Сонгмин ЧоВозникновение и эволюция концлагерей в Северной КорееСравнение с советским ГУЛАГом
Когда придет конец Северной Корее, ее концентрационные лагеря (иначе Кванлисо) по массовости нарушений прав человека займут свое законное место в одном ряду с нацистскими концлагерями и советским ГУЛАГом [Cha 2012: 170]. Эти концлагеря появились в 1945 году: Ким Ир Сен основал их по советскому образцу, когда под опекой Советского Союза в Северной Корее началось государственное строительство. Каждое событие в истории страны, от Корейской войны до установления династической передачи власти в семье Кимов, влекло за собой увеличение числа и размеров лагерей. На сегодняшний день, по приблизительным подсчетам, в лагерях КНДР содержится от 150 до 200 тысяч заключенных [Hawk 2012: 27]. После страшного голода в середине 1990-х годов сильно увеличилось количество беженцев из Северной Кореи, и по свидетельствам бывших узников стали понятны масштабы и степень нарушений прав человека в этих лагерях[593]. Совет по правам человека ООН (СППЧ) в 2003 году принял резолюцию по правам человека в Северной Корее, осудившую эти нарушения. После этого международное сообщество стало все больше внимания уделять повсеместному и систематическому нарушению прав человека в северокорейских лагерях. В феврале 2014 года Следственная комиссия, учрежденная СППЧ, опубликовала шокирующий доклад о преступлениях правительства Северной Кореи против человечности в масштабах, не имеющих себе равных в современном мире, включая массовые уничтожения, убийства, использование рабского труда, пытки, изнасилования, принудительные аборты и другие формы сексуального насилия [Report 2014: 365].
Большинство исследователей северокорейских лагерей для политзаключенных основное внимание уделяют нарушениям прав человека, и совсем немногие рассматривают причины эволюции самой лагерной системы. Почему за шесть десятилетий истории КНДР от начала государственного строительства и до недавней передачи власти Ким Чен Ыну лагеря так и не прекратили своего существования? Как изменились функции северокорейских лагерей? Как соотносятся политические репрессии или экономический кризис в Северной Корее и эволюция лагерной системы? Как повлияли северокорейские культурные факторы на структуру лагерей? В этой главе мы коснемся всех этих вопросов, обозначив ряд факторов, которые смогут объяснить возникновение северокорейских лагерей и функциональные изменения в них.
Причины возникновения лагерной системы проще всего объяснить тем, что режим семьи Кимов нуждался в политическом орудии для поддержания своей власти, основанной на терроре. Но северокорейские лагеря могли бы исполнить эту репрессивную роль без чрезмерной жестокости, без «коллективной ответственности» и «детоубийств на почве расизма», что не встречалось в других трудовых лагерях, таких как ГУЛАГ. Под первым понятием, иначе ёнчваче, имеется в виду наказание за политическую оппозицию или преступления в течение трех поколений. Под вторым – насильственное проведение абортов или убийство детей северокорейских женщин, депортированных в тюремные лагеря из Китая [Hawk 2012: 40]. Далее в этой главе будет показано, что причина этих отличий кроется в особенностях исторического развития Северной Кореи, ее культуре и традиционных ценностях.
Систематическое сравнение конкретных ситуаций и примеров позволяет нам более четко выявить отличительные черты северокорейской лагерной системы. Метод сравнительно-исторического анализа полезен при обобщении различных проявлений исследуемого феномена, но также помогает понять его уникальность в ходе анализа сходства и различий в его проявлениях на той или иной почве [Skocpol 2003: 412]. Для этого мы сможем воспользоваться накопленными данными о ГУЛАГе, история которого в конце холодной войны была таким же «черным ящиком», как история лагерей Северной Кореи сегодня. Сравнение с ГУЛАГом является основным методом исследования, поскольку за пределами Северной Кореи первичная информация полностью отсутствует. Большая часть сведений о северокорейских лагерях получена от беженцев. Без первоисточников (официальных документов, опубликованных правительством КНДР или мемуаров представителей высшего руководства) мы, однако, не можем с уверенностью сказать, как и почему режим Кимов создавал лагерную систему. Мы можем попытаться заполнить этот пробел, внимательно изучая сходства и различия между Советским Союзом и Северной Кореей и, в частности, обращаясь к истории ГУЛАГа. Хотя выводы, полученные таким образом, нуждаются в подтверждении, в будущем, получив доступ к архивам Северной Кореи, ученые смогут опереться на них, чтобы определить предмет своего исследования.
На начальном этапе государственного строительства пути развития Северной Кореи и Советского Союза были очень похожи, но позже разошлись. Несмотря на тридцать лет разницы, Северная Корея под властью Кимов по своей политической структуре очень напоминала Советский Союз под властью Сталина: тоталитарное государство во главе с единоличным диктатором. Для укрепления своей власти Ким Ир Сен, как и Сталин, репрессировал немало настоящих и воображаемых врагов, что привело к значительному увеличению количества северокорейских концлагерей в 1950-х годах. Однако через десять лет после их создания траектория развития северокорейской лагерной системы заметно отличалась от ГУЛАГа. В советских лагерях случались бунты, а после смерти Сталина их количество сократилось, тогда как в Северной Корее лагерей становится все больше и больше, а ситуация с нарушениями прав человека ухудшается с каждым десятилетием. Советские историки могут спорить о соотношении между карательными, экономическими и политическими функциями ГУЛАГа, но большинство из них согласятся, что эти функции имели место. В Северной Корее, как я убежден, культурные факторы, такие как конфуцианское представление о родственных связях и национальная идеология чучхе, повлияли на развитие лагерной системы больше, чем политические или экономические причины.
Далее я сделаю обзор литературы по северокорейским лагерям, опубликованной на английском и корейском языках, и рассмотрю те факты, которые нам известны на данный момент. Затем я обращусь к стадии формирования северокорейских лагерей на этапе государственного строительства в 1950-х годах и их сходству с ГУЛАГом эпохи Сталина. Я прослежу за тем, как в 1960-х годах росло их количество и усиливалась жестокость обращения с заключенными, тогда как при Хрущеве ГУЛАГ сильно уменьшился в размерах, а закончу сравнением политических и экономических функций северокорейской лагерной системы с аналогичными функциями ГУЛАГа и анализом культурных и идеологических факторов, объясняющих ее отличие от советской.
Что нам известно о северокорейских лагерях?
Фактическая информация о северокорейских лагерях впервые появилась в личных воспоминаниях беженцев из Северной Кореи в 1990-х годах. Например, Кан Чхольхван пробыл в Лагере № 16 десять лет, в 1992 году бежал в Южную Корею и в 2003-м опубликовал свои мемуары. Это была первая книга, в которой описывался распорядок дня заключенных и жестокая реальность северокорейских лагерей. Ан Мён Чхоль был охранником в областной тюрьме Хверён, а ранее работал в четырех разных лагерях. Мемуары Ана, опубликованные в 2007 году, заслуживают особого внимания как первый рассказ о функционировании северокорейских концлагерей с точки зрения тех, кто ими управляет [Ahn 2007].
Книгу Кана перевели на английский язык в 2001 году [Kang, Rigoulot 2005]. Она привлекла внимание всего мира к нарушениям прав человека в северокорейских концлагерях, а в 2004 году Конгресс США принял Закон о правах человека в Северной Корее[594]. Международные организации, такие как Совет ООН по правам человека и правозащитные негосударственные организации (НГО), также занялись изучением ситуации с правами человека в КНДР. Из исследований последних хотелось бы отметить опубликованный Комитетом по правам человека в Северной Корее в 2003 году труд Дэвида Хока «Тайный ГУЛАГ» – за всесторонний анализ функционирования северокорейских концлагерей, сделанный на основе интервью более чем 60 беженцев из Северной Кореи[595].
С ростом интереса к этой проблеме на английском языке были опубликованы новые личные мемуары. Шин Дон Хёк вырос в концлагере и бежал в Южную Корею в 2006 году. История Шина удивительна тем, что он родился у двух заключенных в зоне абсолютного контроля в Лагере № 14. Сейчас известно, что в северокорейских лагерях есть две разных части: зона революционизации и зона абсолютного контроля. Узники в первой зоне арестованы за относительно легкие преступления, например за незаконное слушание южнокорейского радио. Их могут освободить, если заметят прогресс в ререволюционизации или решат, что они вернулись в лоно ортодоксальной северокорейской идеологии. В зоне же абсолютного контроля находятся приговоренные к пожизненному сроку. Северокорейские власти считают, что эти узники политически ненадежны и не заслуживают возвращения в общество[596]. С самого рождения Шин автоматически считался «неисправимым врагом» страны и был обречен на пожизненное заключение. С помощью американского журналиста «Побег из лагеря смерти» Шина в 2012 году сначала опубликовали на английском языке, а затем перевели на корейский[597]. Когда позже Шин сообщил о неточностях в своем рассказе – он находился не только в Лагере № 14, как говорилось в книге, но побывал и в других лагерях, – разгорелась жаркая дискуссия [Shoichet, Park 2015]. Однако все равно остается правдой то, что ему удалось бежать из лагеря и что там он подвергался жестоким пыткам.
На основании этих мемуаров и других свидетельств беженцев из КНДР южнокорейское правительство и НГО, занимающиеся защитой прав человека, опубликовали ряд докладов о системе лагерей в Северной Корее. Корейский институт национального объединения, подведомственный Министерству объединения, с 1996 года ежегодно публикует Белую книгу по правам человека в Северной Корее[598]. «Архив нарушений прав человека в Северной Корее» – НГО, базирующаяся в Сеуле, – в 2011 году опубликовал доклад «Система функционирования северокорейских концлагерей и права человека» [Yoon 2011]. В этом докладе приводится, пожалуй, самое полное описание процедуры ареста и задержания, институционного положения лагерной системы, распорядка дня заключенных, функционирования лагерей и нарушений в них прав человека. В подобных докладах обычно стараются предать широкой огласке повсеместное и систематическое нарушение прав человека в КНДР.
Что касается надежности сведений, предоставляемых беженцами из Северной Кореи, опыт изучения ГУЛАГа до и после того, как открыли архивы, показывает, что к некоторым видам информации, таким как количество заключенных или сравнительное соотношение между разными категориями заключенных в лагере, нужно относиться с крайней осторожностью. Хотя большая часть того, что Александр Солженицын писал о ГУЛАГе, оказалась правдой, наименее точными были количественные данные: количество узников, количество ежегодно освобождаемых узников и так далее [Солженицын 1990]. Почти все, что мы слышим о северокорейских лагерях, больше походит на рассказ Солженицына, а не на официальные архивные материалы, которые в последнее время значительно расширили наше представление о ГУЛАГе.
Несмотря на некоторую неопределенность, возникающую из-за недостижимости первоисточников, мы знаем уже достаточно много о северокорейских лагерях, c того, где они находятся, и до того, как они функционируют. Во-первых, данные о местоположении концлагерей подтверждаются при сопоставлении многочисленных источников информации. Во многих докладах указание на конкретное расположение того или иного лагеря на карте сопровождается данными спутниковой фотосъемки[599]. На этих снимках беженцы из Северной Кореи смогли показать посты охраны, бараки и другие здания.
Во-вторых, удалось установить иерархию мест лишения свободы. От срока приговора и характера преступления зависит, на каком уровне пенитенциарной системы содержатся заключенные[600]. Например, Кванлисо – это тип концлагеря, где большинство заключенных и членов их семей осуждены на пожизненный срок. Он близок ГУЛАГу по размерам и по масштабности использования принудительного труда. Кёхвасо – концлагерь, где политические преступники и члены их семей отбывают длительный, но не пожизненный срок заключения. Семья и друзья заключенных в Кёхвасо знают об их судьбе и местонахождении, в отличие от узников Кванлисо, которые как бы исчезают по воле правительства. В Кёянгсо политзаключенные содержатся вместе с уголовниками, но сроки здесь короче, чем в Кёхвасо.
В-третьих, удалось узнать об организационной структуре управления лагерями. Бовибу, Департамент государственной безопасности КНДР (ДГБ), исполняет роль, близкую ЧК или гестапо в плане организации и управления лагерной системой. В виду нехватки человеческих ресурсов у Бовибу Министерство общественной безопасности КНДР (МОБ), Анчжонбу, присылает подготовленных военных для физической охраны концлагерей. В-четвертых, данные о распорядке дня заключенных в концлагерях можно получить из свидетельств северокорейских беженцев [Oh 2005; Yoon 2011: 318–332].
Тем не менее, как ни странно, причинам возникновения и эволюции северокорейской лагерной системы с исторической точки зрения уделяется крайне мало внимания. Поскольку Северная Корея является тоталитарной системой с единоличной диктатурой, считается само собой разумеющимся, что правительство Кимов развивало собственный вариант концлагерей для устрашения населения. Такое объяснение с точки зрения здравого смысла принимается в основном из-за того, что никто никогда не пытался объяснить причины распространения лагерной системы в КНДР с научной точки зрения иначе, чем устрашением населения. Также отвлекает от попыток понять эволюцию лагерной системы КНДР с исторической точки зрения распространение презентизма в исследовании северокорейских лагерей: моральный долг призывает критиковать систематические нарушения прав человека в Северной Корее, продолжающиеся и в наше время[601].
Чтобы определить основные факторы, влияющие на эволюцию лагерей Северной Кореи, нужно выяснить, каково основное назначение северокорейской лагерной системы, и понять, как оно изменялось со временем. В изучении ГУЛАГа при объяснении его появления и эволюции научная полемика сосредоточилась на соотношении между политическими репрессиями и экономической эксплуатацией. В случае с КНДР такой полемики не наблюдается. Южнокорейские историки пытались сравнивать северокорейские лагеря с ГУЛАГом, но они просто рассматривали параллельно истории двух систем, не анализируя их сходства и различия [Oh 2012: 302–359; Jang 2011: 121–150]. Чем лагеря Северной Кореи отличаются от ГУЛАГа и как сравнение поможет понять своеобразие северокорейской лагерной системы?
Чтобы ответить на эти вопросы, нам нужно проследить историческую эволюцию северокорейской лагерной системы и проанализировать ее связь с политическими событиями и состоянием экономики в стране в течение продолжительного времени. Одновременно мы сможем сравнить ее политические и экономические функции с функциями ГУЛАГа.
Возникновение лагерной системы в Северной Корее
В 1945 году в конце Второй мировой войны Москва установила в Пхеньяне коммунистический режим, КНДР оказалась в зоне влияния Советского Союза, который перебросил туда значительные силы и отправил группу советников. Поддержка Советского Союза позволила руководству Северной Кореи получить международное признание и материальную помощь, чтобы противостоять своим капиталистическим противникам в Южной Корее. Советники из СССР сыграли ключевую роль в подготовке конституции 1948 года, а также многочисленных законов и распоряжений преобразовательного характера [Gause 2012: 91]. Также группа советников познакомила Ким Ир Сена с идеей ГУЛАГа как образца тюремной системы коммунистического режима[602]. Эта информация частично получена от советников по безопасности, отправленных Москвой и принимавших непосредственное участие в становлении северокорейской полицейской системы – среди них был и родившийся в СССР глава северокорейской службы безопасности Пан Хак Се. Согласно архивным изысканиям А. Н. Ланькова, специалиста по истории КНДР, до того, как решением советского Политбюро от 10 сентября 1946 года Пана отправили в Корею, он работал в политическом сыске и разведке в Центральной Азии, возможно в Кзыл-Орде[603]. Используя свой опыт практической работы в карательных органах, Пан сделался ведущей фигурой в репрессивном аппарате государственной безопасности, в который входила и система лагерей[604]. Пример Пана показывает, как глубоко СССР повлиял на построение государственности в КНДР, перенеся туда свою политическую систему.
Строя коммунистическое государство, Северная Корея активно копировала первоначальную коммунистическую программу Советского Союза после большевистской революции. Чтобы уничтожить зажиточных крестьян, кулаков, Советы в 1929 году начали кампанию по раскулачиванию, отнеся их к категории классовых врагов пролетариата. Сталин объявил о ликвидации кулаков как класса и в 1930–1931 годах казнил или отправил в специальные поселения 2 млн крестьян[605]. Северная Корея последовала примеру и провела в 1946 году во всей стране земельную реформу, руководствуясь принципом «свободное присвоение и свободное распределение». Казни не были частым явлением, но в остальном ее программа следовала политике периода большевистской революции 1918–1920 годов и сталинской коллективизации (и советизации на западной окраине СССР после 1939 года) и сочетала разные ее элементы, также объявив землевладельцев классовыми врагами, лишив их собственности, коллективизировав землю и отправив многих из них как «врагов революции» в новые спецлагеря. В северокорейских документах, полученных армией США во время Корейской войны, упоминается о создании в 1950 году 17 спецлагерей для работников принудительного труда [Gause 2012: 126]. Новые тюрьмы КНДР, как и советские колонии и спецпоселения в отдаленных местах вроде Сибири, играли важную роль при подавлении внутреннего сопротивления коммунистической программе установления диктатуры пролетариата на начальной стадии социалистического государственного строительства.
Стиль руководства Ким Ир Сена походил на сталинский. Оба руководителя использовали государственный репрессивный аппарат сначала при переходе к социалистическому государству, а потом как политическое орудие для уничтожения соперников в борьбе за власть. Большой террор был начат Сталиным в 1937–1939 годах для уничтожения потенциальной оппозиции с депортации или расстрела около миллиона представителей военного командования, национальных меньшинств, членов партии, государственных служащих, крестьян, «социально чуждых элементов» и прочих так называемых врагов народа. Точно так же Ким Ир Сен приступил к чистке своих политических противников в Трудовой партии Кореи в начале 1950-х годов. Он устранил членов янъаньской прокитайской фракции, представляемой Цой Чан Иком, и советской фракции, возглавляемой Пак Чан Оком, отправив их в лагеря [Suh 2013: 97]. Как и Сталин, Ким Ир Сен использовал систему лагерей в личных целях как инструмент террора и репрессий для укрепления своей политической власти.
Размеры северокорейских концлагерей сильно увеличились во время Корейской войны 1950–1953 годов. Ким Ир Сен отправил туда много северокорейцев за сотрудничество с вооруженными силами США и Южной Кореи в военное время. Точно так же во время фашистской оккупации Второй мировой войны Сталин испытывал опасения, и обоснованные, и надуманные, что контрреволюционеры будут сотрудничать с быстро приближающимися немецкими войсками. Население, оказавшееся в зоне оккупации, и солдаты Красной армии, попавшие в плен к немцам, вскоре пополнили ряды узников ГУЛАГа. В первые два года после фашистского вторжения массовое освобождение заключенных для пополнения рядов Красной армии, а также чрезвычайный уровень смертности в лагерях значительно сократили население ГУЛАГа, но эти потери быстро восполнились за счет новых задержанных в ходе войны с Германией[606]. Прямо в день немецкого вторжения НКВД издал приказ о создании лагерей усиленного режима для контрреволюционеров и других особо опасных преступников. Точно так же Пхеньян создавал новые концлагеря во время Корейской войны, когда отправляли в тюрьму любого, заподозренного даже в малейшем противостоянии режиму.
Значительное расхождение в развитии ГУЛАГа и северокорейских лагерей отмечается после войн, увеличивших их численность. Так, демографический состав узников ГУЛАГа сильно изменился в послевоенный период после прибытия с недавно присоединенных западных территорий поляков и украинцев. Иностранные заключенные, не испытывавшие ни малейшей лояльности к Советскому Союзу, в последние годы существования ГУЛАГа активно принимали участие в организации мятежей и сопротивления. В лагерях же Северной Кореи после Корейской войны этнический состав практически не изменился, так как большинство иностранных или южнокорейских пленников освободили в обмен на северокорейских военнопленных.
Советский Союз после Второй мировой войны также создавал специальные лагеря, чтобы изолировать в одном месте политических заключенных, что послужило еще одной причиной активизации движения сопротивления в ГУЛАГе [Barnes 2011: 166]. Как следствие, у политзаключенных отпала необходимость бороться за выживание в тюрьмах, где правила диктовали свирепые уголовники[607]. В условиях исключительно политической тюрьмы они смогли организовать восстание против охраны, что положило начало закату ГУЛАГа [Barnes 2011: 213]. В Северной Корее тоже изолировали политических преступников в специальных лагерях, но в отличие от политзаключенных ГУЛАГа они не вели никакой организационной деятельности, поскольку в годы войны их количество было невелико. После Корейской войны репрессивный аппарат только ужесточался по мере укрепления диктаторского режима Ким Ир Сена в ходе борьбы за власть. Ким Ир Сен успешно использовал войну как предлог для уничтожения своих противников и отправил их в специальные лагеря для политических преступников. Перед тем как сосредоточить в своих руках абсолютную власть, Ким Ир Сену пришлось вступить в противоборство с советской и янъаньской фракциями – которых поддерживали, соответственно, СССР и Китай, – а также с фракцией, сформировавшейся из членов бывшей Трудовой партии Южной Кореи (ТПЮК). В августе 1953 года на Шестом пленуме Центрального комитета Трудовой партии Кореи Ким Ир Сен впервые выступил против ТПЮК и арестовал Пак Хон Ёна, занимавшего пост министра иностранных дел, по обвинению в подготовке переворота [Lankov 2013: 13–14].
Различия в послевоенном развитии двух лагерных систем не отменяют того, что возникли они по одним и тем же политическим причинам. Обе системы были частью грандиозных программ по преобразованию общества через уничтожение контрреволюционных сил в масштабах страны. Обе превратились в политические орудия для расправы с личными врагами диктатора в ходе борьбы за власть. А война была тем внешним фактором, который изменил их во многом сходным образом. Эти сходства отражают сильное советское влияние и сознательные попытки Северной Кореи скопировать советскую систему.
Отход от системы ГУЛАГа
Можно утверждать, что процесс отказа от системы трудовых лагерей как мест массового лишения свободы начался в Советском Союзе еще до смерти Сталина. Мятежи заключенных, в том числе длившееся сорок дней Кенгирское восстание, подняли вопрос о целесообразности ГУЛАГа в долгосрочной перспективе[608]. Более того, лагеря ГУЛАГа явно становились экономическим бременем, а не источником дохода. Сокращение продуктивности принудительного труда вместе с нехваткой продовольствия и предметов первой необходимости в стране, а также финансовые затраты на обеспечение лагерей заставили политическую элиту задуматься об экономической целесообразности ГУЛАГа[609].
Смерть Сталина в марте 1953 года и решение его преемника отказаться от сталинского наследия позволили советскому государству решить взрывоопасную проблему ГУЛАГа, закрыв большое количество концлагерей. Неполитические преступники были амнистированы сразу, большинство политзаключенных освободили в середине и в конце 1950-х годов. Наибольшее количество политзаключенных освободили в 1956 году в преддверии и после выступления Хрущева с секретным докладом, осудившим политику Сталина [Добсон 2014: 59–91]. Некоторые черты системы ГУЛАГа сохраняются в российской пенитенциарной системе и сегодня, но она больше не является личным орудием диктатора для осуществления политических репрессий и не используется для массовой эксплуатации труда[610].
В Северной Корее, напротив, лагерная система продолжает существовать уже седьмое десятилетие. Хотя мятежи в ГУЛАГе, аналога которым в КНДР не было, значительно повлияли на разницу в путях развития двух лагерных систем, отличия в принципах передачи власти в каждой из стран также оказали на это свое влияние. Культ личности Ким Ир Сена процветал и во время его правления, и во время правления его сына, Ким Чен Ира, в течение всех 1980-х годов. Вторая мировая война послужила поводом для продолжительного периода расширения ГУЛАГа, и его население достигло своего максимума в начале 1950-х годов, а северокорейские лагеря росли по мере того, как Ким Ир Сену требовалось в очередной раз удостовериться в народной верности. Пхеньян провел целую политическую кампанию для того, чтобы заново разделить все население КНДР согласно новой системе социальной классификации сонбун[611]. Правительство в 1967 году провело исследование, и через три года все население окончательно разделили на три политические группы: лояльный основной класс, подозрительный колеблющийся класс и политически неблагонадежный враждебный класс. По некоторым данным, к этому враждебному классу было отнесено где-то 70 000 человек, и всех их отправили в концлагеря далеко в горах [White Paper 2007].
На встрече Центрального политического комитета Трудовой партии Кореи в марте 1967 года Ким Ир Сен провел еще одну крупномасштабную чистку, направленную против верхушки Капсанской фракции. Начиная с середины 1960-х годов, когда безопасность КНДР находилась под угрозой из-за ухудшения отношений с Китаем во время китайской «культурной революции», некоторые члены Центрального комитета критиковали политику Ким Ир Сена за требование одновременно развивать тяжелую промышленность и оборону страны и распространение культа личности Кима[612]. Поскольку многие из арестованных занимали руководящие посты в органах местного самоуправления, после чистки две трети руководящих должностей на уровне провинций оказались свободными. Как свидетельствуют беженцы из Северной Кореи, в 1960-х годах лагерная система неожиданно сильно выросла в размерах и по количеству лагерей, и по увеличению численности заключенных. В частности, в 1961 году открыли Лагерь № 18 в Пукчхане, а в апреле 1964-го Лагерь № 13 в Чонсоне. В Лагере № 13 было около пяти тысяч заключенных, но, когда их количество увеличилось в четыре раза, его разделили на Лагерь № 12 и Лагерь № 13[613].
Устранив все возможные угрозы своей власти с помощью лагерной системы и приведя большинство граждан в состояние боевой готовности, Ким Ир Сен приступил к реорганизации органов внутренней безопасности. С принятием в 1972 году новой конституции Ким Ир Сен приказал создать отделение тайной полиции и назначил Ким Пен Ха главой Департамента государственной безопасности. Новая организация создала новые концлагеря в районах Кэчхон и Чхонджин. Большинство ненадежных политзаключенных перевели в эти лагеря, и права человека стали нарушаться еще больше[614].
Сосредоточение власти в руках Ким Ир Сена в 1970-х годах обеспечило Ким Чен Иру политическую стабильность для проведения такой же политической кампании в 1980-х годах и в начале 1990-х. Во время его первого публичного появления на Шестом съезде партии в октябре 1980 года его избрали постоянным членом Политбюро, Секретарем ЦК, членом Центрального военного комитета, и это явно говорило о том, что он получил статус преемника[615]. Устанавливая второй культ личности, Ким Чен Ир также начал контролировать органы госбезопасности. Когда состоялась династическая передача власти, некоторые члены правительства выказали признаки неудовольствия или протеста, и Ким Чен Ир опять обратился к лагерной системе. По свидетельству перебежчика из Северной Кореи, бежавшего в апреле 1982 года, в 1980–1982 годах около 15 000 человек было отправлено в политические тюрьмы за несогласие с планом наследования, и Ким Чен Ир открыл еще четыре концлагеря [Heo 2011: 108].
Таким же образом было подавлено сопротивление и повторились масштабные чистки в начале 1990-х годов. Например, в 1992 году Департамент государственной безопасности раскрыл заговор группы недовольных северокорейских военнослужащих, которые готовили переворот 25 апреля во время праздничного парада в честь шестидесятилетия создания Корейской народной армии (КНА)[616]. По словам Чой Чуль Хваля, бывшего полковника КНА, бежавшего из КНДР в 1995 году, после попытки переворота Ким Чен Ир распорядился провести массовые чистки среди офицерского состава. За период с октября 1992 года по июнь 1994 года власти Северной Кореи арестовали или казнили почти 300 из 370 офицеров высокого ранга, а их семьи отправили в Центр заключения политических преступников № 16 [Gause 2012: 127].
С середины 1990-х годов и до начала 2000-х кардинально изменилась обстановка на международной арене, и режиму КНДР пришлось решать проблемы, связанные с безопасностью страны. После падения коммунистического блока и «предательства» Китая, установившего дипломатические отношения с Южной Кореей в 1992 году, Северная Корея оказалась в изоляции. Окончание холодной войны заставило Пхеньян внимательнее следить за северокорейцами – студентами и дипломатами – за рубежом, чтобы они, видя, как другие народы Восточной Европы и Советского Союза утрачивают доверие к своим правительствам, не начали сомневаться в законности власти Кимов. И действительно, количество заключенных из этих групп населения в указанный период увеличилось, большинству из них в вину вменялись идеологические преступления [Oh 2005: 74]. Нет четкого определения того, в чем именно заключается идеологическое преступление. Этот термин как нельзя лучше показывает произвол северокорейского законодательства, единственная задача которого – устранить потенциальных противников режима Кимов.
Смерть Ким Ир Сена 8 июля 1994 года никак не сказалась на лагерной системе, но в 2000-х та перестала расширяться в результате повышенного внимания со стороны мирового сообщества к нарушениям прав человека. Пхеньян официально отрицает существование концентрационных лагерей. Некоторые концлагеря, находившиеся в приграничных районах, были закрыты, а их узники переведены в другие лагеря[617]. Однако нет никаких данных о том, что впоследствии заключенных освободили, а права человека стали нарушать меньше. Наоборот, правительство предпринимает эти шаги, чтобы скрыть массовость нарушений прав человека. Идеологическая борьба с Южной Кореей, где прошли демократические преобразования, продолжается, и режиму Кимов необходимо сохранять верность народа. Передача власти представителю третьего поколения – от Ким Чен Ира Ким Чен Ыну – заставила Пхеньян сохранить лагерную систему. Как следствие, власти усилили полномочия органов безопасности и надзора, а по последним данным, в пяти оставшихся политических концлагерях под управлением ДГБ находится примерно 150 000 человек[618].
Политические и экономические функции советских и северокорейских лагерей
И советская, и северокорейская системы лагерей в самом начале своего существования были во многом похожи, и обе использовались Сталиным и Ким Ир Сеном как политические орудия для утверждения царства террора. Их пути разошлись, когда Хрущев осудил культ личности Сталина, что привело к развалу ГУЛАГа, тогда как династическая передача власти в семье Кимов обеспечила лагерям длительное существование. Насчет роли ГУЛАГа в развитии экономики сейчас ведутся яростные споры. Сыграли ли северокорейские лагеря такую же роль, как ГУЛАГ, в масштабной мобилизации рабочей силы для национальной индустриализации, сказать нельзя за недостатком сведений.
Нельзя отрицать, что ГУЛАГ на ранней стадии советской индустриализации внес значительный вклад в осуществление национальных проектов, таких как строительство Беломорканала, большое число заключенных ГУЛАГа участвовало в строительстве железных дорог, гидроэлектростанций, в добыче угля[619]. Во время Второй мировой войны рабочие силы ГУЛАГа, чтобы удовлетворить возросшую потребность в продукции для фронта, использовались особенно активно[620]. Участие ГУЛАГа в крупномасштабных национальных проектах означает, что экономические причины сыграли не последнюю роль в его расширении.
Однако, как утверждают некоторые ученые, эти проекты могли не иметь первостепенного значения [Khlevniuk 2004: 344]. Э. Эпплбаум, например, предполагает, что морской путь из Балтийского в Белое море вовсе не был так крайне необходим [Эппл-баум 2006: 98]. О. В. Хлевнюк, признанный авторитет в области истории ГУЛАГа, также считает, что не всегда понятно, насколько важны были эти стройки, на которых погибло столько заключенных: невозможно оценить экономический вклад концлагерей с точки зрения капиталовложения [Khlevniuk 2004: 344–336]. Несомненно, в последние годы существования системы массового заключения ГУЛАГ был скорее экономическим бременем, чем приносил доход [Добсон 2014: 14][621]. Крупнейшие политически мотивированные события, например массовые расстрелы 1937–1938 годов, также заставляют усомниться в том, действительно ли советское правительство в первую очередь стремилось просто использовать принудительный труд в экономических целях, так как значительная часть сотен тысяч расстрелянных людей была трудоспособными мужчинами, многие из них – квалифицированные специалисты [Khlevniuk 2004: 185]. Эпплбаум делает вывод, что задачей ГУЛАГа было подавление малейшего проявления оппозиции и укрепление личной власти верховного вождя [Khlevniuk 2004: 330].
В конечном счете спор о том, чем объяснять ГУЛАГ – политическими функциями или экономической эффективностью, – проблема курицы и яйца. Сторонники того, что становление системы обусловлено политическими репрессиями, утверждают, что советское руководство только позже осознало, что лагеря могут дать экономически полезную рабочую силу. Те же, кто подчеркивает роль экономики, уверены, что с самого начала советское руководство намеревалось массово использовать трудовые ресурсы для освоения далеких районов с неблагоприятными погодными условиями и сильно пересеченной местностью. Они считают, что политические чистки ужесточались из-за экономических потребностей. Решение вопроса, что было первично, а что вторично, выходит за рамки данного исследования[622]. Обе стороны признают, что рабочая сила ГУЛАГа использовалась в реализации национальных проектов по индустриализации страны и его важность для экономики отрицать нельзя.
Северокорейские лагеря не сделали такого вклада в индустриализацию страны, какой сделал ГУЛАГ для СССР. Рост количества концлагерей в Северной Корее явно соотносится с укреплением власти и ее передачей правящим режимом Кимов. Но экономика КНДР с конца 1970-х до середины 1990-х переживала спад, потом был кризис, несмотря на расширение лагерной системы, что позволяет предположить отрицательное или незначительное соотношение между этим расширением и экономическим развитием страны. По сведениям, полученным от беженцев, в лагерях в небольших количествах производили товары широкого народного потребления, такие как бакалея, одежда и мебель, то есть Пхеньян не использовал заключенных на грандиозных стройках, сравнимых с Беломорканалом в Советском Союзе[623]. Наоборот, вид промышленной деятельности каждого концлагеря преимущественно зависел от его местоположения. Например, в районах, богатых полезными ископаемыми, заключенные работали на рудниках. В других местах они занимались сельским хозяйством или скотоводством [Yoon 2011: 334–337[624]]. Лагерная экономика КНДР, судя по всему, в основном производит товары широкого потребления для страны, а также занимается самообеспечением [Yoon 2011: 333]. Ее вклад в экономику страны даже не стоит и сравнивать со вкладом ГУЛАГа [Oh 2012: 345].
Если сравнить территорию Северной Кореи с территорией Советского Союза, понятно, что необходимости в грандиозных стройках, таких как Беломорканал, или в освоении просторов, вроде Сибири, там не было. Хотя беженцы из Северной Кореи ссылались на слухи о том, что заключенные участвовали в строительстве таких сооружений, как дамбы, подземные туннели, атомные или иные военные сооружения, но экономическое влияние этих строек вряд ли сопоставимо с влиянием ГУЛАГа на индустриализацию в СССР[625]. Вместо этого КНДР смогла мобилизовать широкие народные массы в качестве рабочей силы, как это сделал Китай во время Большого скачка. Северная Корея приступила к осуществлению кампании «Чхоллима» в 1957 году, что явилось началом стремительной индустриализации с массовой мобилизацией населения[626]. Под лозунгом «Один за всех, все за одного» мобилизовывались все имевшиеся рабочие силы всех секторов промышленности. Учитывая масштабы мобилизации, небольшой размер страны и высокую плотность населения, кажется вполне вероятным, что правительство КНДР не смешивало политзаключенных с гражданами, чей трудовой вклад назывался героическим или революционным. Хотя когда-нибудь архивные данные и прольют свет на этот вопрос, крайне маловероятно, что вклад северокорейских лагерей в индустриализацию окажется сопоставимым с вкладом ГУЛАГа.
Другими словами, в отличие от ГУЛАГа расширение лагерной системы Северной Кореи не зависело от экономики. Несмотря на сходство политических причин, которые привели к их созданию, хозяйственная деятельность лагерей в КНДР имела меньшее значение, чем в Советском Союзе. Хотя укрепление единоличной диктатуры совпадает с увеличением количества лагерей, до конца неясно, какие еще факторы, если не экономические, обусловили длительность их существования и особо жестокое нарушение прав человека. Чтобы объяснить отличительные черты северокорейских лагерей, нам нужно рассмотреть влияние на их эволюцию традиционной культуры и разработанной на местной почве идеологии.
Культурные и идеологические факторы в лагерной системе Северной Кореи
В корейской культуре особую важность имеют кровные узы. И действительно, северокорейская политика выражает корейскую социальную традицию почти во всех отношениях, что отличает ее от политической культуры Советского Союза. Например, Ким Ир Сен ссылался на конфуцианские понятия сыновней почтительности (хе) к родителям и абсолютной верности (чжун) родине, а не на коммунистические понятия классового антагонизма или классовой борьбы, к которым прибегают советские лидеры вместе с призывами к социалистическому патриотизму и верности государству[627]. Возвышая конфуцианские ценности благополучной семьи до государственного уровня, Ким Ир Сен, по идее, превратил все северокорейское общество в единую семью во главе с ним самим (отцом) и Трудовой партией Кореи (матерью)[628]. Таким образом, объектами сыновней почтительности и абсолютной верности становится верховный вождь и государственные партийные органы. Права человека рассматриваются как награда, пожалованная вождем и отцом [Song 2011: 176]. В культе личности Сталина вождь тоже воспринимался как отец, чья фигура выражала экономические и социальные связи, через которые граждане получали обычные товары и услуги как дар от щедрого руководителя [Brooks 2000: 15]. Но в Северной Корее отношения межу верховным вождем и его подчиненными более тесно связаны воображаемыми кровными семейными узами. Столь важная роль, придаваемая конфуцианским семейным ценностям, способствовала распространению лагерной системы и наиболее жестокому нарушению прав человека в Северной Корее.
Ёнчваче (коллективная вина) и принудительные аборты ради соблюдения чистоты расы как раз показывают важность семейных ценностей. Ёнчваче основывается на древней вере в то, что потомки политических диссидентов с большой вероятностью унаследуют антиправительственные идеи и, если их не уничтожить, будут мстить за своих родителей. В Советском Союзе на родственниках репрессированных не ставили несмываемое клеймо. Сталин в 1935 году, говоря о детях лишенцев, произнес знаменитую фразу о том, что сын не отвечает за своего отца [Fitzpatrick 1999: 130]. Ким Ир Сен же, напротив, в 1972 году приказал уничтожать потомков диссидентов вплоть до третьего поколения[629]. Поэтому в концлагеря КНДР вместе с осужденными политическими преступниками отправляют целые семьи. Недавние репрессии против Ян Сон Тэка в 2014 году коснулись также его семьи и окружения, что подтверждает живучесть системы ёнчваче и в Северной Корее Ким Чен Ына [Gause 2015: 3; Cathcart 2013]. Это во многом объясняет разительное увеличение лагерей в критические моменты северокорейской истории.
Широкое распространение принудительных абортов и детоубийств стало возможным из-за присущей культуре Северной Кореи одержимости чистотой крови внутри семьи[630]. После ужасного голода в середине 1990-х годов значительно увеличилось количество случаев продажи северокорейских женщин «в брак» китайским фермерам[631]. Китайская полиция репатриирует их на родину, где правительство отправляет их в лагеря. По свидетельствам перебежчиков из Северной Кореи, в случае беременности таких женщин принуждают к абортам, чтобы «китайское семя» не взросло на северокорейской почве[632]. Нет никаких данных о том, что подобные преступления столь же систематически и в таких же масштабах происходили в ГУЛАГе[633].
Характерное для культуры Северной Кореи внимание к семье и родственным связям привело к отказу общества видеть в заключенном человека, он становился «нечленом семьи». Осужденных предателей великого вождя-отца и партии-матери ждала судьба хуже, чем осужденных убийц: полное исключение из общества без малейшей надежды на возвращение. Классовая система КНДР, которая сильно отличается от классовой системы советского общества под властью Сталина, также оказала значительное влияние на формирование этих различий [Szalontai 2006: 16]. Как отмечалось выше, в Северной Корее только 30 % населения классифицировались как верная «основа», 40 % считались подозрительными колеблющимися, а 30 % – политически неблагонадежным враждебным классом. В Советском Союзе в 1920-х – начале 1930-х годов только 3,5–3,9 % всех потенциальных избирателей были лишенцами (т. е. лишенными гражданских прав) [Szalontai 2006: 217][634]. Как следствие, большинство жителей КНДР пребывали в постоянном страхе, что за их лояльностью пристально следит правительство. При такой социальной структуре в худшем положении находились заключенные лагерей. Враждебный класс хотя бы еще считался частью нормального северокорейского общества, а заключенные вообще исключались из социальной пирамиды. Таким образом, они были намного более изолированы и бесправны, чем контрреволюционеры ГУЛАГа. Иначе говоря, они не считались полноценными людьми. Власти специально готовили охранников лагеря относиться к узникам именно так. Тем, что заключенные считались недостойными жить как люди, тюрьмы КНДР больше походят на нацистские концлагеря, чем на ГУЛАГ. Дискриминация внутри одной этнической группы никак не связана с коммунистической идеологией, в отличие от полей смерти в Камбодже; единственный критерий – субъективно воспринимаемая верность семье Кимов[635].
Северокорейскую идеологию чучхе тоже можно считать причиной крайней жестокости нарушений прав человека в концлагерях. Чучхе, дословно «самодостаточность», – важнейшая составляющая северокорейского мировоззрения. После советско-китайского раскола и разногласий, возникших между этими двумя странами и КНДР в 1960-х годах, Ким Ир Сен решил отойти от марксизма-ленинизма и на Пятом съезде партии в ноябре 1970 года принял чучхе как официальную идеологию[636]. Три столпа чучхе: идеологическая независимость, экономическая самодостаточность и самостоятельное обеспечение государственной безопасности. Под влиянием этой идеологии КНДР стала крайне националистическим государством. Правительство дополняет идеологию чучхе понятием органического общества, изображая Северную Корею как единый социально-политический живой организм, где верховный вождь, партия и народные массы объединены кровными узами. Верховный вождь выполняет роль мозга, а народ – это его тело и конечности. Народ должен повиноваться вождю-мозгу, тело и конечности не могут существовать без него. Заключенные лагерей, таким образом, воспринимаются отделенными от единого тела органического общества, недостойными жизни. Если следовать такой логике, высокая смертность и чрезмерная жестокость в нарушении прав человека в лагерях вполне допустимы.
При коммунизме советского толка в классовой борьбе участвуют рабочие и их враги. Права человека в полной мере даны только пролетариату, у буржуазии и империалистов правительство может на законном основании их отобрать [Song 2011: 25]. Однако Северная Корея отошла от этих марксистских взглядов и отказалась от классового понимания прав. Почитание Ким Ир Сена как доброго правителя противоречит учению марксизма, но вписывается в конфуцианскую концепцию доброго правительства [Song 2011: 143]. Чучхе – основанная на преданности форма социальной стратификации, заменившая классовое сознание; при внесении поправок в конституцию в 2009 году Северная Корея официально отказалась от коммунизма. Преданность Ким Ир Сену стала единственным критерием, дающим людям права человека. Именно национальная идеология чучхе вместе с элементами конфуцианства больше всего повлияла на эволюцию лагерной системы в Северной Корее.
Лагеря в Северной Корее существуют уже более шестидесяти лет, в два раза дольше ГУЛАГа и в пятнадцать раз дольше Освенцима. В этой главе была сделана попытка объяснить историческую эволюцию лагерной системы КНДР через сравнение с ее прототипом, ГУЛАГом. Вслед за Сталиным Ким Ир Сен использовал лагеря как инструмент укрепления своего царства террора. После смерти Сталина и последующего возвышения Хрущева ГУЛАГ прекратил свое существование. В Северной Корее, наоборот, при наследственной передаче власти размеры лагерей только увеличились. В этой главе были сделаны выводы, что ГУЛАГ можно объяснить политическими и экономическими факторами, а на эволюцию лагерей Северной Кореи повлияли культурные факторы, роль которых в СССР не заметна. Отличительные черты северокорейской лагерной системы сложились под влиянием важных для конфуцианства идей семейной иерархии и сыновней почтительности, а также самобытной идеологии чучхе. От ареста защищает лишь абсолютная преданность семье Кимов, а культурные представления позволяют арестовывать одновременно представителей трех поколений одной семьи. Таким образом, благодаря культуре и идеологии лагерная система зажила собственной жизнью, перестав выступать исключительно в роли репрессивного аппарата.
При изучении северокорейских лагерей неизбежно возникают серьезные вопросы об отношении тоталитаризма и концентрационных лагерей. В своей эпохальной книге об истоках тоталитаризма Х. Арендт пишет, что концентрационные лагеря являются «поистине центральным институтом организованной тоталитарной власти», где пропаганда становится излишней, как и сама человечность, а лагерь превращается в памятник идеологической незыблемости тоталитарного режима [Арендт 1996: 569]. Кроме той задачи, которую Арендт определила как первостепенную в распространении террора, у концлагерей нацистской Германии и Советского Союза были и другие, не менее важные. Нацистские лагеря смерти вполне очевидно были направлены на геноцид европейского еврейства, а советское руководство значительно расширило ГУЛАГ, приступив к форсированной индустриализации и крупномасштабному строительству. В КНДР у лагерей, по видимости, нет иных практических функций, кроме изоляции потенциальных несогласных и устрашения общества. Вместо этого на основе культурных факторов сформировалась своеобразная логика: как верховное руководство передается в трех поколениях, так и политических преступников следует наказывать в трех поколениях. Традиционная важность генеалогии и чистоты крови, переосмысленная в виде политической идеологии чучхе, в северокорейских лагерях привела к принудительным абортам и детоубийствам. Эти отличительные черты лагерей Северной Кореи не служат никакой практической цели. То, что это продолжает происходить, наводит на мысль, что распространение лагерей, возможно, в чем-то отражает традиционную культуру и характерные особенности возникшей на местной почве идеологии. Если это так, то система может просуществовать намного дольше других, ей подобных.
Сравнение лагерей КНДР и ГУЛАГа не только освещает особенности первых, но наводит на новые мысли для исследования последних. В этой главе говорилось, что конфуцианство повлияло на эволюцию северокорейской лагерной системы, но влияние культурных факторов на отношение к заключенным и в ГУЛАГе, и в пенитенциарной системе в целом остается слабо изученным.
Продолжается спор о соотношении экономических и политических факторов в истории ГУЛАГа. Ни один специалист по ГУЛАГу не станет совсем игнорировать культурные факторы, но стоит рассмотреть его и с точки зрения причинно-следственных связей, а не просто оценивая смысловое содержание [Skocpol 2003: 414]. В общем, при изучении причин возникновения репрессивных структур авторитарных режимов культурные факторы заслуживают равного внимания[637]. В частности, влияние конфуцианской культуры на обращение с заключенными в китайском варианте ГУЛАГа, лаогае, может стать еще одной темой для будущего исследования, особенно в сравнении с КНДР. Понимание истории возникновения и эволюции мест заключения крайне важно для всех, кто занимается изучением прав человека в целом или только в Северной Корее.
Источники
Солженицын 1990 – Солженицын А. И. Архипелаг ГУЛАГ, 1918–1956. Опыт художественного исследования. М.: Новый мир, 1990.
Харден 2015 – Харден Б. Побег из лагеря смерти / Пер. с англ. Д. Куликова. М.: Эксмо, 2015.
Библиография
Арендт 1996 – Арендт Х. Истоки тоталитаризма / Пер. с англ. И. В. Борисовой, Ю. А. Кимелева, А. Д Ковалева, Ю. Б. Мишкенене, Л. А. Седова. М.: ЦентрКом, 1996.
Виола 2010 – Виола Л. Крестьянский ГУЛАГ: Мир сталинских спецпоселений / Пер. с англ. Е. Осокиной. М.: РОССПЭН; Фонд «Президентский центр Б. Н. Ельцина», 2010.
Добсон 2014 – Добсон М. Холодное лето Хрущева: возвращенцы из ГУЛАГа, преступность и трудная судьба реформ после Сталина / Пер. с англ. Д. А. Благова. М.: РОССПЭН, 2014.
Эпплбаум 2006 – Эпплбаум Э. ГУЛАГ. Паутина большого террора / Пер. с англ. Л. Мотылева. М.: Московская школа политических исследований, 2006.
Ahn 2007 – Ahn M.-Ch. Bukkan jeongchibum suyongso kyungbi daewon ui suki (The Memoir of a Former North Korean Political Prison Guard). Seoul: Shidae Jungshin, 2007.
Barenberg 2014 – Barenberg A. Gulag Town, Company Town: Forced Labor and Its Legacy in Vorkuta. New Haven: Yale UP, 2014.
Barnes 2011 – Barnes S. Death and Redemption: The Gulag and the Shaping of Soviet Society. Princeton, NJ: Princeton UP, 2011.
Borodkin, Ertz 2003 – Borodkin L., Ertz S. Coercion versus Motivation: Forced Labor in Norilsk // The Economics of Forced Labor: The Soviet Gulag / Ed. P. R. Gregory and V. Lazarev. Stanford, CA: Hoover Institution Press, 2003.
Brooks 2000 – Brooks J. «Thank You, Comrade Stalin!» Soviet Public Culture from Revolution to Cold War. Princeton, NJ: Princeton UP, 2000.
Byrne 2015 – Byrne L. North Korean Defection by the Numbers // NK News. 2015. July 8. URL: https://www.nknews.org/2015/07/north-korean-defection-by-the-numbers (дата обращения: 28.10.2019).
Cathcart 2013 – Cathcart A. The Fall of Jang Song-Taek // The National Interest. 2013. December 11. URL: http://nationalinterest.org/commentary/ the-fall-jang-song-taek-9539 (дата обращения: 31.10.2019).
Cha 2012 – Cha V. The Impossible State: North Korea, Past and Future. New York: Ecco Books, 2012.
Cohen 2014 – Cohen R. China’s Forced Repatriation of North Korean Refugees Incurs United Nations Censure // International Journal of Korean Studies. 2014. Vol. 18. № 1. Brookings. July 7. URL: http://www.brookings. edu/research/opinions/2014/07/north-korea-human-rights-uncohen (дата обращения: 31.10.2019).
Collins 2012 – Collins R. Marked for Life: Songbun – North Korea’s Social Classification System. Washington, DC: Committee for Human Rights in North Korea, 2012.
David-Fox 2004 – David-Fox M. On the Primacy of Ideology: Soviet Revisionists and Holocaust Deniers (In Response to Martin Malia) // Kritika: Explorations in Russian and Eurasian History. 2004. Vol. 5. № 1. Р. 81–105.
Do, Kim, Han, Lee, Hong 2015 – Do K., Kim S.-A., Han D., Lee K.-S., Hong M. White Paper on Human Rights in North Korea 2015. Seoul: Korean Institute for National Unification, 2015.
Fitzpatrick 1993 – Fitzpatrick S. Ascribing Class: The Construction of Social Identity in Soviet Russia // Journal of Modern History. 1993. Vol. 65. № 4. Р. 745–770.
Fitzpatrick 1999 – Fitzpatrick S. Everyday Stalinism: Ordinary Life in Extraordinary Times. Soviet Russia in the 1930s. New York: Oxford UP, 1999.
Gause 2012 – Gause K. Coercion, Control, Surveillance, and Punishment: An Examination of the North Korean Police State. Washington, DC: Committee for Human Rights in North Korea, 2012.
Gause 2015 – Gause K. North Korean House of Cards: Leadership Dynamics under Kim Jong-un. Washington, DC: Committee for Human Rights in North Korea, 2015.
Gregory 2003 – Gregory P. R. An Introduction to the Economics of the Gulag // The Economics of Forced Labor: The Soviet Gulag / Ed. P. R. Gregory and V. Lazarev. Stanford, CA: Hoover Institution Press, 2003. Р. 1–21. The Gulag 2012 – The Gulag behind the Goose-Steps // The Economist. 2012. April 12. URL: http://www.economist.com/node/21553090 (дата обращения: 31.10.2019).
Hawk 2012 – Hawk D. The Hidden Gulag. Washington, DC: Committee for Human Rights in North Korea, 2012.
Hawk 2015 – Hawk D. Hidden Gulag VI: Gender Repression and Prisoner Disappearance. Washington, DC: Committee for Human Rights in North Korea, 2015.
Heo 2011 – Heo Man-Ho. Kukje ingwon bub ul kijun uro barabon bukhan ui jungchibum suyongso (North Korean Political Prison Camps: A View Based on International Norms of Human Rights) // Sahoe gwahak damron gua jungchaek (Social Science Discourse and Policy). 2011. Vol. 4. № 1 (на кор. яз.).
Ivanova 2000 – Ivanova G. Labor Camp Socialism: The Gulag in the Soviet Totalitarian System. Armonk, NY: M. E. Sharpe, 2000.
Jang 2011 – Jang K. Bukhan ui Gangje Suyongso wa Dokyil yi Juneun Kyohun (North Korea’s Prison Camps and Lessons from Germany) // Unification Strategy. 2011. Vol. 11. № 1.
Kang, Rigoulot – Kang Ch., Rigoulot P. The Aquariums of Pyongyang: Ten Years in the North Korean Gulag. New York: Basic Books, 2005.
Kang 2011 – Kang J. Political Uses of Confucianism in North Korea // Journal of Korean Studies. 2011. Vol. 16. № 1. Р. 63–87.
Khlevniuk 2004 – Khlevniuk O. V. The History of the Gulag: From Collectivization to the Great Terror / Trans. by Vadim A. Staklo. New Haven: Yale UP, 2004.
Kim 2013 – Kim D. Three Generations of Punishment: The Atrocities Being Committed in North Korea // Point of View. 2013. January 25. URL: http://www.bbnpov.com/?p=904 (дата обращения: 31.10.2019).
Kim 2009 – Kim Sung-bo et al. Sajin gwa gurim uro bonun bukkan hyundaesa (North Korea’s Modern History in Picture and Painting). Seoul: Unjin Jishik House, 2009.
Kim 2010 – Kim M. Escaping North Korea: Defiance and Hope in the World’s Most Repressive Country. Lanham, MD: Rowman and Littlefield, 2010.
Lankov 2002 – Lankov A. From Stalin to Kim Il Sung: The Formation of North Korea, 1945–1960. New Brunswick, NJ: Rutgers UP, 2002.
Lankov 2012 – Lankov A. Pang Hak-Se: Founder of NK Security Police // Korea Times. 2012. February 22. URL: http://www.koreatimes.co.kr/www/ news/issues/2016/01/363_105493.html (дата обращения: 28.10.2019).
Lankov 2013 – Lankov A. The Real North Korea. New York: Oxford UP, 2013.
Lee 2001 – Lee J. Hyundae bukkan ui yihae (An Understanding of Modern North Korea). Seoul: Yeoksa Bipyeongsa, 2001.
Mochulsky 2012 – Mochulsky F. V. Gulag from the Inside // Gulag Boss: A Soviet Memoir / Trans. and ed. Deborah Kaple. New York: Oxford UP, 2012.
Myers 2011 – Myers B. The Cleanest Race: How North Koreans See Themselves and Why It Matters. Brooklyn, NY: Melville House, 2011.
Oh 2005 – Oh K. Bukhan inkwon chimhae ui gujojeok shiltae-e guanhan yeongu. Analysis of North Korea’s Structural Human Rights Violations, with a Focus on Political Prisons. MA diss. Korea University, 2005.
Oh 2012 – Oh K. Soryeon, Bukhan, Jungguk ui jeongchibum suyongso bigyo (A Comparison of the Soviet, North Korean, and Chinese Political Prisons) // Research on North Korean Human Rights Policy. Seoul: Korea Institute of National Unification, 2012.
Pallot 2008 – Pallot J. Continuities in Penal Russia: Space and Gender in Post-Soviet Geography of Punishment // What Is Soviet Now? Identities, Legacies, Memories / Ed. Th. Lahusen and P. H. Solomon. Münster: Lit, 2008. Р. 234–256.
Pallot 2015 – Pallot J. The Topography of Incarceration: The Spatial Continuity of Penality and the Legacy of the Gulag in Twentieth- and Twenty-First Century Russia // Laboratorium: Russian Review of Social Research. 2015. Vol. 7. № 1. Р. 25–50.
Report 2014 – Report of the UN Commission of Inquiry on Human Rights in the Democratic People’s Republic of Korea. February. 2014. VII. Para. 1211.
Shoichet, Park 2015 – Shoichet C. E., Park M. North Korean Prison Camp Survivor Admits Inaccuracies, Author Says // CNN. 2015. January 20. URL: https://edition.cnn.com/2015/01/18/asia/north-korea-defector-changes-story/ (дата обращения: 28.10.2019).
Skocpol 2003 – Skocpol T. Doubly Engaged Social Science: The Promise of Comparative Historical Analysis // Comparative Historical Analysis in the Social Sciences / Ed. James Mahoney and Dietrich Rueschemeyer. New York: Cambridge UP, 2003. Р. 407–428.
Son 2003 – Son G. Kim Jong-il Report. Seoul: Bada, 2003.
Song 2011 – Song J. Human Rights Discourse in North Korea: Post-Colonial, Marxist, and Confucian Perspectives. New York: Routledge, 2011.
Stanton 2007 – Stanton J. Can They Do It? A Brief History of Resistance to the North Korean Regime. URL: https://freekorea.us/2007/03/06/can-they-do-it-a-brief-history-of-resistance-to-the-north-korean-regime/ (дата обращения: 30.10.2019).
Suh 2013 – Suh J. Origins of North Korea’s Juche: Colonialism, War, and Development. Lanham, MD: Rowman and Littlefield, 2013.
Szalontai 2006 – Szalontai B. Kim Il Sung in the Khrushchev Era: Soviet-DPRK Relations and the Roots of North Korean Despotism, 1953–1964. Stanford, CA: Stanford UP, 2006.
UN North Korea Report 2014 – UN North Korea Report Main Findings // BBC News. 2014. February 17. URL: http://www.bbc.com/news/world-asia-26223180 (дата обращения: 31.10.2019).
White Paper 2007 – White Paper on Human Rights in North Korea. Seoul: Korean Institute for National Unification, 2007.
Yoon 2011 – Yoon Y. et al. Bukkan jungchibum suyongso ui unyungchegye wa inkwon shiltae (North Korean Prison Camps’ Operational System and Human Rights Situations). Seoul: Archives of North Korean Human Rights Record, 2011.
Сонгмин Чо – доцент Азиатско-Тихоокеанского центра исследований безопасности имени Дэниела К. Иноуэ, специализируется на политике Китая и Северной Кореи. Сонгмин Чо родился в Южной Корее, получил степень магистра в области международных отношений в Пекинском университете и докторскую степень в области государственного управления в Джорджтаунском университете.