Провалиться мне на месте —
Не совру! Скажу по чести
От начала до конца
Все, что слышал от отца,
Что отец слыхал от деда,
Дед прослышал от соседа,
Ну а тот затейник был,
Сказку он и сочинил…
Пожалуй, возможности сугубо генеалогического подхода в деле определения, кто же все-таки был матерью Александра Невского, исчерпаны. В ситуации, когда решительно невозможно определить, какой из Юриев имеется в виду в кратких летописных сообщениях, российский историк Владимир Андреевич Кучкин предложил иной подход[61].
Он решил взглянуть на ситуацию шире. Место рождения, как правило, не чисто пространственная характеристика. С малой родиной человек сохраняет связь всю жизнь. В.А. Кучкин обратил внимание, что жена Ярослава Всеволодовича по ходу жизни не проявляла никакого интереса к Рязани. А Новгород, напротив, посещала достаточно часто. Жила там как с мужем, так и без. Кроме того, историк обратил внимание на важное обстоятельство, упущенное генеалогом. Феодосия вышла замуж за Ярослава в 1218 г. Если она была дочерью Игоря Глебовича, то ей в те поры должно было быть не менее 25 лет, ведь сам князь умер в 1194 г. Причем это самое малое. Во времена Николая Александровича фон Баумгартена выходить замуж в 25 лет было делом обычным. Но не в XII в.! Брачный возраст по современным меркам наступал рано. В послании митрополита Фотия новгородцам (XV в.) нижняя граница выдачи замуж для девочек определена – 12 лет[62]. В XII в., бывало, выдавали и в более раннем возрасте. Например, в 1187 г. княжна Верхуслава Всеволодовна Суздальская была выдана замуж за сына Рюрика Ростиславича, когда ей было всего 8 (восемь!) лет[63]. В простонародной среде ранние браки были обусловлены хозяйственными нуждами – с появлением невестки в доме прибавлялись рабочие руки. В княжеской действовали причины политические. В любом случае в 25 лет девица считалась бы уже очень засидевшейся в девках.
Не все доводы В.А. Кучкина можно считать убедительными. Например, то обстоятельство, что источники не указывают на рождение в семье рязанского князя Игоря Глебовича дочерей, само по себе ничего не значит. Рождение дочерей в летописях вообще отмечается крайне редко. Но в остальном система доводов достаточно весомая. Она позволяет склоняться к мысли, что матерью Александра была все-таки дочь Мстислава Мстиславича. В общем и целом ситуация весьма частая, если речь идет о раннесредневековой истории: многие факты в принципе невозможно доказать незыблемо. Определенная (иногда большая, а иногда меньшая) степень допущения все равно остается. Можно лишь говорить о том, чья система доказательств является менее противоречивой и учитывает максимальное количество имеющихся известий. В данном случае предпочтение следует отдать аргументации В.А. Кучкина.
Меж тем все эти научные допущения, недосказанность и неизбежная гипотетичность исторических теорий, как правило, привлекают внимание непрофессиональных историков. Непрофессионалу трудно бывает смириться с наличием «белых пятен» на историческом полотне. Увы, там, где профессионал вынужден развести руками и признать принципиальную нерешаемость проблемы, энтузиаст-неофит смело кидается в бой и разрисовывает «белое пятно» в силу своего вкуса и фантазии. Оттесняя специалистов, дилетанты смело сообщают миру об инопланетянах, построивших пирамиды, о сокрытых от широкой публики делишках вечно живого ордена тамплиеров, об исторической мафии, сокрывшей в планетарном масштабе «подлинную историю», и о многих других интересных, а подчас и ужасающих фактах, видения которых порождает их творческое, но, увы, не всегда здоровое воображение. Как ни странно, проблема установления генеалогии Александра Невского тоже оказалась в числе научных загадок, взбудораживших сознание «любителей истории», с одним из которых автор этих строк имел весьма забавную дискуссию на страницах журнала «Вопросы истории». Имеется в виду статья кандидата философских наук А.Н. Нестеренко, которая, фактически, целиком посвящена статье автора этих строк[64]. Статью Нестеренко можно было бы рассматривать как вариант популярной сегодня «деконструкции нарратива». В этом направлении ведется большая работа и достигнуты интересные результаты (И.Н. Данилевский, Т.Л. Вилкул). Не менее интересный материал для размышлений дают работы критиков этого направления (П.В. Лукин). Но сходство с «деконструкцией» поверхностное.
Отличие в следующем: на профессиональном уровне дискуссии гипотеза не может быть опровергнута фантазией. На дилетантском же это происходит постоянно. Так строится дискурсивность сторонников Новой Хронологии и других версий альтернативной истории. Именно так выстроена статья Нестеренко.
Как было уже сказано, личность жены князя Ярослава, ставшей матерью Александра Невского, остается спорной. Многое остается неясно, но не для Нестеренко.
Во-первых, встретив в текстах разных эпох и жанров три варианта имени жены Ярослава, он смело приходит к выводу, что у князя было три жены. В отличие от Баумгартена, который, по крайней мере, сослался на труд князя Долгорукова, Нестеренко не ссылается вообще ни на что. Кандидат философских наук не принимает во внимание, что в XIII в. у представителя княжеского рода могло быть три имени: княжеское (языческое), крестильное и иноческое (Ефросинья – именно иноческое имя, нареченное пред смертью, о чем ясно сказано в Новгородской первой летописи[65]).
Нестеренко на летописный текст внимания не обращает, ему и без летописи ситуация видится ясной: раз имени три, так и жены должно быть три. При этом повседневный опыт подсказывает кандидату философских наук, что если человек женится три раза, то в условиях отсутствия средств контрацепции у него должен родиться целый выводок детей от всех трех жен. Но по всему выходит, что детей-то князю рожала одна жена – последняя.
Как же получилось, что две первых никого не родили? В летописи об этом нет ни слова. Загадка? Нет! На помощь Нестеренко вновь приходит его жизненный опыт. Оказывается, у князя Ярослава Всеволодовича были проблемы с детородной функцией! Пожалуй, автор заслуживает степени не только по философским, но и по медицинским наукам. Диагностика половой дисфункции по летописному тексту – это достижение мирового масштаба.
Но как же все-таки князю удалось завести детей от «последней» жены? Если у него, как считает Нестеренко, «с продолжением рода были проблемы»? Как получилось, что в этом браке «дети стали появляться с завидной регулярностью»? Тут-то и кроется самое интересное открытие Нестеренко: Ярослав не был их «биологическим отцом»! Увы, автор не поясняет обстоятельства, при которых жена Ярослава одних только детей мужского пола родила, по летописному счету, 10 человек. Видимо, князь, удрученный детородной проблемой, терпеливо наблюдал, как жена занимается производством потомства с другими, «биологическими» отцами. Причем терпел он этот удивительный процесс на протяжении всей жизни. Терпел, хотя измена жены (или даже только подозрение в измене) по уставу Ярослава – одно из главных оснований для развода[66].
Можно бы предположить, что Ярослав был благодушным и рассеянным рогоносцем, который не подозревал, откуда у его «третьей» жены вдруг в большом количестве стали появляться дети. Но такое предположение противоречит версии самого же Нестеренко. По его мнению, князь Ярослав прекрасно знал, что дети не его. Откуда это известно? По мнению Нестеренко, все очень просто: оказывается, Ярослав детей не любил[67]. То есть, пока жена их «делала» с другим мужчиной (или с другими мужчинами), еще как-то терпел, а потом справиться с собой не смог. Трагедия поистине шекспировского масштаба. В чем же проявлялась эта нелюбовь? Как это можно выяснить по тексту летописи, в котором о любви или нелюбви нет ни слова?
Как уже говорилось выше, неразрешимых вопросов для увлеченного энтузиаста нет. В этом и заключается одно из главных отличий научного подхода от «альтернативного».
Кандидат философских наук дает ответ: то, что Ярослав детей не любил, видно по тому, что он послал их княжить в Новгород, который почему-то представляется Нестеренко каким-то ужасным местом. Но, во-первых, остается неясным, что же в нем такого ужасного? Во-вторых, нужно принять во внимание, что подобным образом поступали и многие русские князья, начиная со Святослава Игоревича. Неужели их всех терзала половая дисфункция и их дети тоже не были родными?
Весьма характерной деталью подхода Нестеренко является элемент конспирологии, являющейся обязательным звеном большинства «альтернативных» концепций. Он пишет: «Остается загадкой, почему советские и вслед за ними российские историки с таким упорством отстаивают умозрительную гипотезу и т. д.». В самом деле, кандидату философских наук не ясно, чего это историки возятся, и «разводят контрреволюцию», когда все так просто и ясно? Не иначе тут кроется страшная тайна!
На самом деле тайны нет никакой. Простота эта кажущаяся и рассыпается как карточный домик при добросовестном взгляде. Так, например, довод о недопустимости близкородственного брака Андрея Ярославича и дочери Даниила Романовича Галицкого не выглядит основательным, если ориентироваться не на современные церковные реалии и не на цитату в моей статье, а на древнерусские тексты. Между тем древнерусские Кормчие, в которых нормировались разрешенные степени брака, оперируют терминами родства только по мужской линии: «Тако есть право уне поимания: брата два – то две колене»[68], что при буквальном их прочтении открывает большие возможности для обхода, ведь Андрей и дочь Даниила принадлежат к разным родам и связаны только через сестер (Анну и Феодосию).