[37]. Генрих излагал события не только того времени, которому сам был свидетелем, но и более раннего. Для этого он, очевидно, пользовался архивом рижского епископа.
Другой источник, возникший благодаря немцам, так называемая «Ливонская старшая рифмованная хроника» (далее – Рифмованная хроника). Автор ее доподлинно не установлен. Написана она на средневековом диалекте немецкого языка. В.И. Матузова и Е.Л. Назарова характеризуют этот текст как более тенденциозный в описании событий[38]. Причем тенденциозность в нем прослеживается не только военно-политическая (с этим как раз все более или менее в порядке), а социальная. Автор демонстрирует рыцарское сознание, ставя на первое место воинские подвиги. К деятельности братьев-священников он относится пренебрежительно. Исследователи предполагают, что автор текста – герольд магистра Ливонского ордена, в чьи обязанности входило восхваление рыцарских подвигов. Этим он, собственно, и занимался, иногда, как водится, несколько преувеличивая успехи своих героев. Судя по тому, что особенно много подробностей в тексте хроники появляется тогда, когда повествование доходит до 70-х гг. XIII в., именно в это время анонимный герольд поселился при дворе ливонских магистров. Однако его общая осведомленность заставляет думать, что он пользовался записями и документами, хранившимися в магистерской канцелярии и в канцеляриях орденских замков. Вместе с тем сама рифмованная форма хроники, использование поэтических штампов и «красивых» оборотов несколько снижает ее информационную ценность. В частности, создает неясность, чем же закончилась судьба рыцарей, побежденных на льду Чудского озера. Речь об этом пойдет в соответствующей главе.
Немало интересного материала для изучения политической ситуации, сложившейся в Евразии времен монгольского нашествия, дают нам путевые отчеты католических миссионеров, совершивших путешествия в далекую Монголию по заданию Святого престола. Более всего, конечно, интересны записки францисканского монаха Джованни дель Плано Карпини. Джованни был направлен папой Иоанном IV к монголам с задачей, которая, конечно, не была миссионерской в полном смысле слова. Папа понимал, что силами одного францисканца обратить в веру Христову грандиозную варварскую орду не получится. Плано Карпини, конечно, был прежде всего лазутчиком, который должен был снабдить владыку католического мира разнообразной информацией о грозной опасности, надвигавшейся с Востока. Поручение, надо сказать, весьма ответственное и сложное. Более того, чрезвычайно опасное. Исходя из тех сведений, которые доходили о монголах до Европы, такое путешествие можно сравнить с Фродо в Мордор. Однако Джованни едет. Никакого особенного смятения на страницах его красочного произведения не чувствуется: путешествие и путешествие. Видимо, политические дрязги, раздиравшие родную Италию, настолько закалили его характер, что монголы казались ему немногим страшнее родных европейских феодалов. По пути Плано Карпини наблюдал много всяких ужасов на разоренных монголами землях. Однако дух его был крепок – он бестрепетно запечатлел на страницах своей книги все увиденное. Многое из его путевого отчета перекликается с тем, что мы узнаем из русских летописей и агиографической литературы. Например, практически в деталях совпадает рассказ о несчастной судьбе князя Михаила Черниговского. Таким образом, мы имеем взаимное подтверждение источников. Плано Карпини посетил лагерь Батыя на Волге, а затем направился в Монголю к верховному хану. Путешествие было долгим и трудным. В пути было голодно. Однако мужественный монах преодолел все трудности. В Монголии Плано Карпини проявил чудеса коммуникабельности, выведав массу полезной информации. Благодаря его стараниям мы знаем о печальной участи князя Ярослава Всеволодича и о тех страданиях, которые князь претерпел во время визита в ханскую ставку. Первый русский исследователь, сделавший перевод сочинений Плано Карпини и Рубрука на русский язык, Александр Иустинович Малеин, так характеризовал их содержание: «Во всем описании рассеяно много мелких подробностей по географии и этнографии России, что делает рассказ Плано Карпини одним их важных источников и для нашей истории. К сожалению, францисканец далеко не отличался особым образованием и не приготовился к своему путешествию так добросовестно, как, увидим ниже, это сделал Рубрук. Поэтому сочинение Плано Карпини преисполнено разного рода баснословиями. В этом отношении он является вполне сыном своего века, когда с ненасытной жадностью бросались на чудесное и верили даже в невозможное»[39].
Если Джованни дель Плано Карпини отправился в путь по велению папы римского, то Гийом де Рубрук, тоже францисканец, совершил свое путешествие по приказу французского короля. Плано Карпини ездил с 1244 по 1247 гг., а Рубрук в 1253–1255 гг. Из текста складывается впечатление, что характер Рубрука был жестче, мышление систематичнее, градус религиозности выше. Но, увы, именно о взаимоотношениях ханов с русскими князьями сведений в его книге практически нет. Зато его книга дает весьма яркую картину внутреннего устройства Монгольской державы.
Таким образом, письменные исторические источники, порожденные разными людьми, жившими в разных социальных и культурных условиях, позволяют составить весьма подробную и объемную картину процессов, происходивших на Евразийском континенте в начале XIII в. Русские летописи, немецкие хроники, сочинения монахов-миссионеров, заметки арабских путешественников – все это, дополненное данными археологии, и дает немалый объем материала для работы историка: анализа, сопоставления и интерпретации. Понятно, что составление мозаики из разрозненных смальт не может гарантировать идентичной картины при разных методологических установках. История не химия, в которой строгое соблюдение всех условий опыта всегда будет гарантировать одинаковый эффект. Однако особых причин для эпистемологического пессимизма нет. Различия в исторических теориях будут всегда. Ведь даже два человека, одновременно ставшие свидетелями некого события, через две минуты после произошедшего могут рассказать о нем совершенно по-разному. Однако даже при проведении судебного разбирательства сопоставление данных, как правило, позволяет приблизиться к объективной истине. В данном случае в распоряжении историка есть немало свидетельских показаний. Поэтому все имеющиеся научные версии, так или иначе, находятся в сравнительно узких границах возможного. В границах, вполне ясных при добросовестном подходе.
Глава 2Происхождение, рождение и детство Александра
Летописец не отметил даты рождения князя Александра, несмотря на то что его отец Ярослав Всеволодович, князь Переславля-Залесского, был на момент его рождения весьма значительной фигурой на русском политическом небосклоне. Значительной ровно настолько, что на страницах Суздальской летописи был отмечен факт рождения его первенца – Федора. Когда Ярослав возвысился и стал великим князем Владимирским, летописец начинает более детально фиксировать рождения его детей. Но Александр, будучи вторым сыном (из восьми), родился в тот момент, когда по негласному летописному этикету Ярослав Всеволодович еще «не дорос» до той степени значительности, чтобы записывать рождения каждого ребенка.
Поэтому, превратностью исторической судьбы, зная точные даты рождения его не очень примечательных старшего и младшего братьев, о дате рождения Александра можем судить лишь гадательно. Исследователи ориентируются на то, что восьмилетний Федор и его младший брат Александр упоминаются в Новгородской первой летописи вместе, парой: «Ярославъ поиде съ княгнинею из Новагорода къ Переяславлю, а в Новегороде остави 2 сына своя, Федора и Александра, с Федоромъ Даниловицем и с тиуном»[40], «Тои же зиме побежа Федоръ Даниловиць с тиуном Якимомъ, и понявши с собой два княжичя, Федора и Александра»[41]. Из этого делается вывод, что разница в возрасте между братьями была небольшая[42]. По умолчанию считают, что разница была – год. Поэтому датой рождения Александра называют 1220 или 1221 г. Но разница могла быть и два года, и три. Самостоятельно, без матери, под присмотром боярина и тиуна ребенка могли оставить, едва он вышел из грудного возраста. Следовательно, хронологический зазор даты рождения Александра весьма широк.
Родители князя Александра состояли в кровном родстве, которое, впрочем, было достаточно дальним. Издревле церковные правила запрещали браки до шестой степени включительно. Дистанция же между отцом, князем Ярославом Всеволодовичем и матерью Федосией-Ростиславой Мстиславовной составляла семь степеней (то есть, говоря языком генеалогии, «рождений»). И по мужской, и по женской линии Александр является потомком Юрия Долгорукого. Юрий был дедом его отца, Ярослава, и приходился прапрапрадедом его матери Феодосии.
Константинопольский Собор 1168 г. по инициативе патриарха Луки Хрисоверга предписал расторгать браки между супругами, состоявшими в седьмой степени бокового кровного родства, но до Руси канонические новации доходили медленно. Еще и в XIV в. в тексте Софийской Кормчей седьмая степень родства при заключении брака называется разрешенной[43]. Однако можно сказать, брак этот был заключен «на грани» позволенного. Что, впрочем, было в княжеской семье обычным делом. При всей многочисленности потомков Рюрика найти семейство, отстоящее на нужное количество колен, располагавшее невестой на выданье и подходящее по политическим мотивам, было непросто. Нередки были случаи, когда ради политических целей князья заключали браки с нарушением церковных запретов[44]