Признавая резонность доводов Д.Г. Хрусталева, следует все-таки указать на некоторую их логическую шероховатость. Если взятие Новгорода или Ладоги выглядит как заведомо неисполнимая задача, то почему постройка небольшой крепости на магистральном пути новгородской и ладожской торговли кажется более простым делом? Едва ли можно было возвести неприступную цитадель потихоньку, пока не узнал новгородский князь. Так или иначе, постройка крепости – дело не очень быстрое. А пока она не построена, она остается уязвимой для нападения. Но даже, предположим, крепость была бы построена. Необходимость построить крепость быстро неизбежно бы привела к тому, что ее размеры, а значит, обороноспособность была бы невелика. Даже построенный немцами город Копорье, который находился вне торговых путей и мог быть в любой момент поддержан рыцарями из Дерпта или Оденпе (от Копорья до Дерпта всего около 200 километров), не выдержал в ту эпоху натиска русских сил. Что же говорить о возможности основания шведами крепости в местности, до которой по морю нужно было добираться при самых благоприятных условиях не менее двух-трех дней. Запрос и получение помощи, таким образом, затянулся бы не менее чем на неделю. Конечно, исключать версию рискованного предприятия по построению крепости нельзя. Но версия грабительского похода кажется мне предпочтительней.
Наиболее подробный рассказ о ходе сражения содержится в «Житии Александра Невского», которое было составлено (и это важно помнить) современником событий. В рассказе книжника содержится немало мистических пассажей и явно вымышленных деталей вроде воспроизведения текстов уединенных молитв и приватных диалогов персонажей. Однако нет никаких причин подвергать на этом основании сомнению сам сюжетный субстрат, в котором нет ничего невероятного или даже экстраординарного. Сличая тексты «Жития» и летописи, мы можем видеть, что развитие повествования о Невской битве шло по линии метафизического осмысления событий. Именно этому и служили все вышеозначенные «книжные» элементы. Событийная канва в летописном и житийном повествованиях практически идентична.
В общих чертах рисунок боевых действий выглядел следующим образом. Шведы появились на территории, подконтрольной Новгороду, но, судя по всему, не имевшей постоянного русского населения. Обычно летописец конкретизирует географические координаты, указывая на города и села, близ которых происходят события. В данном же случае он ограничивается указанием на то, что противник вошел в Неву и остановился в устье реки Ижоры (то есть едва выйдя за границы современной городской черты Петербурга, в 200 километрах от Новгорода). Таким образом, вторжение оставалось какое-то время незамеченным. Это давало шведам возможность неожиданно напасть на Ладогу. Как было сказано, именно таково было их намерение, по мнению летописца. Поэтому своевременное обнаружение шведского десанта летописец связывает с особой божественной заботой: «Но еще преблагый, премилостивый человеколюбец богъ ублюде ны и защити от иноплеменникъ, яко всуе трудишася без божия повеления: приде бо весть в Новъгородъ, яко Свеи идутъ къ Ладозе»[134]. Другими словами, обнаружение десанта, судя по всему, было делом счастливого случая. Это и дало возможность древнерусским книжникам развить на этом сюжетном моменте рассуждение о божественной защите.
Сюжет со своевременным оповещением об опасности был, видимо, очень важен для современников. Поэтому в «Житии» он получил дальнейшее развитие. Согласно «Житию», более объемные сведения о вторжении Александру доставил «некто мужь старейшина в земли Ижерстей, именем Пелугий, поручено же бысть ему стража нощная морская»[135]. В районе р. Ижоры жили финно-угорские племена, которые в массе своей не были крещены. Но, согласно «Житию», Пелугий был крещен, носил в крещении имя Филипп и вел богоугодный образ жизни. Он и сообщает князю «силу ратных» и их «станы». Однако специфика агиографического текста такова, что главным в его сообщении выступает не военно-тактическая, а религиозно-мистическая составляющая. Пелугий-Филипп поведал князю о чудесном явлении ему насада (тип судна), в одиночестве идущего по морю. Гребцы этого насада сидели, «аки мглою одеянии». Зато ясно было видно, как посередь корабля стоят святые Борис и Глеб в красных одеждах. Святые стояли, возложив руки друг другу на плечи. Борис произнес: «Брате Глебе, вели грести, да поможем сроднику своему князю Александру»[136].
Вопрос о том, что в действительности видел ижорский старейшина, мы оставим за скобками. В науке неоднократно обсуждался вопрос, что «непосредственное», «наивное», «основанное на здравом смысле» восприятие средневековых текстов может привести исследователя к ошибочным выводам. Однако крайность гиперкритицизма тоже может завести в дебри. Что в сухом остатке? По всей видимости, Александр на самом деле получил известие о высадке противника от дружественного вождя соседнего финно-угорского племени.
Дальнейшие события и летописью, и «Житием» также изображаются в общих чертах одинаково. Помолившись в главном новгородском храме Святой Софии, Александр устремляется на врага и побеждает его. Ощущение особой достоверности текстам придает перечисление имен воинов, отличившихся во время битвы. В житийном тексте перечислены, судя по всему, дружинники Александра, а в летописном (Новгородской первой летописи старшего извода) – простые новгородцы, погибшие на поле боя: «Новгородець же ту паде: Костянтинъ Луготиниць, Гюрята Пинещиничь, Наместъ, Дрочило Нездыловъ сынъ кожевника, а всехъ 20 мужь с ладожаны, или мне, богь вестъ».
Исследователями обсуждался вопрос: каким образом войско Александра преодолело немаленькое расстояние от Новгорода до места битвы. Основных вариантов, собственно, два: по воде и по суше. По суше дорога короче. По прямой от Новгорода до места битвы около 150 километров. Однако такой марш-бросок был бы для пеших воинов изнурительным испытанием. Кроме того, при продвижении по суше было бы затруднительно согласовать темп продвижения пешего и конного войска. Другой вариант, водный, в два раза длиннее – около 300 километров по р. Волхову до Ладоги, 100 километров по Ладоге, а из Ладоги в Неву. Данный вариант хорош тем, что позволяет перемещать всех участников похода с одинаковой скоростью. Кроме того, и по Волхову, и по Неве движение должно было идти по течению. Течение и в Волхове, и в Неве ощутимое: около 1 м/с в Волхове, что составляет 3,6 километра в час. В Неве от 3 до 14 километров в час. То есть, даже не используя весел и парусов, просто идя со скоростью течения, до нужного места можно добраться примерно за четверо суток. Если же грести, то время в пути могло быть сокращено до двух суток.
Водный путь, по которому двигался отряд князя Александра, был повторен советскими исследователями и путешественниками: отставным генерал-майором, кандидатом военных наук, военным историком Георгием Николаевичем Караевым и фотографом, писателем и путешественником Александром Сергеевичем Потресовым. Конечно, двигались они не на надсадах, а на байдарках с отрядом школьников, но результатом этого путешествия стала весьма интересная научно-популярная книжка «Путем Александра Невского». Путешественники не ставили себе задачи исторической реконструкции или исторического эксперимента. Однако книга содержит интересный краеведческий материал. На основании хорошего знакомства с топографией невских берегов Г.Н. Караев выдвинул свою гипотезу подхода русских войск к шведскому лагерю:
«Перед Александром Ярославичем стояла простая и в то же время очень сложная задача. Надо было подвести войско к расположению врага так, чтобы он и не подозревал об этом. В неожиданном ударе заключалась значительная доля успеха. Как же достиг он этого? Летопись ответа не дает. Но вы, конечно, сами понимаете, что двигаться по Неве или ее берегам было невозможно. Шведы еще издали обнаружили бы такое движение и подняли в лагере боевую тревогу.
Большую помощь Александру оказали местные жители – ижоры. Они знали местность и лесные тропы. Они же непрерывно наблюдали за шведами и обо всем сообщали Пелугию, а тот докладывал Александру Ярославичу. Шведы задерживались в Ижоре, очевидно, потому, что им надо было с морских судов перегрузиться на более легкие, которые могли бы пройти Невские и особенно Волховские пороги. На то, чтобы достать эти суда, требовалось время.
Новгородские насады двинулись вверх по Тосне. Впереди шли ушкуи с русскими и ижорскими воинами. Правым берегом, равняясь на суда с пешей ратью, направилась конница.
Так прошли они около шести километров. У крутого поворота реки, там, где на ее высоком левом берегу росли могучие сосны, с ушкуев был дан знак остановиться. Все суда пристали к берегу. Здесь в Тосну и теперь впадает ручей, образовавший в прибрежном известняке узкую лощину. Он носит название Широкий и в старые времена, видимо, был гораздо больше.
Отсюда путь лежал на запад через пологую возвышенность к верховью притока Ижоры. В настоящее время он зовется Большая Ижорка.
Дальше войско двигалось вдоль этого притока до его впадения в Ижору. А там уж рядом был шведский лагерь.
К нему удалось подойти незаметно.
Вся местность в те времена была покрыта сплошным лесом. Впереди войска двигались проводники-ижоры, а поблизости от вражеского стана находились их разведчики, следившие за шведами.
Оставалось определить время нанесения удара по врагу. Оно было выбрано исключительно удачно и, конечно, на основе донесений ижорских разведчиков, сообщавших о распорядке дня в шведском лагере, а именно – во время послеобеденного отдыха. Стоять и ждать вблизи от лагеря было опасно – могли обнаружить. Поэтому где-то на половине пути был сделан привал. А затем с ходу нанесен удар»[137]