.
Впрочем, в данном случае политический расчет выглядит весьма загадочно. В качестве новгородского князя Мстислав Мстиславич Удатный бесконечно враждовал и со своим будущим сватом – князем Всеволодом III Большое Гнездо, и с зятем – Ярославом Всеволодовичем. Причем вражда эта, начавшись до возможного времени заключения брака, продолжилась и после.
Видимо, решающим в данном случае был не столько военно-политический, сколько чисто семейный, генеалогический расчет. Подходящие невесты княжеского рода, удовлетворявшие церковным правилам, судя по всему, были в большом дефиците. Показательна фраза, вложенная в уста Ярослава безвестным автором «Повести о битве на Липице». В 1216 г. произошла Липицкая битва, в которой Ярослав потерпел жесточайшее поражение от своего тестя. Согласно «Повести», Ярослав бы сильно расстроен не столько военным проигрышем, сколько тем, что Мстислав отозвал к себе свою дочь, его жену. Умоляя тестя Мстислава Удатного вернуть ему Ростиславу-Феодосию, Ярослав говорит: «Чи не бывает поточи княземь? А мене по правде крестъ убил»[45]. То есть, по мнению князя, политические противоречия – это одно дело, за них он принимает наказание от Бога (то есть от «креста»), а лишать его за это жены нет никакой причины – это сфера отдельная.
Дата заключения брака не названа ни во Владимирской, ни в Новгородской летописях. Упоминание есть в «Летописце Переславля Суздальского», ставшего основным источником «Летописца русских царей» (сборник XV в.). Однако именно в смысле датировки свадьбы Ярослава этот текст помочь не может. Статья, помеченная 6722 г.[46], в которой говорится о свадьбе, имеет сложный состав: автор летописного текста соединил известия, датированные по мартовскому и ультрамартовскому стилю в рамках одной статьи (то есть в ней содержится рассказ о событиях и 1213–1214, и 1214–1215 гг.)[47]. Кроме того, текст погодной статьи содержит упоминание, что год был високосный, что указывает на 6720 или 6724 г., что еще шире раздвигает границы возможной датировки событий, описанных в этой статье. Если, как считает, Б.М. Клосс, имелся в виду 6724 г.[48], то при ультрамартовской датировке получается 1215 г., а при мартовский – 1216-й[49]. Поэтому использовать эту статью, содержащую несколько несовместимых противоречивых хронологических признаков (титульная дата, набор событий, указание на високосный год), для датировки невозможно. О дате свадьбы можно судить лишь косвенно.
Как было сказано, после поражения на Липице Ярослав был вынужден вернуть жену тестю. Остается предположить, что невеста была передана жениху незадолго до Липицкой битвы, и брак еще не был заключен положенным образом. Заключение брака в древнерусские времена – многоступенчатая операция. Особенно в княжеской среде. Невесту сначала посылали во владения жениха, а уж потом играли свадьбу. Так, в 1187 г. послы явились за дочерью суздальского князя Всеволода Верхуславой на Пасху, которая тогда приходилась на март. А венчание состоялось осенью или даже в конце зимы – на Ефросиньин день[50], во владениях жениха. Другой пример: между обручением и браком московского княжича Ивана Васильевича и тверской княжны Марии Борисовны и вовсе прошло три года. Поэтому ничего выходящего за пределы вероятия в такой растянутой процедуре нет. Невеста какое-то время могла жить в семье жениха, не будучи его женой. Иначе возращение Мстиславу дочери вряд ли было возможно.
Через четыре года после этих событий Суздальская летопись фиксирует появление первенца – Федора, старшего брата легендарного князя. Произошло оно в 6728 г. (или, по мнению В.А. Кучкина, в феврале 1220 г.[51]) То есть на каком-то этапе Феодосия была возвращена мужу. Однако это возращение никак в источниках не отразилось. Поэтому личность матери Александра Невского и история начала ее взаимоотношений с Ярославом Всеволодовичем остается во многом спорной[52].
Есть версия, что Мстислав все-таки не вернул Ярославу свою дочь. Автором ее является видный генеалог Николай Александрович фон Баумгартен (1867–1939). По его мнению, жен у Ярослава было три. Первая была половецкой княжной, внучкой хана Кончака. Относительно этого факта в нашем распоряжении есть два источника. Во-первых, это Воскресенская летопись – крупный памятник московского летописания XVI в. Там сказано, что «князь великий Всеволод жени сына своего Ярослава, и приведоша за нь въ Переяславль Юрьевну Кончаковича»[53], то есть дочь Юрия Кончаковича – весьма известного половецкого деятеля. То же известие сообщает нам и В.Н. Татищев[54]. Поэтому факт этот можно считать установленным на весьма прочных основаниях. Куда потом делась эта дочь Юрия Кончаковича – не ясно. Очевидно, умерла.
Вторая жена, согласно с общим мнением, – дочь Мстислава Мстиславича Удатного.
Но, по мнению Баумгартена, Ярослав все-таки «сдал» ее обратно отцу по его требованию, а взамен через некоторое время женился на дочери рязанского князя Игоря Всеволодовича[55].
На чем же строит Баумгартен свою систему доказательств?
Во-первых, он обращает внимание на разницу имен. Дочь Мстислава называется в источниках то Ростиславой, то Феодосией.
Во-вторых, Баумгартен строит свою систему на том, что трех жен упоминают «некоторые родословные». Собственно, он ссылается на грандиозный труд по генеалогии князя Петра Владимировича Долгорукова[56]. Необходимо сказать несколько слов о князе Петре Долгорукове. Это, безусловно, был авторитетнейший русский генеалог XIX в. Однако ж нужно понимать, что авторитетный – далеко не всегда означает добросовестный как исследователь. Труд его поражал масштабом. Однако в деталях князь был точен далеко не всегда. Генеалогия для него была своеобразным оружием, при помощи которого он преследовал своих недругов. С фактами он обращался весьма произвольно, сплошь и рядом выдавая свои догадки за свершившиеся факты. Так, например, князь утверждал, что Павел I – «чухонский младенец», которым на скорую руку был заменен сын Екатерины II и С.В. Салтыкова[57]. Может, конечно, Павел в самом деле «чухонский младенец», а может, сын Салтыкова, в пределах вероятия и то, что он на самом деле был сыном Петра III. Все может быть, но вот только оснований для любого из обозначенных утверждений у князя Долгорукова не было. Это были лишь догадки, которые хорошо ложились на общественно-политическую позицию князя, который по мере своего критицизма поднимался порой до уровня другого аристократа – П.Я. Чаадаева.
Почему это важно? Это важно потому, что характеризует князя как исследователя: увы, доверять всем деталям его изложения не приходится. Тем более тогда, когда сообщаемые им сведения не подкреплены ссылками. В случае с женами князя Ярослава мы имеем как раз такую ситуацию. Долгоруков пишет: «Ярослав-Федор Всеволодович, р. 1190, † 1246; Великий князь Владимирский, родоначальник угасших Великих Князей Московских и Тверских, князей Суздальских и Галицких, и угасших князей: Боровских, Можайских, Верейских, Углицких, Волоцких и Шемякиных; жен: 1. на княжне Ростиславе Мстиславовне, дочери князя Новгородского Мстислава Мстиславовича, 2. на княгине Феодосие (в инокинях Ефросиенье)»[58].
Как видим, князь «потерял» вполне обоснованное известие о половецкой княжне. А наличие двух жен в его родословной книге ничем не подтверждается и никак не объясняется.
Третье обстоятельство: наличие у жены Ярослава брата, которого называют князем Юрием. Об этом свидетельствует сообщение Новгородской первой летописи старшего извода под 1232 г.: «придоша пльсковци, поклонишася князю: „ты наш князь“; и въспросиша у Ярослава сына Федора, и не да имъ сына, и рече: „се да, вы шюрин свой Гюргя“»[59]. Баумгартен перебирает всех известных на тот момент Юриев и обнаруживает что их было несколько. И средь них был рязанский князь Юрий Игоревич. Генеалогу видится, что его гипотеза блестяще подтвердилась. Он предположил, что последняя жена Ярослава – рязанская княжна. Поэтому наличие среди рязанских князей Юрия кажется ему достаточным доказательством. На самом деле, конечно, имеет место логическая ошибка. Если допустить, что Юрий был сыном любого другого князя – схема остается столь же возможной. Юрий было в то время весьма популярным именем. И более или менее известные Юрии имелись в наличии практически во всех ветвях княжеского рода.
Как видим, фундамент, на который опирается Баумгартен в своей генеалогической статье, весьма непрочен и во многом произволен. Увы, это весьма характерная черта генеалогических построений. Генеалогам приходится иметь дело с большими массивами данных. Поэтому они склонны доверять мнению предшественников и принимать его без серьезной критики. Генеалогическая традиция существует во многом замкнуто, в отрыве от общеисторического научного процесса. Однажды разделившись натрое, образ жены Ярослава продолжает перекочевывать из справочника в справочник. Начавшись трудом князя Петра Владимировича Долгорукова, эта цепочка была поддержана Николаем Александровичем фон Баумгартеном, а на современном этапе существует благодаря работе украинского историка Леонтия Викторовича Войтовича[60]. Ситуация напоминает строки из стихотворения Сергея Михалкова: