Независимых упоминаний о дикой охоте в это время немного, но Ордерик Виталий сообщил, что в январе 1091 года во время ночной прогулки священник из Бонвиля с ужасом увидел, как к нему подошел огромный великан, который попросил его остановиться и осмотреться. К своему растущему ужасу, священник увидел приближающуюся огромную процессию грешников, направлявшуюся в чистилище, каждого человека мучили в соответствии с его грехами: например, прелюбодейка ехала на седле, утыканном гвоздями. История в том виде, в каком ее предлагает Ордерик, представляет собой довольно типичный пример, историю, рассказанную для воспитания нравственности, но в ней есть несколько интересных элементов. Великан может быть воплощением представлений о диком человеке. Также священнослужители и епископы, участвовавшие в процессии, носили черные колпаки, а среди участников процессии были эфиопы, несущие бревно, на котором был распят человек, – еще один пример черного человека, ассоциирующегося со злом и адом. Все элементы, по-видимому, связаны с дикой охотой, и эта связь подтверждается тем фактом, что лидером процессии был Герлекин. Процессия, описанная Ордериком, одновременно похожа на дикую охоту и на ночные скачки во главе с Дианой[188].
Старая традиция о развратных, кровососущих стригах, казалось, исчезла в большей части католической Европы, но она вызвала оживленные дебаты в Венгрии XI века. Законы короля Иштвана I (997–1038) отличали стриг от малефиков, утверждая, что первые выезжают по ночам и прелюбодействуют. За первый проступок на них следовало наложить епитимью, за второй их предписывалось клеймить, а за третий – казнить. Король Ласло I Святой (1077–1095) причислил стриг к проституткам, что указывает на то, что он считал их в первую очередь ночными суккубами. То, что и Иштван, и Ласло определенно причисляли стриг к сверхъестественным существам, подтверждается необычным изменением политики во время правления короля Кальмана I (1095–1114). Отношение Кальмана к стригам было сугубо скептическим. Он утверждал, что малефики должны быть наказаны надлежащим образом, а что касается стриг, то их нельзя наказать по той простой причине, что они не существуют. Это один из немногих примеров скорее растущего, чем уменьшающегося скептицизма в отношении ведовства в Средние века[189].
Истории о вампирах были редкостью в то время в Европе, хотя, согласно Вальтеру Мапу, колдун в Уэльсе, по рассказам, восстал из мертвых и приобрел привычку ужинать кровью своих соседей. Ранее в Англии король Этельред II в 1008–1011 годах и король Кнуд (1016–1035), вслед за Эдуардом Старшим, осудили wiccan и wigleras, однако значения этих терминов, вероятно, остались неизменными – маги и прорицатели[190].
Зловещие рассказы о колдовстве, которые стали появляться в IX и X веках, теперь стали обычным элементом проповедей и хроник. История XI века, которую позже использовал Винсент из Бове, повествует о том, как Пётр Дамиани ходатайствовал перед папой Львом IX, чтобы осудить ведьм, которые превратили молодого менестреля в осла и продали его[191].
Еще одна старая история неопределенного времени, возможно, восходящая к IX веку, была полностью сочинена Вильямом Мальмсберийским, который весьма неубедительно рассказывает о том, что якобы слышал ее от кого-то, кто был свидетелем этого эпизода в Беркли в 1065 году. По словам Вильяма, в Беркли жила женщина, которая была колдуньей. У нее был фамильяр в виде галки, который своим щебетом предупреждал ее о приближающейся опасности. Однажды он рассказал ей о случайной смерти ее сына и всей его семьи. Опасаясь, что гнев божий обрушился на нее в наказание за грехи, она призвала своих оставшихся детей, монаха и монахиню, и исповедалась при них в своих грехах. Предупредив их, что нет никакой надежды на то, что ее испорченную душу можно спасти от ада, она умоляла их во имя любви, что они питали к ней, помочь сохранить ее тело. По словам женщины, это было бы возможно, если бы они, когда она умрет, зашили ее труп в шкуру оленя, а затем положили бы на спину в каменный гроб. Затем они должны были положить на крышку гроба тяжелый камень, окованный толстыми цепями, и приказать, чтобы в течение пятидесяти ночей непрестанно читались псалмы и столько же дней служились мессы. Если тело пролежит в могиле нетронутым в течение трех дней и ночей, то они могли быть уверены, что с ним ничего не случится, и похоронить в земле.
Ведьма умерла, и дети исполнили ее просьбу. Но ее грехи были слишком велики. В первую же ночь после того, как тело положили в гроб, высший демон и его приспешники ворвались в церковь, разорвали цепи и оттолкнули огромный камень, приказав телу подняться. Они вытолкали ведьму из церкви, заставили сесть на черного коня с шипами на спине и уехали с ней. Это типичная средневековая нравоучительная история, в которой грехи – в данном случае колдовство – сурово наказываются демонами. Наиболее интересными элементами являются высокий рост главного демона и черный цвет коня, поскольку высокий рост и чернота являются характеристиками, которые позже стали типичными для дьявола на шабаше, и зашивание трупа в шкуру оленя, напоминающее о предполагаемых способностях ведьм менять облик и о старом запрете обряжаться в оленьи шкуры на Новый год. Хотя маловероятно, что кто-то все еще практиковал древние языческие обряды, очевидно, что память о них сохранилась в народной традиции[192].
Истории о ведьмах станут очень распространенными в XIII веке; в XII веке они еще не получили столь широкое распространение. Уильям Ньюбургский, однако, рассказывает подобную историю о временах правления короля Генриха I. Деревенский парень шел ночью один мимо древнего кургана и услышал в недрах его разговоры и пение. Он нашел дверь, скрытую в склоне холма, и вошел. Внутри была пещера, ярко освещенная лампами, а в ней – мужчины и женщины, сидевшие на торжественном пиру. Один из них, стоявший у входа, пригласил фермера войти, а когда тот вошел, предложил ему чашу. Крестьянин притворился, что пьет, но вместо этого тайком вылил жидкость и спрятал чашу в своей одежде. Выйдя со своей наградой в руках и осмотрев ее, он обнаружил, что чаша очень красива и сделана из необычного материала. Он отнес ее королю и обменял на большую награду. Самым любопытным аспектом сказки является тайная встреча ночью в пещере, столь распространенная в историях о ведовстве и ереси и попавшая сюда как яркий элемент фольклора[193].
В истории колдовства 1000–1150 годы во многих отношениях являются важным периодом. Язычество окончательно перестало существовать как самостоятельная сила и сохранилось только в христианизированных формах; народная ересь приобрела значительное влияние, и начался период, когда ведовство все больше отделялось от магии и колдовства и срасталось с ересью, – этот период достигнет своего пика к XV веку.
Под воздействием ереси к ведовству в то время добавлялись новые детали, а старые элементы были уточнены и получили дальнейшую разработку: оргии, пиршества, тайные встречи по ночам в пещерах, каннибализм, убийство детей, открытое отречение от Бога и поклонение демонам, осквернение креста и церковных таинств. Все это теперь стало неизменными элементами в композиции ведовства.
Наконец, радикальные изменения в средневековом обществе, начавшиеся в XI веке, создали более богатую почву для развития ведовства. За смутным временем последовало относительное благоденствие, которое, в свою очередь, привело к росту населения и переселению, что также повлияло на развитие городов, промышленности и торговли. Переселение и непостоянная занятость вызвали внутреннюю нестабильность в средневековом обществе в противовес внешним угрозам, существовавшим ранее. Эта внутренняя нестабильность спровоцировала повсеместное нарушение равновесия и недовольство, что вызвало необходимость в политических и религиозных переменах. Крестовые походы, погромы, борьба между папством и империей, развитие новых монашеских орденов, рост мистицизма, рост ереси и нетерпимости к ереси и, наконец, развитие самого ведовства – все это последствия общественного недовольства. Когда некоторое сообщество подвергается давлению извне, оно объединяется и внутренние конфликты в нем сводятся к минимуму; когда оно в безопасности и торжествует над врагами, как это стало происходить в средневековом христианском мире после 1000 года, внутренние разрушительные силы начинают действовать. Кризис продолжался и углублялся на протяжении всего XII века, а общественное недовольство и страхи позволили добавить в котел ведовства еще два важных элемента: демонологию и катарский дуализм.
Глава 5. Демонология, катаризм и ведовство (1140–1230 гг.)
Существенным элементом феномена ведовства в христианстве является неповиновение Церкви и обществу во имя сил зла. В XII и XIII веках в сознании людей ширилось представление о могуществе сил зла, поэтому вера в ведовство и ненависть к ведьмам возрастали. Еще до появления христианства Сатана считался вполне реальным персонажем. Однако под влиянием дуализма катаров он больше не воспринимался как мятежное, могущественное и порочное существо, а стал вечным космологическим принципом, лишь немногим уступающим Богу в силе и славе и начинающим приближаться к величию, которое было ему уготовано в «Потерянном рае». Как это ни парадоксально, по мере роста его небесной мощи ширилось его присутствие на земле. Обычные феи, эльфы и кобольды из фольклора превратились в демонов, и благодаря расширению магических законов, посредством которых человек мог контролировать их, они распространили свою власть даже на Сатану.
Еще и в другом отношении присутствие Сатаны ощущалось все сильнее. Все неотступнее он преследовал мир, погружающийся в пучину перемен и беспорядков: быстрый рост населения, миграция людей в города, изменения в экономике, сдвиги в политике, реформистские и контрреформистские движения внутри Церкви. Общество стремилось к порядку, но обнаружило, что его поискам препятствуют силы, которые оно не может постичь. На фоне такой неопределенности духовные сущности, казалось, становились все ближе. По мере того как люди переезжали из деревень в города, где им впервые приходилось жить среди незнакомцев, они начинали бояться обезличивания и все больше стремились персонифицировать духовных существ. В этих условиях европейское общество претерпело массовую трансформацию во вкусах, характеризующуюся изменениями в изобразительном искусстве (переход от романского стиля к готическому), в богословии, литературе и во многих других аспектах средневековой жизни.