in regular order, crying out „Clermont, Clermont, for the dauphine Auvergne“»[193] (французы атаковали их неожиданно, с развернутыми знаменами, копьями наперевес, в правильном порядке, крича «Клермон, Клермон, за дофина Овернского»).
И русская летопись, и ливонская хроника говорит о построении. С какой стати предполагать, что именно в 1242 г. орденская конница изменила обычной рыцарской тактике и стала действовать в казачьем духе, тем более что источники указывают совершенно обратное? Обычная логика тут бессильна, но действует логика альтернативная: раз источники свидетельствуют об одном, то этого быть никак не может, ведь в реальности все всегда обстоит не так, как на самом деле. Это путь волшебных открытий для представителей альтернативной и фолк-хистори. Неудивительно, что на этом пути Нестеренко совершает столько открытий: «рыцарская конная лава» – достойный перл в коллекции.
Горячую тему Ледового побоища не мог, конечно, не обсудить известный видеоблогер Гоблин (Дмитрий Юрьевич Пучков), со своим обычным собеседником – историком, реконструктором и общественным деятелем Климом Александровичем Жуковым.
Клим Жуков – историк, в том числе и по образованию. Поэтому чаще всего он излагает вполне научные факты. Однако «просто факты» интереса у публики не вызывают. Поэтому он стилизует изложение вполне доброкачественной информации под «разоблачение». Это вполне понятный риторический прием, которым приходилось пользоваться и автору этих строк. Именно в таком ключе построена и беседа о Ледовом побоище. Однако есть в изложении Клима Александровича, в целом неплохо знающего материал, два уязвимых момента. Во-первых, он то ли по небрежности, то ли по забывчивости бывает неточен в существенных деталях. Во-вторых, его порой «заносит» сам жанр разоблачения: для пущей увлекательности обязательно необходимо что-нибудь с грохотом обрушить. Иногда он роняет то, что ронять, исходя из его же, Клима Жукова, теоретических основ не стоило бы.
В теме Ледового побоища Клим Жуков выделяет несколько «мифов» или «стереотипов», которые считает необходимым опровергнуть. Во-первых, он опровергает миф о многолюдности этого сражения. Интересно, что «миф» этот ему, очевидно, пришлось немало поискать, поскольку именно о численности участников теперь уже почти никто не пишет. Впрочем, после вполне резонных подсчетов, приведших историка к выводу, что сражающихся было не очень много, Жуков объясняет слушателям, что количеством сражающихся значимость сражения не определяется. Сражение было очень важным. То есть и разоблачительный пафос в изложении сохранен, и историческая реальность не пострадала. Однако так хорошо сочетать «разоблачение» и просвещение удается не всегда.
Второе «опровержение». По мнению Клима Жукова, сражение не могло происходить на льду, ибо под конями лед весной непременно провалился бы. Это утверждение специалист по военной истории подтверждает весьма интересными выкладками: вес лошади, площадь копыта, погода в апреле, температурный оптимум и пр. Все это было бы понятно, если бы не прямое указание летописи, что битва происходила именно на льду, помноженное на результат многолетних наблюдений за ледовым покровом Чудского озера, которое показывает, что в месте предполагаемой битвы озеро промерзает чуть не до дна. И по льду могут (именно в этом месте!) проехать не только рыцари, но даже танки. Другое дело, что в месте, где бьют теплые ключи, лед действительно не крепок. И рыцари могли провалиться, но не во время сражения, а во время бегства. Таким образом, нет никакой необходимости подвергать слова летописца сомнению. Это тем более странно, что в остальных случаях Клим Жуков вполне свободно пользуется данными Новгородской первой летописи, не впадая в странное недоверие.
В-третьих, Жуков критикует версию о предательстве псковитян на том основании, что Псков был отдельным государством и был поэтому в полном праве искать покровительства у немецких соседей. Относительно прав псковитян можно спорить. Все-таки Псков считался новгородским «пригородом» (то есть зависимой от Новгорода общиной). Однако в любом случае «исторический миф» об их предательстве вовсе не миф, а зафиксированное летописью отношение к поведению посадника Твердилы самих средневековых новгородцев. В летописи его поступок назван «переветом», то есть предательством. Когда историк спорит с другим историком – это нормально. Но когда историк начинает спорить с современниками и участниками событий, вполне недвусмысленно выразившими свое отношение к происходящему, – это уже только забавно.
И наконец, четвертый важный и самый «оригинальный» сюжет. «Засадный полк», о котором напрасно пишут все историки. Ведущий Гоблин совершенно закономерно начинает вспоминать Боброка Волынца и пр. Однако Клим Александрович прерывает его и объясняет, что это не тот засадный полк. Тот был на Куликовом поле, а это – на Чудском озере. Жуков изумляется, как это историки все один за другим пишут про засадный полк, хотя никаких данных в источниках ни о каком засадном полке нет. Ведь даже Владимир Терентьевич Пашуто, уж на что хороший историк, но и он не избежал соблазна написать про «засадный полк». «И как же это он?» – удивляется Гоблин. «В специфике военной истории разбирались плохо», – объясняет Клим Жуков. Нам же остается тоже удивляться: не писал В.Т. Пашуто ни про какой «засадный полк». В данном случае сразу обе типичные ошибки Клима Александровича Жукова сыграли свою роль: обличительный пафос и фактическая неразбериха в существенных деталях.
И, увы, этих ошибок во всей полуторачасовой беседе наберется немало. «Городовой полк» – совсем не то же самое, что полк дружинный. Принцип его формирования и социальный состав был иным. Новгородцы вовсе не называли себя «славянами», в источниках они именуются либо новгородцами, либо русскими и пр.
Быть может, читатель испытает недоумение: зачем так подробно разбирать видеоролик? Все просто. Причина в том, что с 29 октября 2015 г., когда эта видеобеседа была помещена на Ютьюбе, ролик набрал 1 318 572 просмотра. Такое количество просмотров многократно превосходит тиражи всей научной исторической литературы, вышедшей за тот же срок. Именно такими роликами формируется представление об истории у широких народных масс. Научные монографии, увы, имеют существенно меньшую силу воздействия.
Что можно сказать об информационном воздействии именно этого творения Гоблина и Клима Жукова? В принципе это, конечно, не бредни академика Фоменко и не «откровения» академика Пивоварова. Однако удручает критическое количество неточностей. Да и разоблачительный пафос, являясь хорошей приправой для возбуждения зрительского интереса, в большом количестве вызывает недоверие к исторической науке в целом. Недоверие даже и к самому Климу Александровичу Жукову как к историку и общественному деятелю.
Итак, возвращаясь к исторической канве Ледового побоища, каков итог? Если отставить в стороне разнообразные варианты фольк-хистори и обратиться к серьезным историческим работам современных исследователей, знакомая со школьных уроков истории схема без особого труда выдерживает «деконструкцию нарратива».
Глава 7Александр между двух огней: мир католический и мир степной
Для понимания роли князя Александра в противостоянии Руси католическому влиянию большое значение имеют адресованные ему послания римского папы Иннокентия IV. Эти послания сохранились в собраниях Ватикана благодаря тому, что при папском престоле уже в XIII в. функционировал отлаженный бюрократический механизм: исходящая корреспонденция составлялась в двух экземплярах, один из которых посылался адресату, а другой сохранялся в архиве. Благодаря этим документам мы имеем возможность взглянуть на события не только глазами древнерусских книжников, но и с точки зрения папских дипломатов.
Взгляды эти существенно разнятся. Сведения о посещении Александра папскими легатами содержатся в «Житии». Результат встречи в нем показан как весьма решительный отказ князя от какого бы то ни было сотрудничества с папой. Автор житийного текста влагает в уста князю гордую речь: «Отъ Адама до потопа, от потопа до разделения языкъ, от разьмешениа языкъ до начяла Авраамля, от Авраама до проитиа Иисраиля сквозе море, от исхода сыновъ Иисраилевъ до умертвия Давыда царя, от начала царства Соломоня до Августа и до Христова рожества, от рожества Христова до страсти и воскресения, от въскресения же его и на небеса възшествиа и до царства Константинова, от начала царства Константинова до перваго збора и седмаго – си вся добре съведаемь, а от вас учения не приемлем»[194]. Князь перечисляет основные вехи священной истории для того, чтобы показать, что он вполне осведомлен о христианском взгляде на развитие человечества и поэтому не нуждается в принятии нового учения. Послы вынуждены возвратиться восвояси.
На фоне решительного житийного Александра Александр папских посланий выглядит иначе. Следует отметить, что в посланиях очень детально проговаривается не столько позиция автора, сколько, как ни странно, позиция адресата.
В первом послании папа обращается ко князю, называя его благородным герцогом Суздальским (по фамильной принадлежности). Из него выясняется, что, по мнению папы, отец Александр перед смертью принял католичество. В связи с этим папа приглашает Александра последовать примеру отца, аккуратно намекая, кто в случае признания власти папы силы Тевтонского ордена могут быть направлены на помощь против татар.
Казалось бы, послание должно внести существенные коррективы в наши представления о церковно-политической ситуации в Северо-Восточной Руси. Принявший католичество великий князь Владимирский – это серьезно. Почему же никто из историков не спешит вносить изменения в привычную концепцию развития отношений Руси с папским престолом?
Дело в том, что Иннокентий IV указал источник сведений о крещении князя – это сообщение Иоанна де Плано Карпини. Папа сообщает: «Как стало нам известно из сообщения возлюбленного сына, брата Иоанна де Плано Карпини из ордена миноритов, поверенного нашего, отправленного к народу татарскому, отец твой, страстно вожделев обратиться в нового человека, смиренно и благочестиво отдал себя послушанию Римской церкви, матери своей, через этого брата, в присутствии Емера, военного советника. И вскоре бы о том проведали все люди, если бы смерть столь неожиданно и счастливо не вырвала его из жизни»