. То есть состоялась битва, имеющая черты большого сражения, с фронтальным построением и пр. Победа псковичей была истолкована как одержанная силою креста, что в образной системе летописи маркирует более высокую значимость, чем истолкование победы как результата смелости, удали и пр.
После этого поражения немцы запросили мира, который и был подписан.
Глава 8Последние годы
Все эти процессы шли без непосредственного влияния Александра Ярославича, но под его общим контролем. Система работала сама. С текущими делами управлялся сын Василий Александрович. Александр держал руку на пульсе более сложных процессов, чем столкновение лоб в лоб с немецкими рыцарями. Этим он успешно занимался в молодости. Теперь пришлось решать вопросы более сложные. В разгаре был конфликт брата Андрея с Ордой, повлекший за собой тяжелые последствия – в частности, Наврюеву рать. Александру нужно было одновременно следить и за многими участниками этого процесса.
Произошел конфликт с младшим братом Ярославом Ярославичем. В момент бунта Андрея против ханской власти Ярослав оказался на его стороне. Само по себе выступление на стороне Андрея не делало Ярослава врагом Александра, но судьба его и без того сложилась трагически. Инициатором конфликта с татарами был Андрей, но пострадал больше всего именно Ярослав. Андрей успел вывести и обезопасить и свою жену, и детей. А вот Ярославу (совсем юному на тот момент князю) опыта для этого не хватило. Никоновская летопись сообщает, что «царевич Неврюй» взял штурмом Переславль, жену Ярослава убил, а детей – частью убил, частью забрал в полон[218]. Что было делать несчастному князю? Искать поддержки у Александра он не мог: старший брат не был сторонником выступления против татар. Но и Андрей ему тоже помочь не мог. Ярослав остался без поддержки.
Однако в сложившейся ситуации рук он не сложил. Убежал в Псков, где был принят в качестве князя. Очевидно, первый успех обнадежил его и дал силы для поступка более решительного. Ярослав изгоняет с новгородского престола племянника Василия и завладевает новгородским столом. Василий убежал недалеко – в Торжок. Послал за отцом и стал его там дожидаться. Его, юного князя, выгнать было нетрудно. А вот с его грозным родителем дело иметь было существенно сложнее.
Такого безобразия Александр Ярославич уже, конечно, терпеть не мог. Налаженная система дала сбой – требовалась «починка». Александр собирает «многие полки» и движется к Новгороду. Собственно, большего и не требуется. Уже на подходе к городу Александра встречает некий Ратишка, который докладывает, что Ярослав убежал. Однако было понятно, что город вышел из должного повиновения. Новгородцы не должны были принимать Ярослава, а они приняли. Необходимо было произвести «глубокую отладку». Поэтому Александр никуда не уходит, а требует у новгородцев выдать ему его врагов.
Присутствие князя и его высказанные требования породили смятение в городе. Новгородцы изготовились к обороне. «И поставиша новгородци полкъ за Рожествомь христовомь в конци; а что пешца, а ти сташа от святого Ильи противу Городища», то есть собрали полки и расположили их в городе. Однако бурление и обсуждение сложившейся ситуации продолжалось. Летопись изображает дело так, что водораздел между точками зрения на последующие действия пролегал по горизонтальной линии социальной стратификации: «меньшие» люди, собравшись у церкви Святого Николы, и порешили «стати всумъ, любо животъ, любо смерть за правду новгородьскую, за свою отчину»[219]. То есть были полны решимости отстоять новгородскую независимость во что бы то ни стало. Позиция «вятших» была более гибкой. Они, как видно, не разделяли решимости меньших, поскольку понимали, что эдак все просто не будет. Князь не отступит, и нужно не упираться слишком рьяно, а постараться уступками выторговать себе максимальную выгоду: «Князя въвести на своеи воли».
Своеобразная заваруха происходила и между двумя претендентами на посадничий престол. Силой народного восстания на вершину власти в Новгородской общине был вознесен Онанья Феофилатович, ставший на сторону Ярослава. Его конкурент – Михалка Степанович, сторонник князя Александра, – вынужден был бежать. В момент бунта новгородские низы мало думали о последствиях. Или не думали о них вовсе. Князь Александр стоял у стен города. Возможность спастись от его гнева была минимальной. Однако они продолжали с упоением преследовать его ставленников внутри городских стен. И не миновать бы Михаилу народной расправы, если бы за него не вступился сам Онанья: «Если убить его хотите – убейте прежде меня!» Это тоже весьма типичная черта новгородского социального и политического быта. Низы бунтуют, не зная рамок и преград, а знать действует с оглядкой. И чем выше положение политической фигуры, тем больше приходится «оглядываться». Так или иначе, гуманность Онаньи оказалась мудрой стратегией. Изначально требование князя Александра было весьма жестким. Восставшие должны были выдать Онанью под угрозой военного вторжения: «Выдаите ми Онанью посадника; или не выдадите, язъ вамъ не князь, иду на городъ ратью».
Понятно, что ничего хорошего Онанью как вождя мятежников в княжьем лагере не ждало. Скорее всего, самая меньшая из неприятностей, которая его там могла ожидать, – смерть. Однако новгородцы не выдавали посадника, а сам посадник, как было сказано, проявил гуманность по отношению к сопернику. Александр смягчил требование: «Аже Онанья лишится посадничьства, язъ вамъ гнева отдамь». Старый посадник мог остаться в городе. Просто должен перестать быть посадником. Сработала древняя как мир техника, о которой писал американский социолог Роберт Чалдини: люди склонны легче соглашаться на непривлекательное предложение, если оно выглядит как уступка после предложения еще менее привлекательного.
Новгородцы воспаряли. «И лишися посадничьства Онанья, и взяша миръ на всеи воли новгородскои», то есть, парадоксальным образом, несмотря на то что Онанья лишился посадничества, летописец пишет, что мир был заключен на новгородских условиях. Очевидно, такой ход мысли был необходим для сохранения коллективного самоуважения жителей вольнолюбивого города.
Вошедшего в город князя честь по чести встречало духовенство во главе с епископом Далматом «со всемъ иереи-скымь чиномь, съ кресты, у Прикуповичь двора». Летописец отмечает всеобщую радость среди горожан (которые еще совсем недавно категорически не собирались принимать у себя Александра). Более того, свершившееся восстановление статус-кво летописец трактует как торжество божественного добра над дьявольским злом, ни больше ни меньше:
«И вси радости исполнишася, а злодеи омрачишася: зане христьяномъ радость, а дьяволу пагуба, яко не бысть христьяномъ кровопролития велика».
Князь Александр Ярославич в очередной раз утвердился на новгородском столе, а в качестве посадника был «избран» Михалка Степанович. Порядок был наведен. Причем Александр в ходе этой операции действует экономно и не гневливо. Там, где можно просто припугнуть, он пугает. За годы знакомства с ним новгородцы вполне усвоили, что, если будет такая необходимость, князь вполне способен на жесткие меры (и они еще будут применяться). Но если вопрос можно решить «малой кровью», он именно так и решается.
1256 г. принес новые события, которые описаны в Новгородской летописи так: «Придоша Свеи, и Емь, и Сумь, и Дидманъ съ своею волостью и множьство и начаша чинити городъ на Нарове. Тогда же не бяше князя в Новегороде, и послаша новгородци в Низъ къ князю по полкы, а сами по своеи волости рослаша. Они же оканьнии, услышавше, побегоша за море»[220]. В этом сообщении есть несколько интересных моментов. Следует обратить внимание на то, что шведы, емь, сумь и некий Дидман, в котором видят местного немецкого феодала Дитриха фон Кивеля, не вторглись на территорию Руси, а лишь пытались прочнее закрепиться на ее границах: создать плацдарм. При этом они быстро убежали, как только узнали, что новгородцы намерены пригласить на помощь Александра Невского. Из этого можно заключить, что они не ожидали такого поворота событий и надеялись достроить крепостицу без помех. Почему они могли питать такую надежду? Очевидно, они рассчитывали на то, что Александр не сможет оказать Новгороду поддержки по той причине, что занят более неотложными делами. Тем более что речь не шла о прямом вторжении, а лишь о попытке прочнее закрепиться на границе. Действительно, если бы Александр был занят чем-то очень трудным, вроде отражения татарских набегов, он бы, пожалуй, не стал отвлекаться на такую мелочь. Но он занят не был.
Откуда шведы могли почерпнуть неверные сведения о событиях, происходивших на Руси? Во-первых, конечно, они питались сведениями, которые доставляло общение приграничных жителей. Но можно предполагать второй, более важный источник. В Швеции в тот момент находился подавшийся в бега князь Андрей Ярославич. Очевидно, он должен был как-то объяснить оказавшим ему гостеприимство шведам, что заставило его бросить родной дом и княжение и бежать за море. Понятно, что для объяснения такого поступка описание бедствий, творящихся на Руси, должно было быть весьма ярким. Иначе такое бегство было бы непонятно. И уж он, видимо, нарассказывал им. Вот шведы и решили воспользоваться моментом. Но не удалось. Интересно, что Швецией в этот момент руководил в сане регента ярл Биргер. Если считать вместе с Невской битвой – это была его вторая неудача.
Гнать шведов и немцев не пришлось, но Александр все-таки пришел в Новгород совместно с митрополитом. Летописец отмечает, что князь не ставил горожан в известность о своих планах. Это вызвало пересуды. Некоторое говорили, что князь собрался в поход на чудь. Однако, в конце концов, выяснилось, что Александр решил предпринять поход на емь. Выбор цели был обусловлен тем, что с начала XII в. емь была главной целью шведских крестовых походов и, очевидно, к тому времени была ими в значительной степени покорена. То есть удар по еми был, фактически, ударом по зоне шведского владычества.