вовка. — Мечта хорошая. А детеныш твой все равно мерзкий.
— Сухие вы люди, пространственники, — обиделась Серафима и выключила видофон.
— Эта женщина молодец, — сказал Попов и, зевая, прикрыл ладошкой рот. — Поспать бы, так бы упал и уснул.
— Да, да, спать, — согласился Потапов и достал потрепанную колоду карт. — В «дурачка» перед сном, а?
— Давайте в «кинга», — предложил я.
— Научи!
Владимир тоже сел за компанию, потому что играют вчетвером.
Мы в Горгазе, в аварийке в свободное от заявок время частенько вечером, когда нет начальства, играли в «кинга», а для остроты и стимула — на деньги. На копейки, конечно, много не выиграешь и не проиграешь, а интерес совсем уже другой. Нам запрещали играть, карты считались азартной игрой и даже идеологически вредной, а играющие чуть ли не морально разложившимися. Но мы все равно поигрывали, нас ловили, нас стыдили, грозили, но игра продолжалась. Время проходило быстрее и веселее и на нашей боеспособности это ничуть не отражалось, мы, наоборот, всегда были в форме. Но нельзя! Начальству игра щекотала нервы.
Мои ученики быстро разобрались что к чему, уяснили правила, поняли игру и втянулись в нее. Мы шумели, галдели, хохотали и спорили. А когда я для стимула предложил проигравших бить картами по ушам, то и вовсе весело стало. У меня рука не поднималась бить по ушам Потапова и Попова, они в моих глазах были необычными людьми — героями, учеными. Они же хлестали меня и Владимира с удовольствием, со смаком, с прикряхтыванием. Вовка ходил по столу, заглядывал всем в карты, советовал и выдавал секреты. Его несколько раз предупреждали, а потом Потапов рассердился и накрыл Вовку тяжелой хрустальной вазой, а чтобы тот не задохнулся, подложил под нее карандаш. Вовка что-то кричал о справедливости, о правах человека и о свободе, бесновался, но поняв, что его не освободят, смирился с заточением, следил за игрой молча и болел за меня, потому что видел только мои карты.