VI век стал свидетелем продолжения противостояния язычества натиску христианства, особенно во вновь образованных королевствах франков, бургундов, вестготов и лангобардов, где правили германцы, принявшие христианство не так давно и придерживавшиеся его традиций не так рьяно, как покоренные ими латинские народы. Источниками по истории колдовства того периода являются «История франков» Григория Турского и жития некоторых святых, но наиболее значимыми материалами являются письма пап и епископов, обеспокоенных пережитками язычества, постановления церковных соборов и законы новых германских королевств.
Эти законы показывают слияние традиционных германских обычаев и кодифицированного римского права под влиянием христианской морали, результатом чего, в отношении истории ведовства, является смешение греха язычества со светским преступлением. Языческим обрядам и обычаям противостояли самые грозные силы, существовавшие в то время: христианские короли германцев, которые опирались на авторитет Кодекса Феодосия, Отцов Церкви, Нового и Ветхого Заветов. К VI веку в христианизированных германских странах язычество в организованных формах почти исчезло (иной была ситуация в не обращенных в христианство англосаксонских королевствах, немецкой Саксонии и Баварии). Тем не менее древние обряды и обычаи, лишь слегка прикрытые христианством, продолжали жить, а в некоторых местах открыто поклонялись идолам[102].
Из всех традиций поклонения старым богам наибольшую неприязнь у образованных христиан вызывали приношение в жертву животных и ритуальное поедание освященной пищи (idolothytes): они напоминали о великих гонениях со стороны языческих римских императоров, во время которых христиан заставляли под угрозой смерти поедать жертвенное мясо. Законы, принятые в VI веке и запрещающие жертвоприношения, демонстрируют успех Церкви в трансформации языческих богов в демонов; хотя некоторые из обвинений относятся к богам или духам, другие называют этих духов демонами. Эта трансформация особенно очевидна в Lex romana Visigothorum[103], или Бревиарии Алариха II, короля вестготов, который в 506 году адаптировал Кодекс Феодосия к нуждам своего народа. Запрет на жертвоприношения в Кодексе был предусмотрительно изменен вестготским королем, чтобы приравнять жертвоприношение к поклонению демонам. Поскольку языческие жертвоприношения были обычным явлением как в Испании VI века, так и в Галлии[104], это изменение было вполне ощутимым.
Языческие праздники сохранялись, как и – в отдельных случаях – жертвоприношения духам. Наиболее важную роль в развитии ведовства сыграли обряды плодородия, связанные с Дианой или Гекатой, празднества по четвергам, которые позднее стали излюбленным днем для шабашей ведьм, и охотничьи праздники первого января. То, что некоторые рассматривали праздник охоты не просто как ритуальный маскарад, а как реальное превращение человека в зверя, ясно из осуждающих слов Цезария[105]: «Какой разумный человек мог бы поверить, что он найдет людей в здравом уме, которые захотят превратиться в оленя или другого дикого зверя?»[106] Постановления соборов и Цезарий свидетельствуют о новогоднем обычае трансвестизма, когда мужчины переодевались женщинами, – маскараде, вероятно, происходящем из какого-то обряда плодородия. Оргии на пирах, сопровождающихся песнями, танцами и сексуальными утехами, были продолжением древних вакханалий и прообразами шабаша ведьм[107].
В VI веке обозначились другие компоненты идеи ведьм. Согласно «Истории готов» Иордана, первые гунны произошли от женщин и инкубов – легенда, которую часто повторяли в Средние века. Инкубы – похотливые ангелы, которые вступают в интимную связь с женщинами, – появляются в многочисленных трудах Отцов Церкви, а самые ранние упоминания об инкубах в связи со сношениями между духами и людьми можно также встретить в историях греков, римлян и иудеев времен изгнания из Вавилона. В германских законах VI и VII веков стриги и ламии определены как кровососущие ночные духи из древности, которые всегда полностью отличаются от ведьмака, maleficus, или herbarius (травника), из чего следует, что колдуны редко ассоциировались со злыми духами. Это верно, например, для Испании, где ламии, которые вовсе не считались людьми, отождествлялись с нимфами или даже с Минервой. И все же эта тонкая грань со временем начала стираться. Иногда слово «ламия» использовалось для перевода германского hagazussa, что означает «человек», и в некоторых законодательных актах стриги и ламии приравнивались к другим порочным женщинам, таким как проститутки.
Намек на идею полета также появляется в Салическом законе[108], где стрига толкуется как fara («тот, кто находится в движении»)[109]. По причине связи ведьм с кровопийцами-стригами их стали отождествлять с каннибалами. Позднее каннибализм станет одним из важнейших элементов ведовства. За подобное деяние Салический закон устанавливал, безусловно, смехотворное наказание – штраф в размере двухсот шиллингов. Штрафовались также мужчины, которые приносили котел к месту, где проходили пиры ведьм[110].
Последней лептой, которую VI век внес в создание образа ведовства, стала греческая легенда о договоре Феофила с дьяволом. Хотя легенда была переведена на латынь только спустя два столетия и не оказывала никакого влияния на развитие западноевропейской традиции ведовства, она демонстрирует, что идея договора с дьяволом уже тогда присутствовала как в народной, так и в теологической традиции раннего Средневековья.
В VII веке количество документов о ведовстве, как и о других явлениях, уменьшилось, особенно в Северной Европе. Англосаксонские королевства все еще находились в процессе становления, а государство и церковь Меровингов переживали серьезный внутренний раскол и упадок, который продлится вплоть до начала VIII века. Даже на юге Италия все еще переживала последствия разрушительных войн между византийцами и лангобардами, а папство по-прежнему зависело от императора в Константинополе. Следовательно, наибольшая активность в светском и церковном законотворчестве наблюдалась в Испании, где Вестготское королевство находилось на пике своего расцвета вплоть до краха и арабского завоевания в 711–713 годах.
Скудость источников VII века отчасти могут компенсировать Покаянные книги. Появившись в Ирландии и быстро получив широкое распространение, они вскоре разошлись в различных формах по всей Европе. Эти книги, в которых подробно описываются грехи и устанавливается наказание за них, подходящее для каждого, обычно рассматривают колдунов как преступников во многом так же, как это делали светские законы: их грехом обычно считался физический вред, который они наносили другим людям или их имуществу, а не их связь с демонами. В целом пережитки языческих практик по-прежнему были в центре внимания большинства источников того периода, и трансформация старых богов и духов в демонов еще не была завершена.
Следовательно, наиболее распространенные причины осуждения практик, ассоциируемых с ведовством, были связаны с идолопоклонством, часто отождествляемым с поклонением демонам. Пенитенциарий Колумбана (ок. 600) запрещает пиршества в языческих святилищах, причащаться за престолом демонов и поклоняться демонам. Поклонение Диане и близким к ней хтоническим божествам, по-видимому, имело особое значение, но нет никаких свидетельств какого-либо культа Дианы в духе Мюррей. Важное значение имел двенадцатый собор в Толедо (9–25 января 681 г.), проголосовавший за одобрение законов вестготского короля Эрвика против магов и евреев, эти законы отождествляли их друг с другом. Осуждение еврейского «шабата» в этом контексте, возможно, создало прецедент для тенденции позднего Средневековья присваивать сборищам ведьм созвучные названия – такие как «шабаш» и «синагога»[111].
Опять же с сохранением идолопоклонства тесно связаны такие понятия, как «заклинания» и «жертвоприношения», которые теперь прочно ассоциировались с демонами, а не с богами. Большинство обвинительных формулировок относительно таких практик в положениях, законах и церковных постановлениях были заимствованы из более ранних законов, в частности из Бревиария, и не указывают на существование широко распространенного культа демонов в то время[112]. Осуждению подвергались и праздники плодородия, и оргии, устраиваемые пастухами и охотниками 1 января. Проповедь VII века, приписываемая святому Эли, рассматривает праздник Иоанна Крестителя (позже традиционный праздник ведьм), запрещает танцы, прыжки через костер и дьявольские песнопения в этот день[113].
В VII веке существование стриг и ламий было подвергнуто некоторым сомнениям, потому что черты, раннее приписываемые духам, теперь казались менее правдоподобными, когда их приписывали людям. Алеманнская правда (613–623 гг.) установила размер штрафа для тех, кто обвинял невинных людей в том, что они ведьмы, и этот отрывок представляет особый интерес, потому что содержит запрет частным лицам на захват ведьм и причинение им вреда, – первое свидетельство о насилии и самосуде толпы над ведьмами. Эдикт короля Ротари (643 г.) запрещал сжигание женщин после обвинений в каннибализме на том основании, что преступление такого рода невозможно. Но Исидор Севильский[114], как обычно, был более доверчивым. Для него ламии и лярвы, как похитители детей и инкубы, были реальностью. Исидор впервые упоминает в литературе о ведовстве некое «общество», однако из контекста можно заключить, что речь идет не о культе ведьм, а о сношениях и сделках между демонами и людьми